Сообщается о встрече с глазу на глаз с Римским папой Иоанном Павлом II, владеющим русским языком, о встрече один на один с Бушем-старшим в капитанской каюте американского военного корабля на Мальте [61.С.59].
В 1991 г. «24 января к Горбачеву попросился посол США Мэтлок. Он принес письмо от своего президента… по поводу Литвы и в связи с начавшимися боевыми действиями против Хусейна. Состоялся разговор без переводчика» [4.04.С.416]. Стоит указать на то, что Дж. Мэтлок, как и все американские послы, знал русский язык. Какие-то встречи антисоветской советской элиты были открыты, и о них сообщало ТАСС: «3 января 1991 г. председатель Комитета госбезопасности В. А. Крючков принял посла США в СССР Дж. Мэтлока и имел с ним беседу по широкому кругу вопросов, представляющих взаимный интерес»; были контакты, куда допускались третьи лица, так, например, В. С. Павлов сообщает о контактах с неким раввином Шнайером, президентом фонда «Призыв совести», который в СССР был принят на верху, потом выполнял ряд поручений, в том числе и по линии экономики: «Меня же более всего удивило в этой истории то, что совершенно в стороне от нее оказался наш МИД. Между Горбачевым — Яковлевым и определенными кругами США существовала своя, независимая от Смоленской площади связь» [49.С.305].
И были совершенно закрытые встречи: «По линии разведки в КГБ поступили данные, что в Советский Союз под измененными данными выехал опытный сотрудник ЦРУ для встречи с агентом влияния из числа советских граждан. Встреча должна была состояться в Ленинграде, однако обеспечивать ее безопасность предстояло посольской резидентуре, находившейся в Москве. Естественно, личность прибывшего сотрудника ЦРУ установили еще в международном аэропорту Шереметьево и вели за ним неослабный контроль. Делалось все необходимое, чтобы обнаружить того агента, с которым намечалась встреча. В Ленинград для координации поисковых мероприятий с местными чекистами был направлен один из лучших розыскников контрразведки генерал В. Позже он рассказал мне, что допустил непростительную ошибку, раскрыв Калугину цель своей командировки.
— Не могло быть у меня сомнений, ведь Калугин был заслуженный разведчик… генерал, заместитель начальника Ленинградского управления, — сетовал В. — Мне и в голову не могло прийти подозревать его…
Однако В. раскрыл Калугину не все детали операции. Он, в частности, не сказал, что за американским разведчиком параллельно ведет слежку бригада наружного наблюдения, прибывшая из Москвы. Она-то и сумела засечь момент, когда на одном из мостов через Неву пересеклись на встречном движении маршруты Калугина и американского разведчика, после чего последний быстро ретировался в Москву, а затем в Вашингтон, так и не встретившись со своим агентом.
— Произошло все в четверг, — рассказывал генерал В. — В соответствии с традиционным разведывательным почерком ЦРУ это могло означать, что Калугин по четвергам каждой последующей недели должен был подтверждать „сигнал опасности“, который передал разведчику, чтобы отказаться от личной встречи с ним.
И, учитывая пристрастие ЦРУ к штампам, генерал В. переключил контроль московской бригады внешнего наблюдения на Калугина. Результат не замедлил сказаться: в следующий четверг в одном из театров был зафиксирован „визуальный контакт“ Калугина с хорошо известным КГБ американским разведчиком-агентуристом из подрезидентуры ЦРУ, работающей под прикрытием Генконсульства в Ленинграде.
— Со стопроцентной уверенностью могу утверждать, что в театре Калугин условным знаком или определенным предметом на одежде повторно передал американцам „сигнал опасности“, сообщил, что может попасть в поле зрения контрразведки, — рассказывал генерал В. <…>
Калугин понимал, что находится как бы „под колпаком“. Поэтому „промашка“ генерала В. настолько испугала его, что он стал допускать непростительные для профессионала ошибки и по сути раскрылся, дав КГБ распознать, что американский разведчик прибыл в Ленинград для встречи не с кем-либо, а с самим Калугиным. Он не просчитал, что этот разведчик может находиться под контролем „москвичей“, подал ему так называемый „видовой“ сигнал опасности, который засекла служба наружного наблюдения.
А вскоре в Москве была зафиксирована длительная встреча Калугина с сокурсником по учебе в Колумбийском университете США, членом Политбюро ЦК КПСС А. Н. Яковлевым. По словам генерала В., в КГБ Яковлева тогда считали резидентом ЦРУ, но версию пришлось отбросить — уж больно высокие кресла занимал он на Старой площади. Между тем результат встречи двух „колумбийцев“ оказался неожиданным.
Калугин возвратился в Ленинград и настрочил сразу в два адреса (ЦК КПСС и КГБ СССР) письмо, в котором обвинил в некомпетентности и развале работы руководство УКГБ по Ленинградской области. Резон для писания кляузы был немалый. <…>
Вскоре Калугин подал рапорт об увольнении из органов госбезопасности, избежав служебных расследований» [61.СС.235–238]. Можно сказать, что это — чуть не единственный случай, когда одно из звеньев всей перестройки было под угрозой. Здесь, что называется, пришлось использовать аварийный канал связи.
