й финал» [58.СС.97,19]. Когда подобная ситуация возникла в Прибалтике, и запрашивали Москву о помощи, то в ответ сплошным потоком шли «утешения»: «Реакция горбачевского ЦК всегда была одинакова: „не поддаваться на провокации. Не вмешиваться. Это всего лишь пена на здоровой волне обновления. Она пройдет сама по себе“» [39-2.С.5].
Дополнительно отметим, что подобное происходило и в «мировом масштабе». Так, во время «бархатной революции» в Чехословакии, после того как в результате провокации начались забастовки и другие акции неповиновения, «из Москвы несколько раз звонили премьер-министру Адамецу и требовали „не предпринимать репрессивных действий“. В результате начались переговоры с оппозицией, закончившиеся капитуляцией коммунистов» [10.С.344]. Адамецу пришлось потом уйти в отставку.
Позднее американцы отмечали, что «никто не сомневался, что Москва ориентируется в том, что происходит <…> „По моему мнению, глупо было полагать, что Москва не догадывается о многом из того, чем мы занимаемся, — вспоминал Джон Пойндекстер. — У них были свои информаторы. Планируя операцию, мы, пожалуй, бились об заклад, что Москва в целом догадывалась о том, что мы делаем. Она возмущалась, угрожала, но не дошла до того, чтобы пришлось сменить нашу политику“» [60.С.159].
Между августом и декабрем 1991 г. М. С. Горбачев решал и еще одну задачу — провести зондаж военных о недопустимости реванша. Мог ведь произойти и контрход — настоящий путч. Тем более что и в открытой печати этот вариант не исключался — такого рода соображения опирались на аналитику КГБ СССР и «независимое» мнение «мозговых центров» демократов. Записка на эту тему: «Как взять „Белый дом“ без танков, десантников и спецподразделения „Альфа“. Об организационно-политических проблемах, возникших в первые месяцы деятельности президентской власти в Российской Федерации. 21 сентября 1991 г.» опубликована в: [4.47.СС.7-17]. Демократы «пугали» самих себя. Проводилась провокационная обработка военных — прежде всего маршала Е. И. Шапошникова: «Вы, военные, берете власть в свои руки, сажаете удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и уходите в сторону» [4.48.С.26; 30.СС.209–210; 4.49.СС.1213].
Если применить к оценке правления М. С. Горбачева системно-кибернетический подход и перефразировать известные слова У. Черчилля об И. В. Сталине, то можно отметить, что Горбачев принял СССР с атомным оружием, а оставил его с сохой: «Это был жесткий, даже жестокий тип лидера, шагавший по судьбам, и даже жизням номенклатуры <…> За шесть с половиной лет пребывания в должности Генерального секретаря он полностью сменил Политбюро и основную часть Центрального Комитета — чистки, сопоставимые только со сталинскими! В сущности, он был Сталиным, но в отличие от Сталина, он не создавал, а разрушал Империю» [4.50.С.11].
В кибернетике существует понятие — обратная связь, т. е. после выполнения полученного задания объект управления должен отчитаться о нем. М. С. Горбачев именно так и поступает, он отчитывается сразу:
«Его превосходительству Джорджу Бушу,
Президенту Соединенных Штатов Америки и госпоже Буш.
Дорогой Джордж!
…Мы с тобой не раз в трудных обстоятельствах действовали решительно и ответственно, чтобы удержать развитие событий в правильном русле. В будущем тоже возможны крутые повороты, и я рассчитываю, что взвешенность, разумный выбор не изменит тебе ни при каких обстоятельствах. Я буду помогать тем, кто взял сейчас на свои плечи ответственность задело реформы, дело преобразований. Но в поддержке и помощи нуждается сейчас прежде всего Россия. Именно в России самое тяжелое экономическое положение» [16.СС.124-125].
А затем еще и с выездом на место: «Выступая в израильском парламенте (кнессете) в феврале 1992 года, Горбачев заявил: „Все, что я сделал с Советским Союзом, я сделал во имя нашего Бога Моисея“» [26.С.66]. В том же году докладывает в Конгрессе США: «Мир может вздохнуть спокойно. Идол коммунизма, распространявший повсеместно социальное напряжение, враждебность и не сравнимую ни с чем жестокость, вселявший в человечество страх, рухнул» [58.С.130,прим]. Позже он этим набивает себе цену, в частности, на семинаре Американского университета в Турции в 1999 году: «Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма… Именно для достижения этой цели я использовал свое положение в партии и стране. Когда я лично познакомился с Западом, я понял, что не могу отступать от поставленной цели. А для ее достижения я должен был заменить все руководство КПСС и СССР, а также руководство во всех коммунистических странах. Моим идеалом в то время был путь социал-демократических стран. Плановая экономика не позволяла реализовать потенциал, которым обладали народы социалистического лагеря… Мне удалось найти сподвижников в реализации этих целей. Среди них особое место занимают А. Яковлев и Э. Шеварднадзе, заслуги которых в нашем общем деле просто неоценимы». (Газета «Usvit» (Заря). Словакия. Цит. по: [20.СС.90–91].)
И наконец, последняя задача Горбачева. Это задача — продолжать помогать Западу в разрушении России. Теперь уже в качестве Президента Международного фонда социально-экономических и политических исследований. (Горбачев-фонд). Кстати, в этой работе чувствуется опыт зарубежных «мозговых центров». По их желанию в самой Москве у них имеется надежнейший филиал, который в меру своих интеллектуальных способностей поможет им в любом деле. Знаменателен сам факт признания высокопрофессиональной работы фонда со стороны организаций типа RAND Corporation и в какой-то мере их поощрение.
УПРАВЛЕНИЕ В СССР. 1985-1991
Надо сказать, что вся суть и социализма в XX веке, и самой Советской России была не столько в тех провозглашавшихся заоблачных целях, сколько в самой сиюминутной повседневной жизни, пульс которой можно было прочувствовать ежедневно. В отсутствии безработицы, в стремительных достижениях, в штурме космоса, в характере русского труда и интеллекта, в том, что и как делалось, а не что говорилось: «…Необходимо точно знать, в чем именно заключалась коммунистическая социальная организация <…> советского общества. Знать научно, объективно <…>
Основу советского общества составляли организация системы власти и управления (а не экономика!) и ее положение в социальной организации общества в целом» [22.С.3].
При этом интеллектуальные возможности управленцев с годами приобрели существенный изъян. Если И. В. Сталин постоянно занимался управлением системой в сложной динамической среде, что подразумевает негативные внутренние и внешние воздействия, то его последователи, находясь в сходных условиях, делали вид, что внешняя среда не так уж и агрессивна, сдавая на деле одну позицию на мировой арене за другой, пока не пришло время сдать и самую последнюю. Управленцы 1950-х — первой половины 1980-х гг. утратили опыт работы в изменяющейся, динамической среде. Правда, некоторое беспокойство вносили конкуренты в борьбе за руководящее кресло, что, как мы понимаем, являлось во многом только субъективным фактором, ну и… погодные условия, подводили смежники и проч. Но все это не сравнимо с теми жесточайшими воздействиями, которые проявились при перестроечных процессах.
При этом напомним, что партийный аппарат имел как бы стержневой характер (окончательно сформированный еще Сталиным) как в центре, так и на местах, он был фундаментом субъектов управления, однако по отношению к вышестоящим органам он уже становился объектом. Это уже была собственно не партия, а в известной степени легальная подсистема управления: «КПСС давно уже не была партией в том смысле, в котором употребляют это понятие европейцы. У них можно эти партии распускать, создавать, снова распускать. Государство это мало волнует. У нас же, при наших просторах и обилии национальных проблем, исторически сложилось иначе: КПСС стала самой главной несущей политической конструкцией всего огромного государственного здания. Значит любые манипуляции с партией должны были бы непременно сказаться, так или иначе, на состоянии всего государства. А разрушение КПСС должно было бы иметь своим неизбежным следствием разрушение государства. Догадывались ли об этом Горбачев, Яковлев и вся их братия, когда <…> крушили изнутри КПСС? Они не догадывались. Они точно знали» [39-2.С.5].
В начале перестройки, когда предстояло только еще перевести систему управления в неустойчивое состояние, руководство страны только предпринимало первые шаги в направлении с неизвестным результатом. «Подходящим примером может послужить здесь печальная судьба „прорыва“ в области машиностроения, инициированного в 1985 году с большой помпой Горбачевым и премьером его правительства Рыжковым. Под это начинание выпустили тогда гору совместных грозных постановлений ЦК и Совмина. Выделили более 60 миллиардов рублей капитальных вложений, ради чего обескровили в финансовом отношении другие отрасли народного хозяйства. А закончилось все полным пшиком. Грубо порушили машиностроительные министерства, загубили систему управления отраслью, вогнали безвозвратно в гроб более 10 миллиардов рублей. Потом все бросили, как наигравшиеся малые дети, и поспешили к новым затеям» [39-2.С.5]. То же произошло и с агропромышленным комплексом, где 1 ноября 1985 г. во главе соответствующего новорожденного монстра на месте бывших шести министерств был поставлен В. С. Мураховский с правами первого заместителя Предсовмина СССР.
Все, что провозглашалось на первом этапе перестройки, не вызывало никакого подозрения. Система управления, общество, экономика и без того были доведены предшественниками до крайне запущенного состояния. Та критика, которая прозвучала из уст Ю. В. Андропова, да и самого М. С. Горбачева, была по-своему объективной, и действительно требовались весьма кардинальные меры по изменению темпов развития. Это не встречало несогласия.
Поэтому первые шаги М. С. Горбачева чисто внешне были рассчитаны якобы на исправление ситуации. Объявлялось о наведении порядка, о борьбе за улучшение качества продукции, об увеличении строительства жилья, изменении инвестиционной политики, уточнении целей построения общества, что должно было найти свое отражение в Новой редакции Третьей Программы КПСС.
При этом в стране негатив накопился уже в такой форме, что он приобрел вид целого ряда компонент, принципиально не укладывающихся в единое целое с построением коммунизма: пьянство в низах, коррупция в верхах, преступность во всех формах и проявлениях, «несуны», брак и низкое качество в работе, штурмовщина и битвы за урожай, при этом гибель того же самого зерна, дедовщина в армии и на флоте. Конечно, существовали региональные и иные различия в этих процессах, но в целом картина, данная даже в самых бледных красках, была более чем удручающая. Были утеряны прежние передовые рубежи в науке и технике, приостановилось магистральное направление развития общества, утрачены передовые позиции по сравнению с Западом. В принципе, при том потенциале, что был накоплен в СССР, он был еще способен в ближайшие годы достигнуть лучших мировых стандартов. И к этому — на словах — призывал М. С. Горбачев.
Но при этом — под шум парадных барабанов — шло резкое увеличение негатива, что легко объяснялось неизбежными издержками, которыми сопровождается любая реорганизация. Лучше всего М. С. Горбачеву удавалось, как уже говорилось, усложнить ситуацию в управлении тем, что он создавал половинчатость в принятии решений, как бы оставлял их в подвешенном состоянии, позволял трактовать их и так, и этак. Так, в управлении страной исследователи отмечают как явные ошибки, заложенные еще предшественниками, так и новые явления, организованные уже явно со злым умыслом: «Мы начали замечать тревожную тенденцию потери интереса со стороны политических руководителей к работе разведки. Меньше стало политических заданий, совсем прекратилась обратная связь…» [40.С.265].
Любопытно описывает нравы Кремля главный редактор «Военно-исторического журнала» генерал-майор В. И. Филатов: «… Мне доводилось бывать в кабинете у Фалина (секретаря ЦК КПСС. — А.Ш.). И всякий раз там находился Яковлев. Приходилось пережидать. Я не знаю, о чем там были разговоры, но что Яковлев без Фалина шагу не ступал — это факт. Иногда я видел, как Яковлев вылетал из кабинета Фалина, будто побывав „на ковре“, как после взбучки начальника. Несколько раз, находясь в кабинете Фалина, мне доводилось слышать, как он разговаривал по телефону с Генсеком Горбачевым: могу только засвидетельствовать, что ведущим всегда был Фалин. Удивительно? Согласен» [4.51.СС.301–302]. Кто же такой В. М. Фалин? Фактический руководитель СССР?..
Столь непропорциональное управление все же было заметно «снизу», и это вызывало законные вопросы: «Члены ЦК, секретари обкомов и крайкомов КПСС, встречаясь с секретарями ЦК, работниками аппарата ЦК, все чаще высказывали свое недоумение.
— Что у вас происходит? — вопрошали они. — Почему аппарат перестал действовать? Мы потеряли связь с центром. Горбачев избегает встреч с нами, уходит от ответов о будущем партии, а главное — не решает вопросы, которые ставит жизнь» [7.С.406]. Та часть аппарата, которая была вне влияния, направленного на разрушение, еще как-то пыталась противодействовать курсу Горбачева и иногда действительно как-то пыталась залатать прорехи, но было уже слишком поздно, и потому их усилия не могли быть адекватными. Изменяющаяся в неблагоприятную сторону комбинация информационных связей привела к попытке дать адекватный ответ. Примером здесь можно привести Постановление Секретариата ЦК КПСС от 28 мая 1991 г. «Об улучшении информационных связей внутри КПСС» [4.52.СС.56–57]. Однако изменения, которые могли бы быть приемлемыми при других обстоятельствах, на этот раз не дали толкового результата. Между принятием постановлений, пусть и глубоко правильных по сути и очень своевременных, и их реальным осуществлением лежала пропасть. Заключалась она в том, что за неисполнение, даже умышленное, никто не наказывал. Раньше за то, что решение было не выполнено — даже по объективным обстоятельствам — могли наказать и очень сурово: до 1956 г. отнимали жизнь, в последующие годы только партбилет, но тоже навсегда, что было равносильно концу карьеры и личной реализации. Теперь не могли придумать даже меру наказания. «Партбилет на стол? — Пожалуйста, я и сам думал, да вы мне помогли…»
Когда на конституционном уровне было провозглашено, что вся власть в стране принадлежит Съезду народных депутатов СССР, то с юридической точки зрения это было где-то и правильно, но с точки зрения управления звучало весьма абсурдно. Съезд, ведомый опытнейшим аппаратчиком А. И. Лукьяновым, больше занимался то историческими исследованиями (дополнительные протоколы), то сведением счетов (кто и чем занимался в годы застоя), то устанавлением льгот для себя.
Конечно же, ситуация 1985 г. изначально была удручающей, но это просто ничто по сравнению с теми вопросами, чаще всего доведенными до состояния порочного круга, и невыполненными задачами, которые проявились к концу 1991 г. Обо всем этом М. С. Горбачев как-то перед тележурналистами двусмысленно выразился в марте 1991 г.: «Чем сложнее ситуация, тем интереснее мне работать». Молодец!
