Хорошо зная этих сильных парней, добросовестно несших службу, не могу согласиться с таким объяснением» [7.С.123].
Пусть еще эти охранники скажут спасибо, что их отстранили без особых последствий. Вообще о своих отношениях с КГБ М. С. Горбачев скажет впоследствии так: «Я должен был действовать, исходя из этого. Жил ли во мне страх перед КГБ? Нет, страха не было. Если бы я их боялся, то ничего не смог бы сделать. Но я знал их силу! И то, что я теперь могу сказать, тогда, раньше, сказать бы не мог. Я должен был их переиграть» [16.С.136].
Знала или нет партийная верхушка в принципе об опасностях резких переходов, подобных «эпохе Горбачева»? Приближенные к ней утверждают, что да: «…В статьях К. У. Черненко в „Коммунисте“ в 1981–1983 годах <…> стала исподволь, но настойчиво проводиться мысль о необходимости разграничения функций партийных и государственно-хозяйственных органов, о недопустимости подмены, дублирования первыми вторых. И т. д. и т. п. Мысль эта приобретала дополнительную, как нам казалось, актуальность и в связи с политическим кризисом в Польше» [50.С.96]. Горбачеву же эта мысль пришлась не по вкусу. Напомним, речь идет о 1984-м - начале 1985 г. Оказывается, «что в свое время Ю. В. Андропов предлагал поставить этот вопрос в практическую плоскость, и пришлось ему возражать, спорить с ним. „Ведь, у нас, товарищи, — сказал он, обращаясь к нам, — нет механизма, обеспечивающего самодвижение экономики <…>. В этих условиях, если первые секретари партийных комитетов отдадут экономику на откуп хозяйственникам — у нас все развалится… (Интересный прогноз, не правда ли, в свете последующих событий? — А.Ш.) <…> В этом случае польский вариант нам обеспечен“. Вот так…
Как оказалось, эти рассуждения будущего инициатора политической реформы в СССР, приведшей по сути дела к отделению и отстранению КПСС от командно-руководящей роли в государственно-хозяйственной жизни страны, не были случайными» [50.С.97].
Результаты искусного лицемерия имеют столь длительное и глубокое действие, что до сих пор многие «критики» считают, что М. С. и Р. М. Горбачевы не имели злого умысла, у них якобы по неизвестным причинам «сорвалось» намеченное. Благодаря блестящему актерскому таланту и умению навести «тень на плетень», пока мы можем только догадываться о том, насколько давно Горбачев шел к цели разрушения СССР. И если примемся за анализ его первых же поступков, мы попадаем в некий лабиринт, где будем неминуемо гадать в рамках «было-не было». В то же время можно предположить, что до определенного момента М. С. Горбачев действовал по тем планам, которые исходили прежде всего изнутри страны, т. е. были разработаны заранее. Это логичнее, ведь изнутри «железного занавеса» лучше видно слабости и можно успешнее действовать. Затем планы коррелировались в соответствии с западными разработками, и на завершающей стадии, — когда «завлабы» уже в открытую ездили за рубеж, — «из-за бугра» привозились готовые рецепты.
Заняв первое место в главном партийном штабе страны, М. С. Горбачев энергично устремился вперед. «Первое время личность Михаила Сергеевича вызывала восхищение. <…> Работа — до часу, двух ночи, а когда готовились какие-нибудь документы <…>, он ложился спать в четвертом часу утра, а вставал всегда в семь-восемь. Туалет, бассейн, завтрак. Где-то в 9.15-9.30 выезжает на работу в Кремль. Машина — „ЗИЛ“. Он садится на заднее правое сиденье и — рабочий день начался. Тут же, в машине, он что-то пишет, читает, делает пометки. <…> Михаил Сергеевич просит меня с кем-то соединить. Я заказываю абонента с переднего аппарата, Горбачев берет трубку и поднимает к потолку стеклянную перегородку, отгораживая свой салон от нас. За сравнительно короткий путь до работы он успевает переговорить с тремя-четырьмя людьми. Пока поднимается до подъезда в кабинет, на ходу кому-то что-то поручает, советует, обещает — ни секунды передышки» [43.С.208].
Действительно, ни минуты передышки. Горбачеву, скажем так, было труднее, чем кому бы то ни было, потому что приходилось осуществлять тонкую, не дававшую права на ошибку, роль двурушника: с одной стороны, он был Генсеком партии, но партии уже им преданной, с другой стороны — руководителем вылезающего из небытия подполья. То, в чем сторонние наблюдатели и непосредственные участники видели лишь самую худшую сторону номенклатурных игр (интриги, подсиживание, сдачу «своих» «чужим» и т. д.), на самом деле в конце концов обернулось предательством. С виду, если разбираться сиюминутно, все объяснимо, какие-то действия адекватны все время ухудшающейся ситуации, какие-то — нет. Но по существу велось глобальное планомерное разрушение. К задачам постоянного характера относился постоянный зондаж общественного мнения по типу «запрос-ответ». Отсюда — его знаменитый вопрос: «Процесс пошел?» Здесь имелось в виду, насколько необратимыми стали преобразования разрушительного характера? Ведь стратегической, перспективной задачей было сделать развал гарантированным и после того, как Горбачевых выведут из контура управления.