Таким же образом пришлось действовать и в июне 1991 г., когда в ответ на выступление на заседании сессии Верховного Совета СССР Премьер-министра В. П. Павлова с просьбой предоставить ему чрезвычайные полномочия «…мэр Москвы Попов <…> обратился за срочной помощью к американцам, для того чтобы Верховный Совет СССР отказал Премьер-министру в его просьбе дать возможность добиться стабилизации в стране. Для этого он немедленно поехал лично к американскому послу господину Мэтлоку. Значит, твердо знал, что ему будет оказано необходимое содействие. Думаю, что Попов был достаточно информирован и о степени влияния на депутатский корпус и на некоторых влиятельных политических деятелей СССР. Его сегодняшние утверждения, что он поехал только для того, чтобы срочно проинформировать находившегося в США Ельцина, не слишком убедительны <…> Попов сознательно дал американцам искаженную информацию, дабы те оказали необходимый ему нажим через своих людей в структурах власти Советского Союза. Не берусь утверждать, что расчеты Попова предусматривали и то, что американцы захотят подключить Горбачева лично. <…> Появляется Горбачев, произносит обо всем и, как всегда, ни о чем пламенную речь <…>, и рассмотрение вопросов как-то непонятно повисает в воздухе. Странно, но факт — Верховный Совет СССР не сказал ни „да“ ни „нет“. Парадокс — вообще не было принято никакого решения, ограничились обсуждением» [48.С.79]. М. С. Горбачев, как мы видим, ведет себя в соответствии со своей управленческой практикой половинчатости решений и как некая «пожарная машина», которая появилась, чтобы потушить малейшие попытки отнять у него часть полномочий.
Немногим более низкий уровень: связка Э. А. Шеварднадзе — Дж. Бейкер, которые занимались проработкой ряда вопросов более детально. «Бейкер предложил наладить официальный канал для „обмена“ информацией и аналитическими материалами о внутренних событиях в обеих странах между подведомственными министерствами. На самом же деле, таким образом Бейкер предлагал способ, воспользовавшись которым Советы могли, не потеряв лица, получать от Соединенных Штатов рекомендации по проведению экономической реформы» [6.С.63]. Ай да янки! Какая откровенность — редкая по своему цинизму.
Это то, что касается правящих и интеллектуальных верхов, но для маскировки шел и массовый поток. С этой целью для еврейских кругов было дано разрешение от 28 августа 1986 г. на упрощенную процедуру выезда за рубеж по семейным делам, что стало существенным расширением возможности для более широких контактов, а также для вывоза за рубеж наиболее информированных лиц из числа ученых.
А после разгрома СССР такие вещи, как несанкционированные контакты или беседы без свидетелей, с нашей стороны стали чуть ли не нормой: «Гейтс был принят Ельциным (само по себе событие не очень примечательное — мало ли кого принимает Президент в свободное от заботы о народе время), но прибыл он на эту встречу со своим переводчиком, а переводчиков Бориса Николаевича выставили за дверь. Так, на всякий случай, чтобы не узнали ничего лишнего. Было бы понятно, если бы хозяин кабинета выставил чужих переводчиков — такое встречается, и не столь уж редко, в международной практике. А тут…» [14.С.3].
«…Будучи премьер-министром, Егор Гайдар регулярно наведывался в американское посольство в Москве и беседовал там с послом Мэтлоком — большим другом Гайдара и всего русского народа. О чем — никто толком не знает. В прессе принятые в таких случаях сообщения не публиковались. Но ведь Гайдар на тот момент был сугубо официальным лицом» [44.С.2].
Генерал-лейтенант госбезопасности Н. С. Леонов, комментируя это «явление», сообщил: «Во всем мире принято составлять подробную запись беседы, если ты вел ее в качестве официального лица или госчиновника. Какие аргументы приводили обе стороны, какие обязательства мы на себя взяли — это ведь не частности. Первыми, кто нарушил эту практику, были Горбачев и Шеварднадзе. Они начали вести переговоры, содержание которых не фиксировалось в записях. Они часто прибегали к услугам не своих, а чужих переводчиков. О чем шла речь на подобных переговорах, у нас в стране никто не знал. В ходе таких переговоров они свободно могли брать со стороны нашего государства обязательства, никого не ставя об этом в известность» [44.С.2].
Публикация этих сведений была опротестована, но, возвращаясь к теме, некоторые данные были уточнены и опять явно не в пользу высокопоставленных лиц: «…Во времена Горбачева в американском посольстве часто устраивались встречи с обязательным приглашением либеральной интеллигенции, будущих прорабов реформ» [47.С.2].; «Согласно информации, поступившей из Вашингтона от источника, близкого к спецслужбам США, премьер-министр РФ Степашин, помимо официальной программы, имел две закрытые встречи без переводчика. Так, на одной из загородных вилл состоялась его конфиденциальная часовая беседа с Клинтоном…» [4.05.С.1].