Справка № 3«Мозговые центры» СССР. 1985-1991
Сказать, что вся «перестройка» была зыбкой импровизацией с «советской» стороны и очень четко расписана с американской, было бы чрезвычайной несправедливостью. Попытки «советской» стороны разработать план — и весьма зримые, а к настоящему времени и достаточно выявленные — просматриваются в разного рода московских совещаниях, заседаниях, научных семинарах. Мемуаристы вспоминают о них вскользь, но ведь вспоминают… Аналитическая работа началась задолго до перестройки. «Проблематика концепции перестройки также вызревала постепенно. Еще до апрельского Пленума группа партийных и государственных деятелей занялась комплексным анализом состояния экономики. Этот анализ и был затем положен в основу документов перестройки. Мы использовали рекомендации ученых, специалистов, имевшийся потенциал, все то лучшее, что создала общественная мысль, и подготовили основные идеи и выход на политику, которую потом начали реализовывать» [4.53.С.21].
«…Еще за два с лишним года до столь разрекламированного апрельского (1985) Пленума ЦК КПСС… Ю. Андропов пришел к выводу о необходимости разработать программу перестройки управления промышленностью, а затем и всем народным хозяйством. Тогда к этой работе (а она происходила у меня на глазах) были привлечены М. Горбачев, Н. Рыжков, В. Долгих (секретарь ЦК КПСС по вопросам строительства. — А.Ш.), ряд видных представителей науки, производства. <…> Очень поучительной была аналитическая политика, которую вел Андропов». (Цит. по: [20.С.60].)
«…В недрах ЦК по инициативе и под руководством Горбачева началась серьезнейшая аналитическая работа, прежде всего касающаяся социально-экономического развития страны. Это был, по сути дела, утробный период перестройки — вызревание новых подходов, некоторых основных идей. <…>
К аналитической работе привлекались наиболее авторитетные ученые: А. Г. Аганбегян, Е. М. Примаков, О. Т. Богомолов, Г. А. Арбатов, Л. И. Абалкин, С. А. Ситарян, Р. А. Белоусов, Т. П. Заславская, И. И. Лукинов, А. А. Никонов и другие». (Цит. по: [24.СС.525–526].)
Добросовестные исследователи прямо концентрируют свое и наше внимание, изучая все, что к подобным аналитическим разработкам относится: «Была ли концепция перестройки? Как-то так получилось, что за чехардой феноменальных событий осталась без внимания теоретическая работа М. С. Горбачева „Статья, написанная в Форосе“, опубликованная в его книге „Августовский путч (причины и следствия)“. А зря! Статья эта — безусловно концептуальная. В ней как раз и делается попытка ответить на вопросы, волнующие сейчас если не всех думающих людей, то большую их часть: „Нужна ли была обществу перестройка, или это роковая ошибка? Какие ее истинные цели? Что такое обновление государства? Надо ли было начинать столь рискованные преобразования?“» [4.54.СС.121–122].
«Особенно пагубна роль „пятой колонны“ в разработке концепций перестройки, которая, судя по ее ходу и результатам, оказалась, по существу, реализацией американской стратегии „сдерживания“, изложенной в директиве СНБ-68. Прав профессор В. К. Долгов, который, выступая на Пленуме ЦК КП РСФСР, сказал: „Представляется неверным еще бытующее мнение, будто, приступив к перестройке, ее организаторы не имели концепции проводимых перемен. Последовательность событий показывает четкую логику и завидную целеустремленность претендентов на „новое“ мышление. Другое дело, что эта концепция, а то и четкий план не были, конечно, обнародованы. Естественно, что разработаны они были за спиной партии“.
Не говоря уже, конечно, о народе. Однако элементы одной политической концепции — „нового политического мышления“, ставшей основой для „перестройки“ внешней и военной политики, — хотя и в пропагандистском варианте, все же были опубликованы. Эта концепция вынесена и в название книги М. С. Горбачева „Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира“, с восторгом встреченной на Западе. Уже из этой книги видно, что в „новом мышлении“ заложены идейные и политические истоки разрушения нашей обороны и внешней безопасности.
Как и большинство наших „эпохальных“ начинаний, программ и планов в прошлом, широко разрекламированное „новое политическое мышление“ представлено, по существу, анонимно (не один же Горбачев его сочинял!). Но в нем без труда обнаруживаются следы „творчества“ тех наших „тайных советников вождей“, которые десятилетиями кормились интеллектуальными отходами западной, преимущественно американской, политологической кухни. Основная же ее продукция поставлялась солидным заказчикам — Пентагону, ЦРУ и могущественным „фондам“ (типа Фонда наследия), финансируемым истинными хозяевами Америки.
Американские политологи, которым вся эта кухня и ее клиенты знакомы, конечно же, лучше, чем нам, среди тех, кто причастен к появлению, проталкиванию и практической реализации „нового мышления“, называют все ту же обойму: А. Яковлева и Э. Шеварднадзе, Е. Примакова и Г. Арбатова, Ф. Бурлацкого и Г. Шахназарова, замов Арбатова по Институту США и Канады АН СССР В. Журкина (ныне уже директор Института Европы АН СССР) и А. Кокошина и других» [31.СС.155–156].
Попытаемся дать панораму всех замеченных нами «мозговых центров», их кадровый состав и рекомендации, которые они выдавали. Сегодня идет целое соревнование на предмет того, кому же именно первому пришла в голову глупость начать «перестройку». Все заверяют и подтверждают, что они были первыми. Приведем эти сведения, никак не комментируя достоверность источников и приоритетность разработок.
Группа при Межведомственном Совете по изучению опыта социалистических стран
«В архивах ЦК КПСС архивисты, вероятно, обнаружат и доклады секретной труппы экономистов, созданной по приказу Юрия Андропова <…> Эта группа, сформированная при Межведомственном Совете по изучению опыта социалистических стран, готовила анализ реформ экономики в Китае, Югославии, в Венгрии и на основе этого предлагала свои соображения по либерализации экономики в СССР. Когда Андропов <…> умер <…> эта группа была благополучно разогнана» [1.С.175] Автор ссылается на беседу с известным экономистом Т. П. Корягиной.
Комитет Государственной Безопасности СССР
«Именно в КГБ появилась в начале 1980-х годов группа молодых специалистов, которые контурно обозначили проблему реформ. И именно в КГБ понимали их необходимость» [4.55.С.3]; «Стимулом к перестройке стали секретные отчеты КГБ о кризисе экономики» [4.56.С.66].
Институт мировой экономики и международных отношений
«При первой же возможности Горбачев тут же вернул Яковлева в Москву и сделал директором Института мировой экономики и международных отношений, по его мнению, институт должен был стать „мозговым трестом“, школой мышления американского образца, за что особенно ратовал его новый директор. Из этого научного заведения вышли важнейшие советники Кремля…» [28.С.130].
Комиссия при ЦК КПСС
«При комиссии были образованы два органа: рабочая группа, куда входили ключевые заместители руководителей Госплана, Министерства финансов, Министерства труда, Госкомитета по науке и технике, Госкомитета цен, Госкомстата, и научная секция, объединявшая директоров ведущих экономических институтов. Руководство научной секцией было возложено на директора нашего института академика Д. Гвишиани. <…>
Впоследствии Горбачев неоднократно вспоминал о десятках документов, подготовленных к моменту его назначения генеральным секретарем. Работа Комиссии политбюро по совершенствованию управления как раз и была одним из направлений формирования этого пакета. <…>
Поскольку же руководство научной секцией было, как уже говорилось, возложено на Джермена Гвишиани, то исполнение легло на отделы, возглавлявшиеся Борисом Мильнером и Станиславом Шаталиным, и, в первую очередь, на нашу лабораторию.
Пожалуй, наиболее серьезным документом, вышедшим из научной секции Комиссии, стала „Концепция совершенствования хозяйственного механизма предприятия“, подготовленная по заданию Рыжкова. В довольно большом, 120-страничном документе обозначались основные направления возможной экономической реформы в масштабах Союза. К работе над ним, помимо сотрудников нашей лаборатории, привлекли молодую команду ленинградских экономистов, в которую входили Анатолий Чубайс, Сергей Васильев, Сергей Игнатьев, Юрий Ярмагаев и другие» [12.СС.36–37].
Неформальный «мозговой центр» при Горбачеве
«Возглавив мозговой центр М. С. Горбачева, А. Н. Яковлев привлек многих специалистов и, обобщив материалы, сформулировал систему понятий перестройки общества, а также обозначил те практические меры, которые необходимо было осуществить, чтобы добиться реальных перемен в стране. Он постоянно возглавлял бригады „спичрайтеров“ и по существу был генератором основных формулировок докладов и выступлений генсека. Наряду с ним в мозговой центр входили такие известные ученые обществоведы, как В. А. Медведев, Л. И. Абалкин, А. Г. Аганбегян, А. Н. Анчишкин, С. А. Ситарян, Н. Б. Биккенин, С. С. Шаталин, Н. Я. Петраков, В. П. Можин. К работе часто привлекались многие специалисты различных научно-исследовательских институтов экономики, международных отношений, МИД, ЦК КПСС, Совмина СССР, других министерств и ведомств» [7.С.101]; «Нужен был интеллектуальный центр. Еще в 1981 году Горбачев начал собирать ученых и специалистов различных ведомств и советоваться с ними по различным, не только аграрным вопросам. Горбачев и Рыжков стали проводить частые совещания в ЦК, на которых обсуждалась модель предстоящей экономической реформ. В команду экономистов, участвующих в этих обсуждениях входили интеллигенты-„шестидесятники“ — академики А. Аганбекян, Г. Арбатов, В. Тихонов, О. Богомолов, Т. Заславская, доктора наук Л. Абалкин, С. Ситарян, Р. Белоусов, Н. Петраков и другие.<…>
Созданный Горбачевым и Рыжковым „мозговой трест“ был призван нащупать основные направления экономических преобразований. „Считаю, — утверждал несколько лет спустя Н. Рыжков, — что истоки перестройки относятся к началу 1983 г., к тому времени, когда Андропов поручил нам — группе ответственных работников ЦК КПСС, в том числе мне и Горбачеву, подготовку принципиальных положений по экономической реформе“» [63.СС.276,280].
Лишь только тогда, когда перестройка уже набрала свои обороты и «процесс пошел», в явном виде проявилось множество ее негативных сторон, начались массовые выражения сомнений в верности выбранного курса, и информацию об этом довели до ее главного инициатора. М. С. Горбачев был вынужден дать некоторые объяснения. Так, выступая на встрече в ЦК КПСС с деятелями науки и культуры 6 января 1989 г., им, в частности, было сказано: «Хотел бы отреагировать на одно довольно распространившееся суждение, которое считаю ошибочным: имею в виду утверждение некоторых товарищей, что мы вроде бы ведем дело перестройки в стране, не имея разработанной программы, не знаем, к чему стремимся и чего хотим. <…>
Именно разработка теории и политики перестройки и составила главное содержание ее первого этапа. И в этой связи хотел бы просто напомнить некоторые факты.
Мы положили начало глубокому анализу, принципиальной оценке ситуации, в которой оказалось наше общество в середине 80-х годов, на апрельском Пленуме ЦК 1985 г. Тогда была выдвинута задача общественного развития как антитеза застою. Но скажу больше, и сам по себе апрельский Пленум мог состояться лишь на основе огромной предварительной работы в предшествовавшие годы. <…>
Появлению в обществе перестроечных настроений предшествовал определенный период аналитических размышлений, нравственных оценок. Все это готовилось и созревало в партии, в сфере науки, культуры, в широких общественных кругах.
Надо прямо сказать, что был создан солидный потенциал новых идей. Мы все чувствовали, что по-прежнему жить нельзя.
И действительно, со многими из вас мне лично пришлось не раз встречаться и дискутировать по этим вопросам еще задолго до апрельского Пленума ЦК. И не мне одному. Сколько, Николай Иванович (обращается к Н. И. Рыжкову), было разработано документов на основе этих дискуссий?
Н. И. Рыжков. Сто десять.
М. С. Горбачев. Сто десять идентичных документов у Николая Ивановича и у меня. Все они относятся к периоду, когда до апрельского Пленума было еще далеко. Это — заключения академиков, писателей, крупных специалистов, общественных деятелей» [4.57.С.1.]. Итак, было представлено примерно 110 документов, и они стали основным оправданием необходимости замены прежнего направления развития на «перестроечное».
Здесь самое время обратить внимание на то, как вообще народу должны быть объясняемы реформы. Инициатор всякого реформирования должен представить программу, в которой четко и на общедоступном для всего населения уровне дается описание той ситуации, в которой страна находится на момент начала перемен, и основных показателей идеального желаемого состояния, к которому она должна устремиться. Он должен разъяснить, какие средства для этого понадобятся, где их взять и как истратить; какой механизм для этого понадобится — может быть, стоит учредить особый управленческий орган с чрезвычайными полномочиями, кто будет его возглавлять (желательно администратор с большим опытом); какие методы будут использованы, как противодействовать внутренним и внешним угрозам в то время, когда система будет выведена из состояния устойчивого развития. Ничего этого тогда сказано не было, и, заметим, не говорится и сейчас. Вместо этого Горбачевым говорилось много и со вкусом, но всегда совершенно не по теме.
Какой вывод напрашивается из этих свидетельств, собранных из столь разных источников: кто здесь прав, а кто вводит в заблуждение? Как мне кажется, никто не пытается нас обмануть. Правду сообщают все. Планировали — в меру своей посвященности — все, кто получил команду «сверху». Потом, для того чтобы получить единый, более целостный план, разрозненные части собрали вместе и соответствующим образом обработали. Под силу это было только хорошим, опытным специалистам, владеющим системным подходом. Из Всесоюзного научно-исследовательского института системных исследований, например.
Во время «перестройки» число таких организаций существенно возросло, и в СССР действовали следующие «мозговые центры»:
Высший консультативно-координационный совет при Президенте РСФСР
«…Бывшие советодатели Президента (имеется в виду М. С. Горбачев. — А.Ш.), эти неугомонные „прорабы перестройки“ — Арбатов, Заславская, Бунич, Шмелев, Тихонов и другие яркие представители академической когорты, их новая смена — Попов, Собчак, Старовойтова и им подобные — теперь уже плотно окружили российского лидера в ранге членов Высшего консультативно-координационного совета и навязывают ему ту же разрушительную для нашего Отечества политику» [4.58.С.12].
Институт США и Канады
Этот институт по сути своей превратился в продолжение «мозговых центров» и ЦРУ США еще задолго до перестройки. В интересующие же нас годы он стал не только мозговым центром, но и почти «масонской ложей», под которой здесь мы понимаем не столько формальную принадлежность, сколько инструмент политического влияния мафии, чье острие было направлено против Советского государства и советского народа. В частности, на его базе основали Совместное советско-американское предприятие — советско-американский исследовательский проект по проблемам стабильности. Содиректора — академик Г. А. Арбатов и бывший заместитель директора ЦРУ А. Кокс.
