ганы КГБ пополам (наподобие обкомов — на промышленные и сельскохозяйственные!) и «разлампасить, распогонить» все КГБ [2.05.С.277], что неминуемо привело бы к снижению дисциплины, заполонению Лубянки случайными лицами со стороны, как это и произошло позднее.
Н. С. Хрущев, в конечном итоге, выполнил глубоко перспективную задачу, связанную уже не с «оттепелью», а с «перестройкой». Он провел эксперимент: насколько долго можно заниматься управленческим «абсурдом», а на самом деле скрытым подрывом и разрушением такой страны, как СССР, и при этом не вызывать подозрения и тяги к осуществлению переворота с целью смещения руководителя партии. Получилась цифра: примерно лет десять — последователю предстояло уложиться в этот же срок. Еще одно замечание на эту тему, уже не хронологического порядка, а кадрового. Если сравнивать разрушительную работу Н. С. Хрущева с «перестроечной» перспективой, то надо указать, что он все эти годы действовал в Политбюро ЦК КПСС в одиночку. Вокруг него были лица, которые оставались верны ему до конца и слушались во всем (А. И. Микоян и А. И. Аджубей), через которых он мог контактировать с внешним миром помимо МИДа; в руководстве также находились лица, которым в той или иной степени в нынешней литературе даются чаще негативные характеристики — секретари ЦК КПСС, курировавшие идеологические вопросы (П. Н. Демичев, Л. Ф. Ильичев, О. В. Куусинен, Б. Н. Пономарев, П. Н. Поспелов, Н. Н. Шаталин, М. А. Суслов). Уже благодаря первому секретарю сделали карьеру Ю. В. Андропов и Ш. Р. Рашидов. Н. С. Хрущев по возможности снял всех сталинских ставленников. Но все равно как активный разрушитель советской системы в масштабе страны Хрущев оставался в одиночестве. Такова была сила сталинских чисток. Отсюда был сделан вывод, и уже у М. С. Горбачева в Политбюро появились два общепризнанных соратника, равных ему по масштабам и замыслам — Э. А. Шеварднадзе и А. Н. Яковлев.
С исторической точки зрения еще не известно, кому больше — М. С. Горбачеву или же Н. С. Хрущеву стоит отдать главный приз в деле сокрушения СССР. Н. С. Хрущев совершил невозможное: заложил основы краха Красного Континента, сумел повернуть развитие вспять, при нем и после него страна могла еще развиваться, но глубоко внутри уже были заложены основы разрушения, что было отмечено и на Западе. В конце ноября 1964 г. в парламенте Англии на праздновании 90-летия У. Черчилля был предложен за него тост как за самого ярого врага России. Он в ответ сказал: «К сожалению, сейчас имеется человек, который нанес вреда стране Советов в 1000 раз больше, чем я. Это Никита Хрущев, так похлопаем ему!»
«ВНУТРЕННЯЯ» ГЕОПОЛИТИКА — 1
Наряду со многими факторами недостатков в устройстве СССР особое место, в силу того что это было федеративное государство, конечно же, занимала недостаточно продуманная национальная политика. В разных союзных республиках СССР существовали как объективные, так и субъективные различия: неравномерность социального положения, разрыв в темпах экономического роста, разница в душевом национальном доходе, демографическая ситуация, выраженная прежде всего в различном естественном годовом приросте населения, многообразие моделей хозяйственной жизни — все это и многое другое упорно свидетельствовало о том, что Союз представлял собой очень разнородное образование. Об этом достаточно написано, и мы не будем повторяться, а выделим из всего многообразия только одну компоненту — искажения в определении границ между национальными образованиями, что вызывало весьма справедливые претензии. Назовем это явление — весьма условно! — «внутренней» геополитикой.
В Российской империи этот процесс начался по неизвестной нам причине еще при Императоре Российском, Великом Князе Финляндском и проч, и проч. Александре I, «подарившем» Финляндскому Великому княжеству русский город Выборг. Прошло время — Финляндия стала самостоятельным государством, более того, враждебным, что наиболее ярко выразилось в угрозе Ленинграду — в этом одна из причин финской войны 1939–1940 гг.