Другой из наиглавнейших задач Горбачева была помощь тем из демократов, кто так или иначе оказался под угрозой разоблачения. Назовем условно такую задачу «Пожарная машина». «Сам» во многом не должен сокрушать вся и все на своем пути, он должен инициировать и далее не мешать процессам разрушения. Этот прием называется управлением без прямого вмешательства. Он находится в самом фокусе внимания прессы и наблюдателей, и его особая активность на таком поприще сразу же может быть верно идентифицирована. Громить могут и другие, а он — один, и нужно поберечься. Другое дело, что люди из его лагеря легко могут себя обнаружить, их могут подвергнуть наказанию, и вот тогда-то должен появиться М. С. Горбачев и спасти «своих», нанеся удар по «противнику» («Огонь — по штабам!»). Он «…всесторонне оберегал агентов влияния, продвинутых в <…> мозговые центры» [4.45.С.41].
В частности, так дело обстояло при рокировке главных редакторов газеты «Правда», когда В. Г. Афанасьева поменяли на И. Т. Фролова. В этом случае состоялись даже приезд «Самого» и выступление на редколлегии. Дело было 23 октября 1989 г. Предыстория этой операции такова: «Дело было в сентябре 1989-го. В „Труд“ в пятницу фельдкурьер доставил срочный пакет. В нем находился теперь известный всем, а тогда строго секретный документ — перевод статьи из итальянской газеты „Респубблика“ о пребывании Ельцина в США.
Пакет прислал тогдашний шеф ТАСС Л. П. Кравченко, известив предварительно о желании инстанции срочно опубликовать перевод. Тогдашний заведующий Идеологическим отделом ЦК КПСС А. С. Капто звонком по „кремлевке“ подтвердил политическую необходимость данного мероприятия.
Главный редактор „Труда“ под разными предлогами (впрямую отказать было непросто) стал оттягивать выполнение высокого указания. Было ясно, что статья — провокация, что к акции причастны аппаратчики значительно выше рангом, чем Кравченко и Капто.
Но, отчаявшись уломать „Труд“, цекисты дали команду переслать пакет в „Правду“, где он оказался в воскресенье во второй половине дня. Дальше — тайна. Уговорили ли Афанасьева, проявил ли инициативу дуэт ведущего номер и ответственного секретаря, но — факт налицо: в понедельник „Правда“ вышла с этим материалом.
В итоге — крах. Костры из газетных номеров на московских и иных площадях, гнев и возмущение поклонников Ельцина. Из восьми миллионов подписчиков „Правда“ лишилась сразу трех. После этого удара ни газета, ни ее главный редактор так в себя и не пришли, и в октябре Афанасьев был освобожден от должности» [4.46.С.3].
Но, как сообщают знающие истину, вся правда заключалась в том, что люди из Седьмого Управления КГБ подбросили В. Г. Афанасьеву пленку с записью переговоров Г. Х. Попова и неизвестного, за которым следила «наружка», на ней раскрывался секрет т. н. «табачного кризиса» в Москве летом того же года — его устроили люди из мэрии, с целью вызвать недовольство властями и солидно заработать. Заодно удалось помочь и заокеанским «друзьям»: Верховный Совет и Совмин велели закупить 34 миллиарда сигарет в компании «Филипп Морис». В. Г. Афанасьев решил поставить вопрос перед М. С. Горбачевым о публикации расшифровки, а у того в ответ нашелся предлог, о котором мы рассказали ранее.
Задача «Горби» в сфере управления заключалась в том, чтобы имитировать деятельность в русле правильно выбранного курса на «перестройку», но если суммировать все оправдания М. С. Горбачева, то их можно свести к такого рода заявлениям: «вот-де появились перегибы, отклонения, но я тут ни при чем, а все побочные явления скоро сами собой пройдут, потерпите — увидите».
Отмечается, что особое искусство М. С. Горбачева проявлялось в принятии половинчатых решений, так что это шло на пользу разрушителей. Особенно его прижимали в кризисных ситуациях, но он умел держать оборону и увиливать при желании: «Первый заместитель председателя Совета Министров Грузии Г. Д. Мгеладзе свидетельствует, что поздно вечером в кабинете первого секретаря ЦК Д. И. Патиашвили обсуждалась политическая ситуация в Тбилиси. В обсуждении принимал участие второй секретарь ЦК Б. В. Никольский, который „сказал, что Москва пока не дает разрешения на арест лидеров экстремистов, несмотря на то что мы неоднократно посылали свои предложения, но нам говорят, что скоро будет Закон“. Еще вечером 7 апреля в телеграмме, отправленной в Москву и подписанной Патиашвили, в числе различных мер предлагалось: „незамедлительно привлечь к уголовной и административной ответственности экстремистов, которые выступают с антисоветскими, антисоциалистическими, антипартийными лозунгами и призывами. Правовые основания для этого имеются“.
Трудно поверить, но факт: у грузинского руководства почва под ногами горела, а ему из Центра предлагали дожидаться появления Закона. Стало быть, в Москве кто-то был заинтересован в продолжении и обострении политического кризиса в Тбилиси. А ведь даже временная изоляция вождей оппозиционного движения (оснований для ареста было предостаточно, поскольку действия митингующих носили очевидный антигосударственный характер) могла повернуть ход событий и предотвратить кровавы