Информационно-аналитическая группа Аппарата Президента СССР
В начале 1991 г. работнику пресс-службы ЦК КПСС, а ныне известному публицисту Н. А. Зеньковичу предложили перейти работать в «…Аппарат Президента СССР, во вновь создаваемую информационно-аналитическую группу. <…>
В ее функции будет входить подготовка материалов непосредственно для М. С. Горбачева. На основе ежесуточных сводок КГБ, Генштаба, МВД, шифрограмм посольств» [4.40.С.545]. Что касается самого Н. А. Зеньковича, то он отказался от предлагаемой работы, мотивируя это тем, что Администрация Президента СССР — единственное учреждение, где нет партийной группы.
Комитет Государственной Безопасности СССР
«…Сколько было разогнано в свое время всяких социологических институтов… Куда пошли их сотрудники — многие, по крайней мере? В закрытые институты КГБ. Социологические исследования в рамках КГБ не прекращались ни на один день, причем проводились на очень высоком уровне. У кого были серьезные данные о том, что происходит в стране? Только у КГБ» [4.59.С.11]. Социологам в погонах удалось многое в области социальной кибернетики, о чем говорят пока только одни названия, например «Моделирование глобальных политических и экономических процессов» (учебное пособие в/ч 48230, 1975 г.). В «ответственный момент», каким стал август 1991 г., «оказалось, например, что незадолго до путча начальник социологической лаборатории КГБ СССР подполковник Валерий Комков, опираясь на результаты своих исследований, предупреждал Владимира Крючкова о том, что абсолютное большинство оперсостава не пойдет на выполнение приказов, аналогичных тем, что были позже отданы, 18–21 августа 1991 г» [4.60.С.15].
Межрегиональная депутатская группа
«…Уже в первые дни съезда начали исподволь проступать контуры некой артели. Правда, сначала она действовала скрытно: все разработки и разборки осуществлялись за пределами Кремлевского дворца, на частных квартирах. <…>
…И оформился в „Межрегиональную депутатскую группу (МДГ)“. В этакую, как пытались представить профанам ее оформители, невинную, даже не фракцию, а чуть ли не кружок по интересам. Так сказать, „стихийно возникшую“ ячейку.
Наивное, неопытное большинство депутатов так и восприняли сие образование.
Но <…> это далеко не безгрешная артель. И образовалась она не стихийно, в одночасье.
Ведь и слепому ясно: создать буквально за несколько дней так профессионально оформленную связку, со всеми признаками корпоративного ордена, могли только профессионалы. А что это непросто кружок случайных людей, а ядро будущей партии, свидетельствует блестящая информированность входящих в связку о месте и времени действия, согласованность и безупречная синхронность акций и, наконец, жесточайшая дисциплина и суровая подчиненность низа верхам.
<…> Треугольник имел отлично отлаженную разведсистему, весьма разветвленную сеть стукачей и соглядатаев… Там составлялись и хранились досье на всех более или менее видных оппонентов по многобалльной системе: кто, как и за что голосовал, кто, как, за что, против чего и кого из „своих“ выступал.
Образец подобного вопросника и другие инструкции на сей счет, в частности и за подписью Аркадия Мурашева, вы найдете в архивах почившего в бозе Верховного Совета. Если, конечно, тот же Мурашев и Баранников Б. <…> не произвели изъятие» [4.61.СС.14–16].
При этом надо указать, что в то время как саму МДГ обслуживали на высочайшем интеллектуальном уровне (о чем мы расскажем ниже), все обвинения в заорганизованности и пагубности проектов сыпались с больной головы на здоровую — на помогавший ЦК КПСС Экспериментальный Творческий Центр под руководством С. Е. Кургиняна, которого обвиняли в том числе и в идеологическом обеспечении «путча»: «Кстати, по поводу прогнозов к съезду. Аналитические исследования по этому вопросу вели как раз демократы (и их, кстати, внимательно слушали). И в отличие от нас, они свои документы подписями не подписывают, у их группы есть шифр аж 102 000 212. Под ним на компьютере делаются прогнозы. Суть их заключается в следующем: „Если реформа цен пройдет гладко, то хорошо ли это? Это хорошо для страны, но плохо для Ельцина, поэтому надо сделать то-то и то-то, чтобы реформа цен была сорвана“. Такие прогнозы мне приходилось в свое время внимательно читать», — приходилось оправдываться Кургиняну через «Новую газету» в одном из апрельских номеров за 1991 год в статье «Шифр демократов — аж 102 000 212». (Цит. по: [36.Ч.1.С.111].)
Семинар на Змеиной горке
«В конце августа 1986-го года компания молодых экономистов проводит семинар на Змеиной горке под Ленинградом. Там, вместе со мной, Анатолий Чубайс, Сергей Васильев, Петр Авен, Сергей Игнатьев, Вячеслав Широнин, Олег Ананьин, Константин Кагаловский, Георгий Трофимов, Юрий Ярмангаев. В общей сложности человек 30 экономистов-рыночников. В более узком кругу обсуждаем самые идеологически опасные вопросы. Например, пути формирования рынка капитала, обеспечение прав собственности.
Все мы остро испытываем чувство открывшейся свободы, простора для научных исследований, для реального изучения процессов, происходящих в экономике. Можно отказаться от эвфемизмов и недоговоренностей, описывать протекающие процессы принятыми в мировой экономической литературе терминами» [12.С.43].
Семинар 38-й комнаты
В июне 1988 года в Институте социальных экономических проблем в Ленинграде проходил так называемый «семинар 38-й комнаты». Выступая на нем, известная «демократка» Старовойтова изложила позицию по национальным отношениям, как она выразилась, радикального крыла перестройки, которое в Политбюро ЦК КПСС представляет А. Яковлев. По словам Старовойтовой, «радикальный вариант» решения национального вопроса появился на базе конфиденциальных бесед Яковлева в Эстонии с некоторыми руководителями партийного аппарата этой республики.
Этот вариант предусматривал сознательную установку на ослабление межнациональных связей в пользу развития национального самосознания. Цель — ослабление, децентрализация межнациональных связей с тем, чтобы национальные администрации имели возможность вести паритетные дипломатические переговоры с центром.
Старовойтова отмечала, что Эстония должна послужить полигоном для испытания идеи Яковлева по децентрализации. <…>
На упомянутом семинаре Старовойтова обозначила еще один полигон борьбы по децентрализации межнациональных связей — это Армения — через осложнение обстановки в Нагорном Карабахе. По ее признанию, об осложнении ситуации в этом регионе она знала заранее, еще за два года. По заявлению Старовойтовой, самое важное — победа армян над азербайджанцами, поскольку это означало бы первую, главную и решительную победу над ленинско-сталинской национальной политикой [35.Ч.1.СС.43–44; 28.С.150].
Существовала и еще одна группа, она занималась обслуживанием руководства партии и государства во время Пленумов ЦК КПСС и Съездов народных депутатов СССР. Можно условно назвать ее группа поддержки решений съездов и пленумов. Все те манипуляции с членами Центрального Комитета и народными избранниками, что происходили на глазах телезрителей, когда вроде бы все выступающие на собрании призывали к одному решению и присутствующие были с ними согласны, вдруг начинали голосовать против оного. Потом в кулуарах, вспоминая свое поведение, они поражались: «И как это мы, при всем своем интеллекте, могли „клюнуть“ на какую-то дешевую приманку», но что-либо предпринимать было уже поздно — решение состоялось. (По-видимому, при этом использовалась и упомянутая нами технология нейро-лингвистического прогнозирования — там имеются приемы воздействия не только на отдельных лиц или на публику в масштабе страны, но и на ограниченную аудиторию.)
Еще в 1970-1980-е годы группой под руководством профессора В. Э. Бойкова в Институте комплексных социальных исследований (ИКСИ) была разработана технология, получившая свое название по месту разработки — «ИКСИ». В ее основу была положена обычная методика сбора и анализа путем массовых опросов на форумах — обычно от 300 до 500 человек. Данные обрабатывались вручную. [4.62.С.182.].
Информационно-прогнозная технология «РИСК-1» была создана под руководством Тихомирова В. Б. Его путь как научного работника является довольно типичным для тех, кто нашел себя в междисциплинарной сфере. Начинал как физик-атомщик, затем написал ряд книг по планированию и анализу научных экспериментов и перешел в область системных исследований в политической сфере. Работал заведующим кафедрой системного анализа международных отношений МГИМО. Был командирован в Америку, был соруководителем в ЮНИТАР — в учебном и научно-исследовательском центре при ООН: «Первыми мой опыт политического анализа оценили американцы: они неоднократно способствовали продлению моего контракта в ООН, считая, что для них выгодней удерживать меня за границей, чем дать возможность передавать накопленные знания и опыт родине» [4.63.С.36]. По возвращении из Америки перешел в Московскую Высшую Партийную Школу, где ректором был В. Н. Шостаковский, который превратил свой ВУЗ в один из «мозговых центров», а после 1991 г. перешел в Горбачев-фонд директором Центра общественных знаний. Сам В. Б. Тихомиров создал целый ряд информационно-аналитических и прогнозных технологий, например, в упомянутой нами технологии «РИСК-1» обработка информации проводилась на 57 % машинами, «ее применение позволяло довольно оперативно решать вопросы, связанные с моделированием сложной политической ситуации, в частности, относительно точно прогнозировать результаты голосований на партийных съездах, в частности на XXVIII съезде КПСС и при анализе ситуации в Литве, Молдавии и на Украине [4.62.С.185].
Эти технологии позволяли по небольшим выборкам прогнозировать поведение делегатов и заранее просчитывать ходы тем, кто владел информацией. Наиболее заметным событием, где упомянутые принципы проводились с самым большим размахом, был XXVIII съезд КПСС, проходивший в первой половине июля 1990 г. Внимательным наблюдателем был помощник секретаря ЦК КПСС В. М. Легостаев. Свои заметки о нем он начинает с глубоко продуманного обобщения: „…для меня… не было тайн в том, что касалось принятой группой Горбачева на вооружение техники манипулирования пятитысячной армией делегатов.
Когда-то, еще в студенческие годы, попалась мне на глаза фраза Норбера Винера, пользовавшегося славой основоположника кибернетики. Звучала она, по памяти, примерно так:“ Отдельный солдат всегда умнее целой армии». «Позже, уже изрядно покрутившись в партийном аппарате, особенно в эпоху горбачевских нововведений, я использовал ее для себя как универсальный принцип функционирования всех так называемых демократических институтов. В приложении к технике манипулирования большими людскими массами этот принцип можно было бы изложить следующим образом: „отдельный „солдат, сидящий в президиуме“, всегда умнее целой „армии“, галдящей напротив него в зале“. При этом проявляется закономерность: чем более многочисленную и разношерстную „армию“ удается втиснуть в зал, тем более умным выглядит на ее фоне „солдат“ президиума. А значит, тем более значительны его возможности манипулировать „армией“ в определенных интересах.
Новейшая российская история дает немало примеров, уверенно подтверждающих то, что я назвал для себя „демократическим принципом Винера“. <…> Непредвзятое размышление над „принципом Винера“ позволяет нам вплотную приблизиться к пониманию сути демократии как наиболее капиталоемкого, но зато и наиболее надежного метода обмишуривания абсолютного большинства населения в экономических и политических (что, впрочем, одно и то же) интересах его ничтожного меньшинства. Особая ценность демократии в том, что при ней обмишуренному большинству не на кого пенять — сами голосовали» [4.64.С.5].
Таковы общие рассуждения наблюдателя, который надо сказать, раньше других откликнулся на события в своих статьях и сделал замечательный анализ.
Что касается конкретного слежения за ходом форума, то оно таково: «Приведенные выше рассуждения, несмотря на их спекулятивный характер, дают тем не менее общее представление о стратегии, принесшей Горбачеву на XXVIII съезде жизненно важную для него победу. Прежде всего были приняты меры по максимальному наполнению зала людьми разных политических взглядов, в принципе не способных прийти между собой к какому-либо согласию. <…> Мандат делегатов съезда получили сотни людей, в обычное время рьяно боровшихся против КПСС.
При открытии съезда произошел замечательный эпизод. По недосмотру Горбачева, слово от микрофона в зале получил шахтер из Магаданской области Блудов. Не мудрствуя лукаво, предложил: „Объявить отставку ЦК КПСС во главе с Политбюро и не избирать их в члены руководящих органов съезда за развал работы по выполнению Продовольственной программы, решений XXVII съезда КПСС и XIX партконференции. Прошу поставить на голосование“. На мгновение Горбачев утратил дар речи. Сквозь стоявший перед ним микрофонный блок было слышно, как он влажно сглотнул слюну, после чего неуверенно произнес: „Думаю, что этот вопрос… К этому мы еще вернемся. Так, товарищи?“ Из зала кто-то крикнул: „Да“. Этим и ограничились.
<…> Делегат Болдырев <…> предлагает внести в повестку дня вопрос: „О политической ответственности КПСС перед народом“. Вот это важно! Горбачев ставит на голосование: 1022 „за“. Не принято, но зато ясно, что почти четверть общего числа делегатов являются наиболее радикальными, оголтелыми врагами партии, то есть опорой Горбачева на этом съезде» [4.64.С.5].
Надо отметить, что эта цифра установлена очень точно. Опрос делегатов Российской партконференции (которые потом составили подавляющее большинство делегатов съезда), проведенный накануне начала ее работы — 17–18 июня 1990 г, дал примерно такую же картину: по многим принципиальным вопросам выделялись отдельные группы в три четверти и одну четверть. Примеры:
Вопрос. За какое будущее Союза ССР вы выступаете? Ответы: федерация союзных республик (73 %); конфедерация (13 %); сочетание того и другого (8 %); затрудняюсь ответить (6 %).
Вопрос. Какой принцип строения партии вы поддерживаете? Ответы: территориально-производственный (72 %); пусть решают сами коммунисты (21 %); территориальный (7 %); по интересам коммунистов (создание партийных клубов) (4 %); затрудняюсь ответить (1 %).
Вопрос: На съезде были высказаны некоторые идеи. Скажите согласны ли вы с ними? <…> «В средствах массовой информации идет пропаганда не социалистических идей?» Ответы: согласны (75 %); не согласны (18 %); затрудняюсь ответить (7 %).
Накануне съезда задают вопрос: Как вы относитесь к идее ликвидировать парторганизации в армии, органах МВД, прокуратуре, КГБ? Ответы: отрицательно (63 %); положительно (26 %); затрудняюсь ответить (11 %). Тот же вопрос задают после съезда. Ответы: отрицательно (34 %); положительно (24 %); затрудняюсь ответить (42 %). Последнее можно прокомментировать только так: тех, кто стоял хоть за какое-то сохранение обработали так, что от их четкой ориентации ничего не осталось. А в целом вывод таков: лучше организованное меньшинство способно победить большинство и на съезде, и на пленуме, и в парламенте. Центр социологических исследований дал такую обобщающую оценку: «По нашим выводам, позиции делегатов съезда можно сравнить с человеком, стоящим на перепутье» [4.65.СС.21,26,28–30,40,43].
В каждой группе, работающей на демократов, помимо эмпирически-описательных технологий широко применялся и математический аппарат, в том числе и расчеты на ЭВМ. Ученые из Академии общественных наук при ЦК КПСС Ю. П. Бабок и И. Г. Яковлев своевременно показали обобщающую картину неблагополучия в деле насыщения компьютерами центральных и местных органов КПСС и поставили задачу: «Уровень информатизации партии в идеале должен стремиться к уровню информатизации всего общества и, далее к международному; уровень информатизации партии должен быть выше уровня информатизации других политических сил общества». Свой прогноз-предупреждение они дали на основе сравнения с ситуацией в Польше, где Польская объединенная рабочая партия проиграла в 1989 г. выборы в законодательные органы страны «Солидарности» [4.66.СС.120,121].
Значительная материальная база и хорошо подготовленные кадры — свой информационно-вычислительный центр — были в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Забегая вперед, можно указать, что именно это могло послужить основанием того, что в 1991 г. Горбачев-фонд был образован именно на ее основе, хотя ему могли выделить и другие помещения разгромленной партии.
Использовались не только рассмотренные нами современные технологии, но и несколько старомодные, однако ничуть не устаревшие. Несколько условно можно назвать их «выпускание пара». Применялись они в основном перед пленумами ЦК КПСС, которых во второй половине перестройки проходило достаточно много, и потому приходилось менять тактику довольно часто, по мере разоблачения приемов. Слово бессменному — до августа 1991 года — помощнику М. С. Горбачева Валерию Ивановичу Болдину: «Перед пленумами он стал все чаще готовить „домашние заготовки“, сбивающие уровень критики в свой адрес. Зная, что члены ЦК готовятся выступить против осуществляемого им курса, Горбачев предварял их речи сам, обрушивая бурю эмоций на участников заседания. Передать словами эту феерию страсти вряд ли возможно. Он метал громы и молнии, упрекал всех в неверии в перестройку, творческие силы народа, клял сомневающихся, взывал к разуму колеблющихся. Горбачев угрожал уходом, гибелью страны, нищетой и другими напастями. Нередко сам обрушивался на сложившееся в стране положение, выворачивая пласты „негатива“, от которого многие холодели. Ошарашенные члены ЦК, завороженные даром перевоплощения генсека, безмолвно взирали на гневное лицо лидера партии. А он, не жалея их чувств, нагонял страху, пророча все беды. После этого лицедейства желающих выступать убавлялось. Многие из них вычеркивали из текста и ограничивались рассказом об успехах перестройки в своих регионах, во всяком случае отмечали, что не все так плохо и непоправимо. Секретари обкомов и крайкомов партии, которых я давно знал, не раз жаловались, что мастерство заговаривать зубы у архитектора перестройки столь велико, что только спустя какое-то время они начинали понимать, как легко их обвели вокруг пальца, переиграв по всем статьям. Михаил Сергеевич, как хороший артист, все чаще менял методы воздействия на аудиторию.
В последнее время М. С. Горбачев стал все активнее приглашать на пленумы ЦК <…> военачальников и представителей общественности, народных депутатов от КПСС, членов Президиума Верховного Совета СССР. <…>
Разумеется, в такой аудитории ни коллективного, ни откровенного и тем более критического обсуждения поставленных в повестку дня вопросов не получалось. Зато было много аплодисментов, и у приглашенных оставалось чувство соучастия в решении задач социалистического строительства. Я неоднократно и сам участвовал в таких мероприятиях и поначалу считал, что так и надо. Впрочем, многие разобрались, что созыв „зрителей“ на пленумы не был проявлением демократии. Скорее наоборот. Это была циничная форма зажима критики под вуалью гласности и всенародности решения вопросов. <…>
Михаил Сергеевич не только повторял старые приемы. Он кое в чем обогатил методы зажима критики, что показывало его творческий подход к делу. Накопившееся несогласие членов ЦК с линией генсека он гасил, например, таким способом: накануне открытия Пленума Михаил Сергеевич собирал в малом конференц-зале на Старой площади первых секретарей ЦК компартий союзных республик, краев, областей, рассказывал им о повестке предстоящего заседания.
— Завтра нам предстоит рассмотреть ряд важных вопросов партийного строительства, — обычно начинал он, — и принять судьбоносные решения. Знаю, у вас накопилось много проблем. Наверное, все желающие не успеют выступить на Пленуме, а мне, членам Политбюро хотелось выслушать каждого. Поэтому предлагаю обсудить текущие и другие вопросы сегодня. <…>
На таких совещаниях Горбачев представлял слово всем желающим, даже зная их негативное отношение к себе. Я думаю, что им-то как раз генсек и не предоставит слово, чтобы не отягощать дело. И глубоко ошибался. Прежде всего лидер КПСС давал слово именно этим людям. И если слышал иногда из зала голоса несогласия с критикой перестройки, то мягко успокаивал собравшихся и просил не мешать ораторам и обнадеживал, что каждый желающий получит слово. И вот участники совещания один за другим поднимались на трибуну. Эти душевные изливания длились обычно часов 8-10, пока поток ораторов не иссякал.
— Есть ли еще желающие? — спрашивал Горбачев. — Прошу выступить.
Но люди, собравшиеся из дальних и ближних районов, уже обессилили и сами просили завершать совещание. Горбачев нехотя соглашался и коротко подводил итог встречи. <…>
Эти страдания Горбачева накануне Пленума ЦК были хорошо отрепетированным и талантливо сыгранным спектаклем и имели нужный эффект. На другой день после доклада генсека на Пленуме практически никто из тех, кто выговорился накануне, слова уже не просил, линию Горбачева не критиковал. Одни из них считали, что высказали генсеку и членам Политбюро все, что о них думали, другие несколько стеснялись азарта вчерашнего выступления, а кое-кто, наверное, и просто побаивался повторить сказанное накануне. И Пленум проходил довольно спокойно…»[7.СС.244–247.]
Кроме перечисленных к услугам «демократов», а значит, опосредованно, и для их заокеанских друзей, были еще и Центр анализа и прогнозов Верховного Совета СССР (начальник — В. П. Лукин); Кабинет ситуационного анализа при Председателе Верховного Совета РСФСР (основан при Ельцине как неформальный — для кандидата в народные депутаты РСФСР в марте 1990 г., с июня 1991 г. — при Президенте РСФСР, начальник — В. П. Лукин); Институт информатизации общества и развития науки (Генеральный директор — А. И. Ракитов, с июля 1992 г. он — руководитель информационно-аналитического центра Администрации Президента РФ — Госсоветник); группа ректора МАИ академика Ю. А. Рыжова по разработке научной концепции национальной безопасности СССР; Высший консультативно-координационный Совет при Председателе Верховного Совета РСФСР (заместитель Председателя Совета — Ю. А. Рыжов); группа Е. Ф. Сабурова по разработке экономической части предвыборной программы кандидата на пост Президента РСФСР Б. Н. Ельцина в мае — июне 1991 г. (впоследствии Е. Ф. Сабуров — директор Центра информационных и социальных технологий при Совете Министров РФ); Центр по изучению межнациональных отношений при Президиуме АН СССР (один из научных сотрудников — Г. В. Старовойтова); группа С. С. Шаталина — Г. А. Явлинского по разработке программы «500 дней»; Центр экономических и политических исследований («ЭПИЦентр»); Экспертный Совет при Председателе правительства РСФСР (Председатель — О. И. Лобов). В контур управления демократов попал и Институт КГБ проблем безопасности[35] (создан по инициативе Отдела Административных органов ЦК КПСС в 1977 г., занимался вопросами секретности, контактировал с демократами. Директор — полковник П. И. Гроза, заместитель — полковник П. Никулин).
Был и еще один Центр, который сыграл особую, но до конца еще не проясненную роль — Экспериментальный Творческий Центр, он же — Международный фонд корпорации «Экспериментальный Творческий Центр», или Творческий экспериментальный центр. Об этом центре хотелось бы сказать чуть подробнее.
Экспериментальный Творческий Центр (ЭТЦ) занимал наиболее видное место среди исследовательских центров, участвующих в интеллектуальных разработках для руководящего состава партии и правительства времен второй половины перестройки. Во многом он пользовался неофициальными, но в то же время достаточно осведомленными источниками информации. Сведения стекались также и со стороны ЦК КПСС, КГБ СССР, МИД СССР.
В то же время, признавая за Центром применение наиболее высокоточных методов при анализе событий, самых передовых по структуре и способу подачи информации, необходимо отметить, что со стороны Центра шло скорее всего лишь отслеживание информации. Те же попытки Центра влиять на политиков, которые, будучи недовольными М. С. Горбачевым, пытались проводить свой не вполне понятный курс, не имели никакого решающего влияния на реалии — для этого у С. Е. Кургиняна, похоже, не хватало обычного политического опыта работы в сложной среде. То, что к его голосу прислушивались в Политбюро, уже не имело значения: руководящий процессами центр находился далеко не в Кремле. Эксперты Центра могли предлагать даже самые радикальные средства, но когда они апеллировали к М. С. Горбачеву, то все их даже самые и единственно верные идеи оказывались не более чем благими пожеланиями и в общем-то невольным сигналом, что именно так М. С. Горбачеву и всем посвященным в его замысел поступать и не следует. («Выслушай личный состав, и смело поступай наоборот», — говорил в таких случаях мой старшина.)
Согласно рекламе, Центр представляет интересы ученых, специалистов, работников культуры новой генерации. Его цель — способствовать конструктивной деятельности общественных сил, которые стремятся вывести Россию из кризиса, добиваться возрождения и развития ее экономики и культуры.
Научные доклады и аналитические материалы, подготовленные экспертами научных институтов ЭТЦ, в том числе с участием специалистов ведущих научно-исследовательских центров страны, уже не раз демонстрировали свою практическую ценность. Социально-политические прогнозы ЭТЦ отличаются высокой достоверностью и широко используются политическими деятелями как в стране, так и за рубежом.
ЭТЦ готовит доклады и разработки-прогнозы по следующим темам: геополитика, теория переходных процессов в обществе и практика реформ, политика и право, криминология, военное строительство, государственное устройство, идеология.
Дочерняя структура Информационно-аналитическое агентство Фонда «ЭТЦ-ИНФОРМ» регулярно издает тематические дайджесты, составленные по материалам российских и зарубежных средств массовой информации. «ЭТЦ-ИНФОРМ» издает ежедневный дайджест утренней прессы «100 строк» и еженедельные обзоры печати.
Впоследствии, после «виктории» демократов в августе 1991 г., С. Е. Кургинян так объяснял свое появление в качестве главы первого независимого (понятие несколько внесистемное, но будем пользоваться тем, что есть) центра: «Стране нужен независимый информационно-политический центр типа „Рэнд корпорейшн“ в США или другие, есть соответствующие центры во всем мире, которые могли бы объективно анализировать ситуацию, неангажированно. Дело в том, что официальные, находящиеся при ведомствах центры дают отражение ситуации, которое выгодно самим ведомствам, естественно, они не свободны. Ситуация в стране становилась уже плохо управляемой, и эта идея пришлась очень кстати. <…>
И надо сказать, что за несколько лет Центр дал 10 или 12 крупных стратегических прогнозов, каждый из которых сбылся с такой точностью, что нам иногда говорят: „Вы не прогнозируете, вы сами сначала пишете, потом делаете“. Один из таких политических мифов. <…>
Мы дали полтора десятка прогнозов, и за счет того, что мы — организация независимая и комплексная, у нас есть определенные методы прогноза, они точно совпали. Мы давали обычно пятьдесят позиций, из которых 48 или все 50 совпадали. Они сейчас напечатаны в моем трехтомнике „Седьмой сценарий“, это так называемое содержание „Секретной папки ЦК Кургиняна“, мы опубликовали эту секретную папку, и там видно, какие прогнозы мы давали государственным руководителям страны. Это были прогнозы по развитию Закавказского конфликта и по развитию процессов в отдельных регионах страны, в том числе в Сибири. Так что в этом смысле легко проверить точность наших прогнозов. Ну а поскольку само по себе прогнозирование никогда для меня не являлось самоцелью, то мы достаточно быстро перешли к моделям регулирования существующей идеологии, моделям государственного строительства, к моделям осуществления каких-то глубоких смысловых перемен в обществе, и в целом на сегодня наш центр — это организация большая по сегодняшним масштабам, наверное, уже человек двести, то есть довольно крупная организация, в которой есть специалисты по так называемому социокультурному моделированию, по общетеоретическим процессам — логике, политэкономии, философии. Есть специалисты по разным отраслям экономики, по тому, что называется государственно-партийно-политическими процессами, есть специалисты в сфере безопасности, как военным аспектам, связанным вообще с безопасностью. Есть специалисты по тому, что мы называем „технополитика“, то есть исследованию прорывных технологий, есть специалисты по здравоохранению, педагогике, криминологии, комплексным психологическим исследованиям. То есть мы действительно охватываем все сферы общества.
Мы занимаемся этим как на общетеоретическом уровне, исследуя как Запад, так и Россию, так и на чисто прикладном» [4.67.С.2].
За годы перестройки его заметили и о нем самом, и о его центре была довольно большая пресса. В фокус же внимания он попал именно после путча. См: [4.68.С.9; 4.69.С.2; 4.70.С.8].
В ответ на события августа 1991 г. за подписью С. Е. Кургиняна появилась статья «Я — идеолог чрезвычайного положения», которая, на мой взгляд, не характеризует его как проницательного наблюдателя, во всяком случае, в те же дни было множество материалов, в которых картина была гораздо полнее и объективнее. Судите сами, самое важное приводится ниже: «Так называемый переворот, предпринятый ГКЧП, абсурден, и это наводит на размышления.
Версию о непрофессионализме организаторов путча принять не могу. Кроме того, мы имеем дело не с классическим путчем, когда власть захватывает лихой командир дивизии, а с согласованными совместными действиями людей, занимающими столь высокое положение, что им и не надо было разрабатывать каких-то новых идей. Достаточно было включить кнопку схем, которые годами разрабатывались в штабах и отделах наших ведомств, как, впрочем, и любых других ведомств любых других, сколь угодно демократических стран.
Машина не могла не сработать 19 августа. Следовательно, ей просто не дали команду.
Речь идет о политической акции, в худшем случае — о политической интриге, а не о захвате власти всерьез. Всерьез власти никто не брал. И не хотел брать. А вот чего они хотели, чего добивались — это вопрос. Информации для точного ответа нет, а вот версии можно сформулировать.
Версия первая. Имела место акция, согласованная с М. С. Горбачевым. Возможно, об этом договаривались с ним все участники акции, а возможно, только некоторые из них. Тогда понятнее становится самоубийство Пуго, который слишком поздно понял, о чем идет речь. Сейчас эта версия активнейшим образом прорабатывается иностранными средствами массовой информации, советологами, психологами, специалистами из Лэнгли и Рэнд-корпорейшн. Я лишь привел ее для того, чтобы опровергнуть. Какие цели мог преследовать Горбачев, пойдя на столь рискованный шаг? Да, он разрушил КПСС, но ведь КПСС только в воображении Запада и нашего интеллигентного обывателя кому-то чем-то мешала. <…>
Гипотетически цель могла быть лишь одна — приструнить демократов, напугав их командой квазипутчистов и сразу же убрав эту команду. Но почему же тогда сорвалась подобная комбинация?
Ответ может быть только один: один из путчистов сыграл двойную игру, сдав все карты Ельцину. Таким человеком мог быть только шеф КГБ.
Версия вторая. Квази-путч представляет собой демарш сильной „правой“ структуры, которая двигает вперед буферную, марионеточную группу высших чинов, жертвуя ими ради успеха своих комбинаций. Полагаю, что в среде офицеров армии, КГБ, МВД имеется законспирированная „русская партия“, может быть, даже монархическая. Возникает, правда, вопрос: а что же при этом приобрели правые? Ведь вроде бы налицо одни сплошные потери для них. Победа демократии, не правда ли? В серьезных политических шахматах, лично для меня очевиден целый ряд стратегических выигрышей „правых“.
Во-первых, крушение КПСС. Серьезные „правые“ ненавидели КПСС всегда, изначально понимая всю двусмысленность ее роли. Но особенно люто они ненавидели ее в последний период.
Во-вторых, крушение СССР. Опять же серьезные „правые“ всегда считали необходимым восстановление Российской империи, пусть даже изначально в сколь угодно усеченном варианте. Потом, считали они, можно отвоевать упущенное.
В-третьих, падение М. С. Горбачева и укрепление Б. Н. Ельцина. Ельцин пока что „правых“ устраивает. Они к нему присматриваются. Как и он к ним.
В-четвертых, произошла разведка боем.
В-пятых, произошла сдача „левым“ всего игрового поля в заведомо неблагоприятный для них момент, когда они уже успеют взять на себя ответственность, но сделать ничего не успеют.
Версия третья. Игра против Горбачева и „обновленческой“ номенклатуры Лукьянова (партаппаратчик, с 1987 г. секретарь ЦК КПСС и одновременно заведующий Отделом административных органов (спецслужбы, милиция), с 1988 г. — первый заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР, с 1989 г. — народный депутат СССР, первый заместитель Председателя Верховного Совета СССР, с марта 1990 г. по сентябрь 1991 г. — Председатель Верховного Совета СССР, арестовывался по делу ГКЧП, в настоящее время депутат Госдумы. — А.Ш.) и Янаева со стороны новой номенклатуры, идущей к власти, со снятой маской: нормальный капитализм, без социалистических реверансов. Или, по крайней мере, почти без них. <…>
В этом случае игра идет и против Горбачева, и против Ельцина, но последовательно. Первая жертва — Горбачев, вторая — Ельцин» [36.Ч.2.СС.115–116].
Итак, достоинства ЭТЦ и самого С. Е. Кургиняна мы осветили, теперь скажем о некоторых недостатках. В приведенном материале «от Кургиняна» ничего особенного нет, если бы его написал кто-нибудь другой… Но в том-то и дело, что он принадлежит — судя по выходным данным — ему одному, человеку, по сути монополизировавшему информационные экспертные потоки между интеллектуалами «советской» ориентации и теми немногими руководителями, кто хотел сохранить Союз. Представленный материал в основном недостаточно высокого уровня. В серьезно составленном документе никто не будет упоминать, что кому-то на Западе (по большому счету!) мешает совершенно разнородная, теряющая всякое влияние внутри самого СССР Коммунистическая партия. Лишь «первая версия» вызывает уважение, и то только тот последний абзац, где говорится о двойной роли В. А. Крючкова.
Дополнительно это эссе С. Е. Кургиняна можно сравнить с глубокими, хорошо продуманными оценками, данными также по «горячим следам» А. А. Зиновьевым: «Весь „путч“ с самого начала выглядел как фарс или даже как провокация. Впечатление такое, что „путч“ был кому-то нужен, но такой, чтобы его было легко раздавить и чтобы он дал повод для той „революции“, которая произошла в Москве на основе его подавления. Надо отдать должное тем, кто спланировал эту операцию» [4.71.С.4]. А. А. Зиновьев в те дни был в Мюнхене. Может быть, действительно, «большое видится на расстоянии»? В любом случае С. Е. Кургинян сильно проигрывает многим, кто сразу мог дать событиям в Москве верную оценку, которая ни сколько не расходится с тем, что стало известно на сегодняшний день.
Тем не менее, несмотря на столь невысокое качество некоторых документов, их хорошо знала и использовала и противная сторона. И это, опять же — о времена, о нравы! — признает сам Кургинян: «Первой же, кого я консультировал, была ярая демократка Белла Куркова (народный депутат РСФСР, один из руководителей телевидения — А.Ш.) Она не может этого не подтвердить. Она просила дать ей рекомендации избирательной кампании в народные депутаты РСФСР. <…> Послушайте, что мы у Ельцина не проводили стратегических семинаров, что ли? Не знакомы с Бочаровым, что ли?» (Цит. по: [36.Ч.1.СС.110–111].)
Стратегией С. Е. Кургиняна, как нам представляется, стало не держаться в реальной тени, как это бывает у настоящих «серых кардиналов», а разыгрывать из себя, что вполне подходяще для режиссера, некоего «действительного тайного советника». Он работал не за кулисами, нет — он наполовину оттуда высовывался. Серьезные политики себе такого не позволяют: или-или. Мне кажется, его такого рода «дуализм» — режиссера и политика — не более чем игра: он только имитатор, актер, играющий роль закулисного политика. Если бы это было не так, мы бы до сих пор его не знали, не читали не то что его книг, а ни единой его строчки. Провал ли его начинаний или то, что его конкуренты из «РЭНД» оказались сильнее, но что-то толкнуло его из реального, потайного дела в мир полувиртуального словотворчества. Возникает ощущение, что он уступил реальности, перешел к мифотворчеству вокруг себя, хотя может статься, он изначально не стремился уйти в тень и не появляться на публике…
Впрочем, это наша субъективная точка зрения. В конечном итоге, дело не в самом С. Е. Кургиняне, который работал и с «нашими», и с «вашими» как «независимый» (кстати, не совсем понятно, можно ли на таком уровне ни от кого не зависеть?) аналитик, а в том, что с его предложениями мог ознакомиться недопустимо широкий круг. В том числе и с информацией из «папки Кургиняна», откуда эта информация могла уйти в ЦРУ, а оттуда в «РЭНД», как делается обратный инжиниринг, там хорошо знали.
В самой «папке» оказалось к августу 1991 г. лишь пять документов: 1) Отчет «Баку» от 15 декабря 1988 г [36.Ч.2.СС.10–44]; 2) Отчет «Карабах» от 17 февраля 1989 г. [36.Ч.2.СС.44–61]; 3) По поводу т. н. «Секретного дополнения» к пакту Молотов-Риббентроп от 21 июня 1989 г. [36.Ч.2.СС.61–62]; 4) О некоторых преградах при проведении рыночной экономики в СССР и путях их преодоления от 13 июня 1990 г. [36.Ч.2.СС.63–70]; 5) Новая политическая стратегия управления страной в условиях нарастающих деструктивных процессов (Концепция действий блока центристских сил, возглавляемого Президентом СССР, от 1 октября 1990 г. [36.Ч.2.СС.70-105].
В то же время в «демократической» печати приводилось свидетельство о наличии документа, озаглавленного «Угрозы безопасности и необходимость совместного действия республик» под грифом «КГБ СССР», причастность к разработке к которому С. Е. Кургиняном никак не комментируется, однако он в «Седьмом сценарии» и не приводится.
Справка № 4КГБ СССР. 1985-1991
Сейчас о КГБ СССР у нас говорят как о покойнике — либо хорошо, либо ничего. На самом же деле он заслуживает и противоположной оценки. Казалось бы, проиграв, КГБ выиграл. Проиграв в одном: «Подумаешь, страну развалили и растаскивают», лагерь «чекистов» выиграл во многом другом. Они по-прежнему в тени ровно настолько, насколько им это необходимо, они при деньгах; они при власти. Достаточно перечислить: Алиев Гейдар Алиевич — Президент Азербайджана; Кажегельдин Акежан Магжанович — премьер-министр Казахстана; Путин Владимир Владимирович — Президент РФ; Шеварднадзе Эдуард Амвросиевич — Президент Грузии. Поэтому и заблуждаться в оценке роли КГБ СССР в перестройке сегодня — когда союзные республики возглавляют бывшие полковники и генералы — особенно опасно.
Причин неспособности КГБ выполнить свою функцию по «защите конституционного строя» было несколько. Во-первых, Комитет оказался под пристальным вниманием и под воздействием разложения. Во-вторых, если обыватели смотрят на КГБ не аналитически (как минимум!), а как на единую цельную организацию, в которой все члены одинаковы (в смысле целей и задач), то конспираторы и заговорщики, которые сами по себе уже поставлены в специфические условия, смотрят на КГБ диалектически и дифференциально как на меняющееся тело, в котором работают люди с разными установками.
Служба в «органах» давала возможность быть в числе самых информированных людей в обществе, но эти качества использовались не всегда на благо Родины. С работой по вскрытию и пресечению деятельности вражеской агентуры контрразведчики, я считаю, в целом справлялись — на то были свои объективные и субъективные причины, но нас это так и не спасло от Большого Краха. То, что в действительности творилось «наверху», оставалось «за семью печатями» для самых информированных гэбистов.
Комитетчики хорошо знали фактуру порученного им профиля, но не всегда владели, а на периферии в особенности, информацией «вообще», тем более что специальной работе с информацией их никто не учил. Поэтому у них оказался понижен порог системного осмысления сложных явлений в социальной сфере, и подлинно диалектические методы в работе не применялись. Нет сомнения, в массе своей оперативные работники знают, как. нейтрализовать противодействие противника. Но как это сделать, когда «противодействие» осуществляется сверху, причем не от непосредственного начальника, а с Самого Верха?
Повышенный интерес к архивам и любым знаниям «на стороне» руководством не поощрялся: гэбисты и без того знали лишнее, и начальство не стремилось развивать их уровень информированности, мало ли как это будет использовано. «Формы и методы работы КГБ являются секретами лишь для советских граждан. Все наши „секреты“ известны каждому сотруднику любой иностранной спецслужбы и всем другим иностранцам, интересующимся положением дел в СССР и просто внимательно читающим газеты. Порой им известно гораздо больше конкретных фактов, чем сотрудникам КГБ» [33.С.30]. Даже главное «хранилище мысли» — оперативная библиотека центрального аппарата КГБ, как утверждают допущенные в нее, была «невообразимо убогой!» [65.С.155].
Что касается «внутренней линии», то и она не была идеальной. Если ЦРУ США, например, претерпело в этом плане несколько крупных реорганизаций, руководствуясь периодически обновляемыми установками, что явно пошло ему на пользу, при этом, конечно, не будем забывать о многочисленных корректирующих замечаниях от сенаторов и конгрессменов, то КГБ СССР на протяжении практически всего своего существования руководствовался только Положением о КГБ от 9 января 1959 г. вплоть до 16 мая 1991 г., пока не вышел соответствующий Закон. Реалии «перестройки» и последовавшие события для них были такой же неожиданностью, как и для людей с улицы. Подобно тому как коммунист-ортодокс вцепился в имя В. И. Ленина, не желая расставаться с тем, кого давно решили девальвировать, так и у комитетчика оказался свой фетиш — Ф. Э. Дзержинский и старые, отработанные методы работы. Но даже и не это самое страшное. Главная ошибка комитетчиков заключалась в том, что они позволили выветриться духу патриотизма. Его заменил карьеризм, угождение руководству, никто не знал доподлинной картины событий как давно минувшего, так и недавнего прошлого, была огромная уверенность в собственных силах и неверие в возможность краха. Комитетчики не сумели стать политическими технологами. Они остались грубой, вооруженной частью политиканов. Если еще Внешняя Разведка (ПГУ КГБ СССР) в любом регионе мира в первую очередь была ориентирована на противодействие главному противнику (ГП) — Соединенным Штатам Америки, то «внутренняя линия» не была озадачена отслеживанием в каждом элементе своей работы влияния мировых разрушительных сил, в том числе сионизма. Хотя бывали и исключения: «В январе 1985 г. заместитель начальника Отдела разведывательной информации Л. П. Замойский, известный как человек, обладающий незаурядным умом и способностью дать точную оценку, искренне убеждал сотрудников КГБ в Лондоне <…>, что масонство, чьи обряды, по его убеждению, имеют явно еврейское происхождение, было частью большого сионистского заговора» [17.С.25].
Многочисленная юридическая литература, газетные статьи, беллетристика (например, детектив братьев Аркадия и Георгия Вайнеров «Место встречи изменить нельзя», где «не прав» герой Высоцкого, подложивший кошелек в карман вора Кости Сапрыкина) навязывали слепое повиновение Закону. Но ведь главное — не слепое исполнение Закона, к чему нас толкают те, кто сам давно уже не обращает на юридические и моральные законы. Противник постоянно нарушает всякую законность, загоняет остальной мир в прокрустово ложе, а сам широко использует любые средства. Так было в ходе революций 1905–1917 гг.: «Что же мешало Департаменту полиции засадить всех самых активных партийцев за решетку и устроить какой-нибудь образцово-показательный процесс на всю Россию? А одна простая вещь <…> независимость судебной власти от исполнительной, строго соблюдаемое законодательство, в соответствии с которым для суда не имели никакой доказательной силы те сведения, что были добыты агентурными методами. Ни один надзирающий прокурор не решился бы составить обвинительного заключения, если бы полиция не могла представить в доказательство что-либо более существенное, чем свидетельства своих агентов» [4.72.С.15].
Когда же они сами пришли к власти, то сразу же отбросили химеру всякого права, заменив ее на «революционную целесообразность». То же самое мы видим и ныне. Когда провозгласили приоритет законности и «правового государства», то пришлось прежних поднадзорных освобождать из-под контроля, как, например, О. Д. Калугина после избрания его народным депутатом СССР в округе, где раньше этот пост занимал член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КП РСФСР И. К. Полозков. «В связи с изменением в сентябре 1990 года общественно-политического статуса объекта с санкции В. А. Крючкова (№ 2/12—5702 от 12.09.1990 г., дело № 2, том 1, инв. № 91, л. 259) дело оперативного розыска было прекращено, а с „Петрова“ сняты ограничения на выезд из СССР и посещения инопредставительств» [1.С.191]. Целые организации и объекты — парламенты уровней СССР и союзных республик, их здания выводились из-под чекистского контроля и разработок: «…Во время январских кровопролитных событий Эйве (гражданин США литовского происхождения, инструктор спецназа. — А.Ш.) выполнял функции военного советника при парламенте и постоянно находился в здании Верховного Совета республики, то есть вне контроля органов КГБ…» [62.СС.226–227].
Загнать противника в узкие рамки законности, сузив ему поле, а самому себе позволить нарушать все правила — это отличный апробированный веками метод. Зная, что противник по тем или иным принципам не переступит навязанные правила, дать себе определенную фору. А правила эти зыбки, и когда речь идет о защите и спасении отечества, самые прославленные циники со всей прямотой заявляют, что «Отечество надо защищать честным или хотя бы бесчестным образом. Все средства хороши, лишь сохранена была бы целость его» (Макиавелли).
Методология разбираемого периода была основана на марксизме-ленинизме. Она просто не могла не быть проигрышной. В свое время мне довелось ознакомиться с секретной инструкцией по вербовке агентуры МВД, датированной 1984 г. Я не помню все ее содержание, но одну фразу запомнил очень четко: на первой странице рекомендовалось осуществлять вербовку среди передовиков социалистического производства. Как вообще назвать такого рода опус? Тонкий юмор, издевательство над здравым смыслом или умышленное вредительство в интеллектуальной сфере государственной безопасности?
«…Стремление тогдашнего КГБ проникнуть во все поры и щели государства и привело во многом к его омертвлению и в конечном итоге к краху. Были потеряны гибкость, острота мышления, способность к точной и немедленной реакции. Вместо этого тысячи сотрудников занимались только тем, что просто искали, чем себя занять и как доказать себе и начальству свою нужность. А то, в свою очередь, стремилось сделать то же самое перед еще более высоким начальством. Я думаю, что в масштабах СССР, наверное, добрая треть личного состава Комитета была таким вот балластом, который к моменту, когда в стране полыхнула „демшизовая революция“, просто давно омертвел, деградировал и был не способен ни на какое сопротивление» [4.73.С.3].
Проиграть может каждый, но важно, чтобы потом вернуть утраченные рубежи. Важно, чтобы в целом результат в работе был положительный. Но этого не было и нет. Даже гений И.В. Сталина был иногда бессилен, и он сам это признавал. Говоря о троцкистах, он указывал: «… мы не могли предположить, что эти люди могут пасть так низко. Но это не объяснение и тем более не оправдание, ибо факт промаха остается фактом. Чем объяснить такой промах? Объясняется этот промах недооценкой силы и значения механизма окружающих нас буржуазных государств и их разведывательных органов, старающихся использовать слабости людей, их тщеславие, их бесхарактерность для того, чтобы запутать их в свои шпионские сети и окружить ими органы Советского государства. Объясняется он недооценкой роли и значения механизма нашего социалистического государства и его разведки, недооценкой этой разведки <…> На какой почве могла возникнуть эта недооценка?
Она возникла на почве недоработанности и недостаточности некоторых общих положений учения марксизма о государстве» [4.74.СС.599–600].
Вот честное признание не догматика, а глубочайшего диалектика. Поэтому прав был тот, кто увидел работу нашей основной спецслужбы со стороны: «Я раньше думал, что все-таки КГБ мощная организация. Оказавшись на Западе, я увидел, что огромное количество его агентов очевидные халтурщики. Дали бы мне пять талантливых ребят, да я бы с ними сделал больше, чем пятьдесят тысяч советских агентов. Они делом не занимались, не видели того, что нужно было видеть» [23.С.19].
Надо признать, что ошибки прошлого все же учитываются. В настоящее время рекомендации по работе спецслужб даются, исходя из представлений о необходимости учитывать «организационное проектирование» специальных служб в современных условиях. «Специальные службы должны иметь свойства „открытой“ системы, у которой цели управления изменяются в соответствии с изменениями внешней среды, а стратегией является адаптация к изменениям среды, своевременное распознавание угроз развитию, не только ограждаемых объектов, но и самих этих систем. Организационные структуры должны быть гибкими, меняющимися в зависимости от внешних факторов, стратегий, используемых методов, качественных показателей кадрового состава. Механизмы преимущественного контроля в управленческой деятельности специальных служб должны уступать место механизмам выявления новых проблем и разработки новых эвристических решений. Сегодня необходимо в разумных пределах внедрять новые структуры управления — децентрализацию. Насущным требованием является также стимулирование развития новых качеств работников специальных служб, а именно — ориентация на индивидуальную ответственность, инновационность, стремление к повышению квалификации и т. д.» [4.С.200].
Как мы говорили выше, основными разработчиками разгрома СССР являлись «мозговые центры» США, и прежде всего RAND Corporation. Отсюда неизбежно возникает чуть ли не центральный для понимания случившейся с нами трагедии вопрос: были или нет в числе объектов пристального внимания КГБ «мозговые центры» США вообще и RAND Corporation в частности? Литературы о КГБ СССР на сегодняшний момент достаточно, но ответы — и то косвенные — я нашел лишь дважды. В одном случае дело касалось совместной программы ЦРУ и Колумбийского университета по научно-техническому шпионажу против СССР. После успешной операции КГБ завладел всеми документами [4.75.СС.83–89]. В другом — речь шла о двух разведчиках-нелегалах КГБ: выходце из Чехословакии Людеке Земенеке, внедренном на Запад в январе 1957 г., проживавшем в США, и его сыне, посвященном в профессию отца и подготовленном в Москве к разведработе, в 1976 г. получившем задание: в Джорджтаунском университете, куда он только что поступил, предстояло выявить преподавателей, работающих в Центре стратегических исследований. 2 мая 1977 г. Л. Земенек был задержан агентами ФБР по обвинению в шпионаже. [4.76.СС.320–321.]
Брак сборщика в авиапромышленности — это упавший самолет, брак в подготовке офицера — проигранный бой, брак в тончайшей работе безопасности — это преданная и обобранная страна.
Перестройка и последующий период не первая битва, проигранная КГБ. В 1953–1956 гг. значительная часть разведслужб претерпела чистку. Я не стану разбирать, кто есть кто в этих структурах, отмечу лишь, что устраивать преследования многих работников спецслужб, дискредитировать их начали далеко не в годы «перестройки», многое было отработано еще ранее. Только времена были посуровее, и кто-то был расстрелян — нужна была последняя иллюстрация к «репрессиям» — или отсидел срок во Владимирском централе. Вместо профессионалов набрали новичков из армии, партийных и комсомольских органов.
В годы перестройки прием повторили. В 1982–1983 гг. из органов КГБ в МВД был переведен ряд сотрудников якобы для усиления последнего ведомства. Называется цифра — 150 человек. В 1981 г. в структуре КГБ СССР и на местах было воссоздано 4-е управление и соответствующие отделы, курировавшие коммуникации. Кроме того, в 1985 г. появилось новое правило: если ранее работник, имевший доступ к оперативной информации, мог запросить сведения о любом гражданине страны и получить их, то теперь это можно было сделать только через Москву. О чем это говорит? О том, что накануне очень важных событий из центрального аппарата были убраны полтораста как минимум способных комитетчиков. О том, что появилось много неопытных новичков и одновременно для карьеристов появился удобный момент для повышения. О том, что был затруднен доступ к агентурным делам разрабатываемых лиц.
Перед лицом новой реальности в годы «перестройки» разные представители спецслужб повели себя по-разному. И тут роли были распределены: с одной стороны, их весьма сильно демонизировали через СМИ, с другой стороны, некоторые высокие чины подыгрывали «перестройщикам». В прессе осмелились ругать грозный Комитет. Кто должен был дать команду встать на защиту честного имени органов, на разработку собственных «активных мероприятий» внутри страны? Вместо этого началась странная «игра в молчанку». Вместо конкретных ответов на поставленные вопросы шла вялотекущая, ничего не значащая контрпропаганда. Система санкций сверху на любую инициативу была так строга, что никто из контрразведчиков — ни из центрального аппарата, ни из местных органов — так и не посмел, даже под псевдонимом, писать оправдательные статьи о ВЧК-КГБ, ни тем более навязать контригру. А о том, что в КГБ СССР умеют хорошо писать, говорит хотя бы тот факт, что именно в эти годы у нас начали весьма плодовито работать писатели-чекисты М. П. Любимов, И. И. Прелин, О. И. Царев, но только не «на идею», а «на карман». Для обывателя все это выглядело как противостояние органов и прессы, для посвященных тайн не было: они выступали заодно. Этот трюк в цирке называют «борьба нанайских мальчиков».
Осуществлялось переориентирование аппарата на работу не по профилю основной деятельности. Комитет заняли не приемлемым для спецслужбы процессом массовой реабилитации. Кадры, как вы понимаете, тоже не резиновые, и вместо того, чтобы реально сдерживать процессы развала страны и разворовывания народного хозяйства, комитетчики работали на «Мемориал». При этом реабилитация била по их же престижу. Сделать это можно было, конечно, и через систему архивов — многие дела настолько устарели, что представляли интерес только для родственников и историков, но… Курировать эту работу выделили генерала И. П. Абрамова, до этого он работал по диссидентам, потом его назначили заместителем Генерального прокурора СССР. Таким образом, со всех сторон демонизированный КГБ СССР помимо своей воли работал на врага. В 1989–1990 гг. на выборах кандидату в депутаты любого уровня достаточно было громогласно объявить о преследовании со стороны КГБ или о репрессированном предке, и мандат был обеспечен. КГБ не контролировал течение событий, а послушно за ними следовал. Его заставляли тушить пожар бензином. «Специалисты КГБ были поставлены в такие условия, что не могли действовать на решающих участках информационной войны» [42.С.9].
Последний Председатель КГБ В. В. Бакатин пишет о другом направлении, которым заставляли заниматься спецслужбы: «При Крючкове КГБ активно занялся борьбой с так называемым „экономическим саботажем“, который толковался достаточно произвольно. В конце концов дело свелось к отслеживанию деятельности кооперативов и поиску консервных банок, припрятанных в подсобках магазинов. Тысячи сотрудников были брошены на изучение содержимого складских помещений. Эти „операции“ проводились с большой помпой и широкой прессой. Предполагалось, что вид мяса и консервных банок, извлеченных из-под прилавка и продемонстрированных с телеэкрана, вызовет у потребителей, привыкших к пустым полкам магазинов, большую признательность КГБ. При этом не принималось во внимание, что хождение по магазинам — функция вовсе не спецслужб, а милиции, которая проводила те же мероприятия с несравнимо большим размахом, но не считала нужным столь бурно рекламировать свою рутинную работу. Кстати, сами сотрудники Комитета были вовсе не в восторге от того, что многим пришлось переквалифицироваться в своего рода торговых контролеров» [4.77.СС.40–41].
О преступлениях органов в 1918–1956 гг. было сказано предостаточно. Но происходящее в 1985–1991 гг. и было главным преступным бездействием, когда продажное руководство связало рядовых комитетчиков по рукам и ногам: «Мое ощущение тех дней можно выразить тремя словами: отчаянная, тупая безысходность. КГБ был не только не способен стать силовым и интеллектуальным центром ГКЧП, но и оказался просто не готов к происходящим событиям. <…>
Помню, мой хороший еще с афганских времен товарищ, офицер „наружки“, вернулся злой как черт. Он с утра „водил“ Бурбулиса. „Твою мать! Чего они (начальство) ждут! Их надо брать немедленно. Бабки чемоданами к „Белому дому“ свозят, шарятся по воинским частям, МВД. Еще пару дней — и можно сливать советскую власть к едреной фене…“.
…Команда, которая готова была арестовать Ельцина при выходе из дома, получила приказ „пока не трогать!“.
…Получили информацию о том, что московский ОМОН готов выступить в поддержку Ельцина. Была возможность вывести большую его часть только со спецсредствами с базы и быстро ее занять, разоружить. Команда „Отставить! Наблюдать! Докладывать о развитии событий!“
…Военные контрразведчики доложили о том, что командующий войск связи генерал Кобец передает Ельцину совсекретные и ОВ (особой важности — А.Ш.) документы, фактически открыл доступ американцам к секретной связи. Просят немедленной санкции на задержание и арест. Никакой реакции.
…Информация — оперативный дежурный аэродрома „Чкаловский“ докладывает по городскому телефону полковнику Ельцинского штаба Самойлову, откуда и сколько должно прибыть бортов с десантниками. Его даже никто не отстраняет от дежурства.
…По направлению к Аэропорту „Внуково“ движется „Волга“ с госномерами… везет копии указов Президента России и Верховного Совета. В аэропорту они будут розданы пилотам, которые выразили согласие доставить в Советы областных городов. Оперативники просят разрешить задержать „Волгу“. Никакой реакции. Самолеты улетают. На следующий день целый ряд областных Советов выступил в поддержку Ельцина.
Все это страшная мозаика катастрофы тех дней» [4.73.С.3]
«Самые придирчивые чекистоведы», как называли в демократической прессе журналисток из «Московских новостей» Е. Альбац и Н. Геворкян, сообщают о том, что в самые ответственные моменты «с Лубянки регулярно утекала очень важная информация, в том числе и в „Белый дом“. <…> Комитетчики <…> предупредили о приказе на арест Ельцина. От них же исходила первая информация о существовании упомянутых нами списков» [4.78.С.9].
За что же, собственно говоря, боролся КГБ, трансформируясь в ФСБ и разрываясь на спецслужбы «независимых» государств? К чему он пришел?
Сегодня давление на ФСБ (которую по-прежнему боятся демократы) осуществляется со стороны руководства США, со стороны ЦРУ, других разведок сообщества спецслужб США, а также различных институтов, фондов, исследовательских центров через посредство руководителей СССР и РФ. Корни эти одного порядка: те, кто вчера не замечал, как воруются материалы на дачу, сегодня закрывают глаза (а также рот и уши) на то, как разворовываются целые отрасли промышленности, как увозятся за границу миллиарды в валюте.
«Что охраняю, то и имею» — это универсальное правило работает везде. Бывший первый главк (разведка), переименованный в СВР, отправлял за кордон «золото партии», занимался поисками зарубежных партнеров, обеспечивая надежность сделок, поставлял разведданные для высшего руководства страны, но использовались они зачастую в интересах отдельных высокопоставленных лиц. Кураторы госрезервов занимались сбытом оных за границу, открывали информацию о стратегических месторождениях полезных ископаемых. Отдел, ранее вербовавший иностранцев при помощи проституток («ласточек», по шпионской терминологии), переходил на строптивых депутатов и упрямых прокуроров. Архивная служба благоденствовала — за счет существования нескольких «кооперативов», которые за деньги подыскивали вам документы доперестроечных лет. Пресс-служба оказалась не только самым «хлебным» делом, но и обеспеченным законодательным прикрытием — за статьи можно было получать гонорары.
Впрочем, и это не все. Все вместе они заставляют работать на себя агентуру. Они либо вышли в отставку и прямо работают в информационно-аналитических агентствах и «мозговых центрах», либо они помогают организациям типа «Фонда эффективной политики» Г. О. Павловского в составлении разного рода документов, предназначенных для ограниченного круга лиц, на основе этих документов журналисты составляют самые разоблачительные статьи. Каждый крупный политик имеет при своей особе штат «партайгеноссе»-чекистов: от курьеров до ближайших советников. На местах органы бездействуют при столкновении интересов местного населения и «лиц кавказской национальности», не защищают жителей России, и сразу не поймешь почему: то ли сами боятся, то ли из-за взяток.
Подобно тому, как КГБ СССР в свое время оказался в контуре управления информационно-аналитических структур транснациональных финансово-промышленных компаний, так и ныне при приватизации-переприватизации такие подразделения государственного аппарата, как ФСБ, органы Госкомимущества, налоговая полиция, суды, арбитражные суды часто работают как продолжение юридических служб противостоящих друг другу финансово-промышленных группировок.
Сегодня госбезопасность поспешила во власть, которая открывает реальную возможность распоряжаться людьми и ресурсами, а не фиксировать свершившиеся факты. Оттуда же открывается вид на собственность. И раньше бывало, что вне службы чекист думал не о путях спасения государства, а о собственной карьере, и искал пути «наверх». Нынешняя ситуация абсолютно не препятствует этим мыслям, а наоборот, увеличивает возможность «отличиться». С виду происходит стратегия невмешательства, на самом же деле, глубоко внутри чекисты, справедливо рассматривая себя как часть номенклатуры, давно присматриваются к «теплым» местечкам.
«В отличие от сырьевиков и губернаторов спецслужбы по большому счету остались голодными. И, значит, гораздо более боеспособными. К тому же они объединены в жестко организованные военизированные корпорации. За последние два года представители спецслужб практически оккупировали аппараты Кремля и Белого дома, то есть в еще большей степени расширили свой контроль над государственной машиной. При такой физической форме и организационных возможностях спецслужбы автоматически стали фаворитами в борьбе за наследство Ельцина» [4.79].
Вот к чему КГБ стремился и вот чего он достиг.
Политическая, управленческая, экономическая, финансовая, научная, продовольственная, информационная, психологическая, экологическая безопасность страны сведена к минимуму — как раз настолько, чтобы числиться на работе и получать зарплату. Происходит полное рассекречивание не только отдельных «изделий», факт существования которых не афишировался, но и целых отраслей; несанкционированные контакты с иностранцами и с внутренним врагом — с теми, на кого заведены дела агентурной разработки; отсутствие противодействий директорам (в том числе и в оборонной промышленности), решившим «обанкротить» предприятие с целью приватизации (которых можно было бы вполне привлечь к ответственности по статье за вредительство); путем разного рода невинных опросов, тестирования, психологических исследований ведется дополнительная разведка.
Специфика госбезопасности позволяет нам пока только задавать вопросы, но все ответы на эти вопросы со временем мы обязательно получим. Вот лишь два из них:
• газета «Версия» [4.80.С.18], например, сообщает, что Руст перелетел границу по указке из Кремля, причем утечка информации могла произойти и со стороны офицеров КГБ;
• кого охранял и с кем, соответственно, был связан лейтенант 9-го управления В. В. Ряшенцев, который после этого смог вывозить танки Т-72? Сейчас этим не удивишь, но тогда — в 1990 г., после статьи «„Спрут“ под семафором» в «Советской России» это всколыхнуло всю страну…
КГБ, равно как и любая другая спецслужба, это такое учреждение, где работать с фактурой гораздо интереснее и познавательнее, нежели заниматься рассмотрением правовых и нормотворческих аспектов его деятельности. Разумеется, говорить об этом возможно только соблюдая норму секретности и понимая, что даже то, что легко вычисляется со стороны или при небольшом погружении (скажем, в моем случае — при работе журналистом по криминальной тематике о многих секретах рассказывалось весьма и весьма доверительно), является охраняемыми государственными тайнами.
Если кратко обозначить сами подходы к информации о персоналиях, интересующих обычно спецслужбы (а не только КГБ в упомянутые годы), то выглядит это так: всегда иметь под рукой минимум сведений о каждом, и при этом иметь четкие представления о наиболее интересующих.
Что касается первого, то это выглядит так: и КГБ, и МВД имеют базу данных обо всех взрослых гражданах — эти данные дают сами граждане при получении паспорта, они в электронном виде заносятся в базы данных, обрастают сведениями о ближайших родственниках, судимостях. Одна из областей применения этого банка данных, например, при поступлении на работу в МВД — проверка наличия судимых родственников, что называется, «до седьмого колена».
Но некоторые категории граждан интересуют контрразведку особо. Это большой процент секретоносителей, которые ставятся на особый учет. Также интересуют лица, нарушавшие законодательство (либо близкие к этому, но предупрежденные в установленном порядке, скажем, согласно подписке о секретности, не имевшие право на контакт с иностранцами, но установившие его, при этом ничего секретного в разговоре не выдавшие и поэтому получившие предупреждение). Их также ставят на учет. Как правило, каждое подразделение спецслужб, работающее на том или ином направлении, имеет свой контингент, некоторые лица одновременно состоят даже на нескольких учетах одновременно.
Такова картина в целом. Ничего плохого, равно как и ничего хорошего, здесь нет — это обычная практика всех спецслужб мира. Каждое государство не только имеет право на подобное ведение дел, но оно обязано защищаться, в том числе имея информацию обо всех интересующих его внутренних элементах. Всякие же протесты по этому поводу, желание знать, что о тебе сообщают в различные инстанции, в конечном итоге только расшатывают государство, которое является защитником перед лицом внешних и внутренних опасностей.
По всей видимости, информационно-аналитические системы Комитета первыми начали создаваться в Москве. Во-первых, и необходимость в этом была острее — огромный конгломерат с самым большим числом жителей, значительное число объектов оперативного обслуживания и наличие тут же центрального аппарата неизбежно требовали повышения концентрации внимания и более совершенной информатизации: «Создали информационно-аналитический центр, внедрили в работу систему „Беркут“ с необходимым банком данных. Начали работать две электронно-вычислительные машины. Уже на первом этапе все эти новшества дали весомые результаты. Теперь у нас без волокиты и бюрократизма решались все оперативно-справочные вопросы. С помощью ЭВМ появилась возможность решать сложные задачи. По системе „Беркут“, кстати сказать, было написано и издано Высшей Школой КГБ научное издание с рекомендациями по внедрению подобных систем в местных территориальных органах КГБ.
<…> Эта система работы может развиваться и приносить пользу, если действует творческая мысль аналитиков и пытливые устремления квалифицированных оперативных работников» [4.82.СС.252–253]. Во-вторых, под рукой оказались специалисты, которые хорошо справлялись с поставленной задачей. Один из них имел статус заместителя начальника Управления КГБ по Москве и Московской области: «Генерал-майор Александр Борисович Корсак. По образованию инженер-кибернетик. Работал вторым секретарем МГК ВЛКСМ. По моей просьбе откомандирован в Московское Управление КГБ. Квалифицированный инженер. Он отвечал за оперативно-техническое подразделение, информационно-аналитическую систему и оперативное подразделение. С большим вниманием осваивал чекистскую работу, пользовался авторитетом в коллективе, уверенно становился умелым руководителем» [4.82.С.294]. Сразу после «путча» А. Б. Корсак выдал довольно подробную информацию о деятельности Московского управления КГБ в памятные всем дни августа 1991 г., пытаясь сохранить свое кресло [4.83.С.3]. Такого рода подстраховка не помогла, и по итогам служебного расследования, проведенного Внутренней Комиссией по расследованию деятельности Комитета госбезопасности во время попытки государственного переворота (председатели комиссии: с 22 августа по 1 сентября 1991 г. — Г. Ф. Титов, с 1 сентября по 25 сентября 1991 г. —А. А. Олейников) генерал-майор А. Б. Корсак был уволен из органов приказом Председателя КГБ В. В. Бакатина [4.77.С.73].
Можно предположить, что «рекомендации по внедрению подобных систем в местных территориальных органах КГБ» были приняты к исполнению и что местные органы КГБ также имели подобную базу данных. Во всяком случае, в конце 1990 г., отвечая на вопрос обозревателей газеты «Аргументы и факты»: «Правда ли, что в конце 60-х - начале 70-х гг. в КГБ были разработаны и запущены компьютерные программы „Снег“ и „Весна“, накапливающие досье на подавляющую часть взрослого населения страны?», заместитель Председателя КГБ СССР, начальник Второго Главного Управления КГБ СССР генерал-лейтенант (с января 1991 г. — первый заместитель Председателя КГБ СССР, генерал-полковник) В. Ф. Грушко ответил: «Названия „Весна“ и „Снег“ принадлежат не компьютерным программам, а ЭВМ. Вычислительная машина „Весна“ и ее модификация „Снег“ выпускались с середины 60-х гг. Минским заводом им. С. Орджоникидзе и использовались различными министерствами и ведомствами, в том числе КГБ. Они изготавливались в ограниченных количествах и по своим характеристикам (см. „Энциклопедию кибернетики“ под ред. В. М. Глушкова, Киев, 1975, с.184) не могли быть использованы для обработки больших массивов данных, тем более для организации досье на десятки миллионов граждан. Таких систем у нас никогда не было.
Естественно, КГБ накапливает информацию, в том числе и в автоматизированных системах. Однако речь идет только об иностранных и советских гражданах, занимающихся преступной деятельностью, борьба с которой находится в компетенции органов госбезопасности. Поэтому там имеются сведения на тысячи сотрудников и агентов иностранных спецслужб, террористов, контрабандистов, валютчиков и т. д., но отнюдь не на миллионы лиц» [4.84.С.6]. Число лиц, которых ставили на оперативный учет и за которыми «присматривали», было и в самом деле не так уж и велико, во всяком случае, в документе с грифом секретности «ОВ» («Особой Важности») Председатель КГБ СССР В. А. Крючков докладывает М. С. Горбачеву о том, что «…взяты под контроль в связи с высказываниями террористических намерений 130 граждан СССР. <…> Контролировалось поведение 140 граждан, высказывавших намерения захвата воздушных судов» [4.85.С.93]. Такого рода «откровения» от руководства спецслужбы указывают, что наша трактовка в общем-то верна: знать (иметь представления) о каждом, но знать все о наиболее интересующих.
Системы данных давали возможность ускорить процесс допуска вновь принимаемых на работу в закрытой сфере (военное и ядерное производство, научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки (НИОКР), политическая сфера) и получить разрешение на выезд за границу. В настоящее время режим секретности сильно размыт, и ущерб от этого просто невосполним.
КГБ внимательно изучал внешнюю среду как в пределах «железного занавеса», так и за рубежом. Но только не самое себя. Пропагандистские сборники не могли заполнить информационный вакуум. И, перефразируя известные слова Ю. В. Андропова, можно сказать, что КГБ не знал самого КГБ. Хотя если бы координацией информационных потоков доверили заняться хотя бы одному специалисту в области оргпроектирования, он мог бы им помочь так же существенно, как RAND Corporation помогала ЦРУ или Совету Безопасности США. Помощь могла быть оказана и в другом. На 1991 год в Комитете действовало около 5000 инструкций, которые утверждались Советом Министров или Председателем самого КГБ [4.77.С.47]. Конечно же, ни один из комитетчиков никогда не видел всех этих инструкций. До каждого из них информация доводилась только «в части его касающейся», что и порождало определенный хаос.
И каждому человеку со стороны, да еще пришедшему на самую вершину руководящей пирамиды, это становилось очевидно: «До прихода в КГБ я был уверен в огромных интеллектуально-аналитических возможностях этой организации. Скажу прямо, меня ждало разочарование. Только чуть более года назад было создано Аналитическое управление, которое не успело встать на ноги. Деятельность информационно-аналитических подразделений, существовавших практически в каждом управлении, и ряда научных институтов никем по-настоящему не координировались. Почти необработанные информационные потоки сходились на столе Председателя КГБ, который отбирал, какая информация достойна внимания высшего государственного руководства.
После того, как я первые дни в КГБ получил буквально горы всевозможных, как скоро выяснилось, во многом повторяющихся сводок, как правило дающих те сведения, которые уже прошли по средствам массовой информации, я понял прежде загадочное для меня поведение моего предшественника. Где бы ни находился Крючков (на сессии, на съезде, на заседании Совета безопасности, всегда ему в чемодане приносили гору бумаг, и он сидел и спокойно читал, расписывая резолюции. Только сейчас я оценил этот по своему рациональный стиль.
<…> Мыслить широкими политическими категориями разрешалось только на Старой площади, а роль КГБ сводилась в первую очередь к постановке первичных данных и реализации уже принятых решений» [4.77.СС.44–45].
При таких условиях спасти систему от всех угроз было невозможно.
А как в этом отношении обстояло дело на Западе? Владимир Арсеньевич Рубанов, работавший аналитиком в одном из институтов КГБ (где от него избавились за то, что отстаивал свое мнение, после чего, кстати сказать, в 1988–1990 гг. он оказался под началом В. В. Бакатина — в бытность того министром внутренних дел, стал начальником Аналитического Управления КГБ осенью 1991 г., а впоследствии Заместителем Секретаря Совета Безопасности РФ) утверждал, что были «разработаны планы превращения Соединенных Штатов Америки в государство нового уровня. Так называемая инициатива Гора включает в себя решение проблемы профилактики „заболеваний“ государства. Это болезни, которые связаны с процессами ее информатизации: организационный маразм, информационный склероз и финансовый тромбоз» [4.86.С.419].
В то время к КГБ внимательно присматривалась РЭНД Корпорация. Как заявляли лица, допущенные на главную кухню, где делалась политическая погода, «первое, что мы увидели, были публикации „Рэнд“ о КГБ» [4.87.С.14].
КГБ считывал (терминология комитетчиков) информацию, уделяя больше внимания количественным показателям, которые, естественно, только росли и создавали радужную картину сплошных успехов, в ущерб качественным. Многие индикаторы, которые вполне могли регистрировать и учитывать картину угроз безопасности, не принимались во внимание. В конце концов профессионалы с Лубянки проиграли в проницательности тем, кого считали дилетантами. Ими оказались «…французские журналисты, писавшие в начале перестройки о том, что очагом контрреволюции в СССР является штаб коммунизма, ЦК КПСС» [4.88.С.4].
Любопытна структура 5-го идеологического Управления КГБ СССР, переименованного в 1989 г. в Управление «3» (защита конституционного строя), которое оказалось, по сути, на острие атаки:
• 1-й отдел — интеллигенция и печать (с 1989 г. — отдел по работе с антисоветскими организациями за границей);
• 2-й отдел — национальные отношения;
• 3-й отдел — не сообщается (с 1989 г. — неформальные объединения и организации);
• 4-й отдел — церковь, секты;
• 5-й отдел — организация преступлений и массовых беспорядков;
• 6-й отдел — борьба с терроризмом;
• 7-й отдел — по рассмотрению анонимных жалоб;
• 8-й отдел — контроль за еврейскими каналами международного обмена;
• 9-й отдел — (до 1989 г. не сообщается, затем) молодежный;
• 10-й отдел — (до 1989 г. не сообщается, затем) аналитический;
• 11-й отдел — спортивный (а после 1989 г. — совместных предприятий).
Цит. по:[1.СС.35–43].
Вроде бы формально все правильно: основные направления закрыты, и ничто не должно вызывать опасений. На самом же деле порог безопасности был давно пройден, и никакие переустройства уже не могли спасти страну и Комитет от глобального поражения.
Информационные потоки спецслужб, в отличие от других государственных организаций и учреждений, никогда за всю их мировую историю не ограничивались пределами аппарата. Контрразведку всегда интересовало мнение масс.
КГБ СССР, равно как и другие спецслужбы мира, это не только Лубянка, большие и малые «серые дома» — это еще и разведывательные позиции в интересующих структурах. Существенную изначальную роль играла агентура. От нее шла первичная информация, с которой потом и работали в различных подразделениях КГБ. В терминологии Ю. В. Андропова это звучало «от противника». Внутренняя агентура, по сведениям, полученным от информированных людей, насчитывала большой процент будущих «агентов влияния». При этом мы понимаем, что т. н. «инициативщики», по собственной воле ставшие агентами — это в какой-то части пришедшие по заданию; подставленные же под вербовку могут оказаться и двойными агентами; и лишь совсем незначительное число могут оказаться искренними людьми, стремящимися помочь своей стране. Информаторы КГБ вели свою работу среди настоящих диссидентов, потом они поэтапно перехватили инициативу, заняли лидирующие позиции и объявили себя демократами.
Общий же список агентов КГБ и одновременно самых больших активистов «перестройки» насчитывает 2200 чел. В закрытых документах консультативного центра «Фонд эффективной политики» часто мелькают отрывочные сведения по персоналиям с указанием конкретной клички.
Двойной агент КГБ-ЦРУ — явление закономерное для истории мировых разведок: «Диссидентская деятельность не препятствовала им сотрудничать и с ЦРУ и с КГБ, нередко одновременно.
Деятельность интеллигенции „малого народа“, диссидентов, агентов советских и зарубежных спецслужб переплеталась в немыслимые сочетания: еврейская диссидентка, жена А. Сахарова Е. Боннэр и поэт Е. Евтушенко сотрудничали с КГБ и вместе с тем были самыми шумными антисоветчиками» [53.Т.2.С.467].
Во всех случаях сотрудничество всегда требовалось подкрепить письменным документом, поэтому мы сочли необходимым привести здесь соответствующие расписки:
Расписка для КГБ СССР:
«Я, (фамилия, имя, отчество) выражаю добровольное согласие оказывать органам КГБ помощь и содействие. Вопросы, которые мне станут известными в связи с даваемым мне поручением, обязуюсь хранить в тайне, свои письменные сообщения буду подписывать псевдонимом „Имярек“. Дата». Цит. по: [30.С.170]. «Я, Иванов Иван Иванович, изъявляю добровольное желание сотрудничать с органами госбезопасности (вариант: помогать органам КГБ в их работе). Об ответственности за разглашение факта сотрудничества предупрежден. Даваемые мною материалы буду подписывать псевдонимом Веснин. Число. Подпись» [1.С.57].
Расписка для ЦРУ США:
«Контракт на вербовку.
• 1. Я, (фамилия, имя, отчество, должность или звание), настоящим предлагаю свои услуги правительству Соединенных Штатов Америки отныне и впредь, начиная с 19.. года. Обязуюсь служить этому правительству верой и правдой и приложить все силы для выполнения приказов, переданных мне представителями данного правительства.
• 2. Обязуюсь работать на правительство Соединенных Штатов Америки от их имени в СССР, пока моя работа будет нужна. После я обращусь к правительству США с просьбой предоставить мне и членам моей семьи политическое убежище и гражданство этой страны, а также положение в соответствии с моим званием и оказанными услугами.
• 3. Впредь считаю себя солдатом свободного мира, борющегося за дело человечества в целом и за освобождение народа России, моей родины от тирании.
• 4. Настоящим заявляю, что подписываю этот акт, осознавая всю его важность и проявляя собственную волю». Цит. по: [4.89.С.277].
Да, жизнь многих из этих деятелей «переплеталась в немыслимые сочетания».
«Кузницей кадров перестройки в КГБ, по-видимому, стал отдел по борьбе с сионизмом. Глубоко вникая в этот вопрос, изучающий его офицер не мог не понять, что он сам находится внутри этой структуры. Бросаясь к Андропову за разъяснением, он встречал его ироничный взгляд из-под очков и делал свой жизненный выбор. Тех, кто сопротивлялся — задвигали, тех, кто покорялся — возносили.
Вот почему Андропов <…> фигура для левой прессы неприкосновенная.
Вот почему никогда не предававший КГБ Калугин на своих выступлениях говорит: „Не спешите осуждать Андропова. Его подлинная роль еще далеко не раскрыта“» [4.90.С.3].
…Предавший СССР, но «не предававший КГБ Калугин»…
Можно ли было бороться и победить в результате двойной (тройной) игры с существовавшим подпольем в СССР и в восточноевропейских странах? Опыт первых лет спецслужб Советского Союза утверждает, что можно. Тогда была проведена операция «Трест», в ходе которой в СССР была создана фиктивная организация, наполовину состоящая из реальных белогвардейских заговорщиков и наполовину из контрразведчиков. Эта организация была по сути громоотводом от реальных и потенциальных шпионов, террористов и диверсантов.
Конечно же, с тех пор навыки усложнились, и ЦРУ внимательно занималось идентификацией оппозиции, но даже тени желания «поиграть» с КГБ не наблюдалось. Наоборот. Пятое управление само стало управляемым. Что там, в этой самой «пятке» (так пренебрежительно называли его на сленге контрразведчиков) произошло, когда и как ее стали водить за нос «ведомые», сказать будет возможно лишь при наличии всех документов и свидетельских показаний. Но факт есть факт: именно эта компания первой переметнулась на сторону демократов. Причем это было сделано гласно и открыто. Первыми «ласточками» стали полковник в отставке Я. Карпович, действующий подполковник А. Кичихин, бывший следователь УКГБ по Москве и Московской области, в том числе и по делам диссидентов, а с марта 1990 г. — депутат Моссовета от блока «Демроссия» Е. Савушкин. Впоследствии эту разновидность предательства мягко назвали «волной отступничества» (термин Е. М. Альбац) [1.С.190].
Свои особые связи друг с другом имеют все спецслужбы мира. Бывает так, что они санкционированы высшим политическим руководством стран, бывает, что нет. ЦРУ и КГБ не были исключением в интересующие нас годы. Скорее наоборот…
И связи эти приобретали иногда самые причудливые формы.
До сих пор остается тайной обстоятельства исчезновения из Москвы резидента ПГУ в Лондоне, полковника КГБ и одновременно агента английской разведки О. А. Гордиевского, которого, заподозрив в работе на противника, вызвали в СССР. Он почти сразу почувствовал угрозу разоблачения. В Москве за ним установили наружное наблюдение, выявить которое опытному разведчику, несколько раз бывшему в загранкомандировках, не составило труда. По установкам КГБ офицер, заметивший за собой слежку, обязан немедля сообщить об этом начальству, ведь «топтуны» могут быть как свои, так и чужие. Гордиевский же, явно засветив соглядатаев, только еще больше занервничал, но рапорта от него так и не дождались. После чего Крючков распорядился наблюдение снять.
Англичане из московской резидентуры упаковали Гордиевского в багажник автомобиля и вывезли его в Финляндию. В руководстве госбезопасности никого не насторожили сигналы из контрразведки о поспешном рейде двух машин с номерами посольства Великобритании из Москвы в сторону Ленинграда.
Высшее руководство КГБ много контактировало с внешним миром по долгу службы. В основном это делалось и делается повсюду в мире только с санкции вышестоящего руководства. Таковы правила. Но иногда действуют и без особых правил…
Значимый характер имели встречи между товарищем В. А. Крючковым и его американским коллегой мистером Робертом Гейтсом.
Как сообщается в книге самого Р. Гейтса «Из тени», первая встреча между ними состоялась в Вашингтоне в модном ресторане Maison Blanche в декабре 1987 г. при посредничестве советника президента по национальной безопасности К. Пауэлла [4.91.С.16].
Обращает на себя внимание то, что тогда В. А. Крючков занимал должность начальника Первого Главного Управления (внешняя разведка), а Р. Гейтс был заместителем директора ЦРУ. Менее чем через год — в октябре 1988 г. — В. А. Крючков становится Председателем КГБ СССР. Отметим, что особого смысла менять в это время человека на таком посту не было. Обязанности по-прежнему мог бы исполнять и В. И. Чебриков: еще год он будет занимать пост секретаря ЦК КПСС, Председателя Комиссии ЦК по правовым вопросам. Могли быть и другие кандидаты на пост Председателя КГБ, как из партийного аппарата, так и из самого Комитета, в том числе и не из Москвы, а с периферии. Но тем не менее этот пост занимает именно В. А. Крючков. Это тем более удивительно на фоне того, что после избрания Дж. Буша-старшего на пост Президента именно Р. Гейтс становится Директором ЦРУ и руководителем всей разведки США. Можно ли сделать предположение, что именно эти рандеву сделали их первыми лицами в спецслужбах? — Почему бы и нет: для возможной последующей согласованности и скоординированности взаимное доверие было наипервейшим условием.
О второй встрече в публикации не говорится ничего, однако сообщается, что была третья — в феврале 1991 г. И на ней уже в общих тонах речь шла и о будущем ГКЧП. [4.91.С.18].
Еще одна встреча В. А. Крючкова — с отставным руководителем итальянской военной разведки адмиралом Фульвио Мартини — состоялась в первую неделю июля 1991 г. Сразу же после беседы адмирал вместе с супругой вылетели в Рим. Как сообщается в публикации, первый контакт между ними состоялся в мае 1990 г. Предлогом была информация о том, что во время чемпионата мира по футболу арабские террористы собирались предпринять ряд акций против советской сборной из-за произраильской позиции руководства СССР [4.92.С.4]. Автор книги «Тайные битвы XX столетия» придает этой беседе ключевое значение [10.С.300]. Книга, кстати сказать, посвящена деятельности масонов на территории России.
Согласитесь, что хотя между спецслужбами не велась открытая война в явном виде, идея их примирения в духе «нового мышления» и «народной дипломатии» была не такой уж простой задачей. А вот задача контактов и объединения на какой-то пусть самой зыбкой основе КГБ и ЦРУ выглядела вполне необходимой. Более того, без этого и вся «перестройка» выглядит какой-то неполной. Задача трудная, но разрешимая — как раз такие ставятся перед RAND Corporation и решаются ею. И она действительно успешно справилась с этой задачей, конечно же, с активной помощью с советской стороны.
Делалось это следующим образом. Во-первых, RAND Corporation вышла на авансцену и стала самым активным посредником в деле объединения КГБ-ЦРУ, ни один шаг не проходил без ее участия, об этом мы скажем ниже. Еще одна структура, активно работавшая над этим — некая американская общественная организация «Поиск общей платформы» (ее глава — некто Джон Д. Маркс). Во-вторых, с советской стороны был выбран координатор встреч не напрямую из спецслужб или других учреждений с сугубо государственным статусом, а, как ни странно, такой орган, как «Литературная газета». Советский Комитет защиты мира упоминался в числе организаций-контактеров с советской стороны, но его представители в прессу не попали, хотя, возможно, в Штаты и ездили…
Итак, официальная заявленная цель — тот самый «поиск общей платформы». Подлинная цель — контакты по линии КГБ-ЦРУ.
В RAND Corporation хорошо понимали, что ничто не сможет так хорошо объединить «заклятых друзей», как наличие нового общего врага. И такой враг был найден, правда, назван несколько расплывчато: «международный терроризм». Однако, когда в это понятие начали вкладывать конкретное содержание, то оказалось, что оно полностью соответствует американским представлениям: «Саддам Хуссейн», «Ливия», «палестинские террористы». Те же, кто реально угрожал СССР — афганские «борцы за свободу» и «закавказские инсургенты» — в этот список не попали.
Первая встреча состоялась в редакции «Литературной газеты» в начале января 1989 г. Координатором принимающей стороны выступил политический обозреватель Игорь Беляев, автор провокационной статьи «Ислам», заложившей начало конфликтов по оси «мусульмане»-«остальные», о чем мы еще скажем [61.С.187]. Присутствовали ученые, дипломаты, журналисты, юристы. Сотрудников госбезопасности на той встрече еще не было. Американскую сторону представлял упомянутый Д. Маркс, заведующий политическим отделом RAND Corporation Брайен М. Дженкинс, ряд других лиц [4.93.С.14].
В других СМИ отчетов об этом я не встречал — делу был придан характер «незначительного».
Вторая встреча состоялась полгода спустя. Теперь приглашали американцы, но не в Вашингтон, а в знакомую нам Санта-Монику (штат Калифорния), в штаб-квартиру RAND Corporation. Среди советских участников — все тот же Игорь Беляев, журналисты, юристы-международники, политолог, переводчики. И среди них два генерала КГБ — В. Звезденков и Ф. А. Щербак. О первом известно не так уж много, сообщают, что Валентин Звезденков — специалист в области борьбы с терроризмом. Щербак Федор Алексеевич (1918–1998) — генерал-лейтенант, заместитель начальника ВГУ (контрразведка); начальник 6-го Управления (защита государственных секретов в экономике). (Отметим, что ездил он в эту командировку, находясь на службе, в действующий резерв был отправлен в 1990 г., его сменил на посту генерал-лейтенант Н. А. Савенков.) Выбор этих лиц для контакта, разумеется, был согласован с американской стороной — иначе они не получили бы визы. Среди американских участников — все те же лица, к ним добавились: Уильям Колби — бывший директор ЦРУ и Рэй Клайн — бывший заместитель директора ЦРУ [4.87.С.14].
С тех пор прошло немало времени, контакты перешли в раздел теснейшей дружбы, и приобрела она следующие формы: «Кремль пошел на беспрецедентное сближение с США в вопросах действий американских спецслужб в России. Так, утверждают, что Кремль согласился на развертывание при посольстве США одного из подразделений ФБР (Федеральное Бюро Расследований — гражданская контрразведка США — А.Ш.) в задачу которого входит поиск и выявление лиц, подозреваемых в террористической деятельности и скрывающихся на территории России. Это подразделение не только получило право вполне самостоятельно вести эти расследования на территории России, но и, по согласованию со спецслужбами России, проводить специальные операции для задержания и вывоза этих лиц на территорию тех стран, которые официально разрешают деятельность ФБР США на своей территории. Иными словами, любого из нас, заподозренного в „нелояльности“ к Америке, могут затолкать на улице в автомобиль, усыпить и вывезти в ту же Литву или Эстонию, где официально оформить задержание и передачу США. Утверждают, что одной из первых таких операций ФСБ-ФБР была операция по „выманиванию“ на территорию США и последующему аресту там нескольких российских хакеров, чья деятельность весьма беспокоила американцев…» [4.94.С.1].
На эту публикацию ФСБ РФ и ФБР США никак не отреагировали. Молчание — знак согласия? Видимо, действительно, для того чтобы подчинить своей воле спецслужбы РФ и других стран СНГ (за исключением только, по всей видимости, Беларуси), полностью попрать всякий суверенитет России американские спецслужбы и начинали «дружить» еще с КГБ СССР.