«Перекосы» в национальной политике начались сразу же после прихода к власти большевиков: «Национально-государственное устройство страны было сформировано под влиянием конкретных политических обстоятельств и интересов 1920—1930-х гг. и не отличалось последовательностью. Это вызывало большие неудобства, а иногда прямое национальное угнетение, когда полновластное руководство и подчиненное население принадлежали к народам с различными культурными стереотипами. Известный пример — Нагорно-Карабахская автономная область (ИКАО). Большинство населения автономии было армянским, а руководство назначалось из Баку. Периодически это вызывало конфликты, иногда массовые (последние — в 1965 г.). Интеллигенция Армении при каждом удобном случае напоминала властям о нагорно-карабахском вопросе. Так, во время обсуждения Конституции 1977 г. на партийных собраниях в учреждениях науки и культуры Армении обсуждалась возможность переименования ИКАО в „Армянскую ИКАО“ или даже передачи ее Армении. Армянские коммунисты показывали нелогичность положения, при котором исходя из экономических соображений ИКАО была передана Азербайджану, в то время как отделенная от Азербайджана полосой армянской земли Нахичеванская АО также оставалась в составе этой республики. Армяне настаивали на передаче Армянской ССР или ИКАО, или Нахичевани. Армянские коммунисты выдвинули 16 предложений о переименовании ИКАО и 45 предложений о ее праве перейти в состав Армянской ССР. Возможно, советское руководство могло бы внять этим тревожным предупреждениям и пересмотреть решения 1920-х гг. Но это не соответствовало принципам брежневской политики, при которой изменения проводились лишь в направлении интеграции народов. Такая линия тоже не могла не приводить к росту напряженности» [63.СС.138–139].
Особенно неверными подходами отличалась деятельность Н. С. Хрущева. Причем как в то время, когда он был фигурой подчиненной, так и после того, как он стал первым лицом в стране.
Только-только 27 января 1938 года произошло его избрание Первым секретарем ЦК КП(б) Украины и «…в тот же день на пленуме ЦК КП(б) Украины кроме организационного рассматривались и некоторые текущие вопросы и среди них — о дальнейшей судьбе существовавших на Украине национальных районов с компактным проживанием населения. Таких районов насчитывалось десять, в том числе три болгарских, пять немецких и два греческих. В своей реплике Н. С. Хрущев заметил, что в этих районах украинцы подвергаются угнетению. С. В. Косиор[12] решил выяснить мнение Никиты Сергеевича и, как говорится, задал вопрос в лоб: „Что с ними делать?“ На что тот мудро ответил: „Ликвидировать их не надо, но и иметь тоже не стоит“» [2.06.С.179].
В 1939 г., после того как к нам отошли западные районы Украины и Белоруссии, он опять повторяет свои подходы к искривлению национальной политики в стране. Вот как вспоминает об этом П. К. Пономаренко, бывший в то же время Первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии: «Вскоре после освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии возник вопрос об административной границе между этими новыми областями страны. Согласно постановлениям Верховного Совета СССР от 1-го и 2-го ноября 1939 г. Верховные Советы УССР и БССР должны были представить на его рассмотрение соответствующие проекты разграничения западных районов и областей между данными республиками.
Я не думал, что в этом деле могли возникнуть какие-то осложнения, поскольку этнографическая граница была довольно ясной. Она шла от востока на запад, несколько южнее городов Пинска, Кобрина и Бреста.
В один из осенних дней 1939 г., когда я находился в Белостоке,[13] мне позвонили из оргинструкторского отдела ЦК ВКП(б) и сообщили, что Н. С. Хрущев подготовил и внес в Центральный Комитет свои предложения о границе, а вот от ЦК КП(б)Б предложений пока не поступило. Работник ЦК ВКП(б) сказал, что он пошлет нам для ознакомления украинский проект. Через день мы его получили.
Проект Хрущева о границах между западными областями всех нас просто ошеломил, и в этот же вечер мы созвали заседание бюро ЦК КП(б)Б, чтобы обсудить украинские предложения и выработать свои контрпредложения.
По варианту Хрущева граница между западными областями должна была пройти значительно севернее естественной общепринятой этнографической границы, причем настолько севернее, что города Брест, Пружаны, Столпин, Пинск, Лунинец и Кобрин, а также большая часть Беловежской пущи отходили к Украине.
С этим никак нельзя было согласиться, и для наших предложений и обоснований мы привлекли обильный исторический материал, включая многие архивные документы. Наконец, и наш проект был готов.
22 ноября я был вызван в Москву со своими предложениями. По прибытии в столицу в тот же день получил приглашение от И. В. Сталина. Когда я зашел в его приемную в Кремле, там уже находился Хрущев, тоже с материалами и схемами. Он беседовал с помощником Сталина А. Н. Поскребышевым. <…> После того, как я поздоровался, Хрущев спросил меня, подготовили ли мы свои предложения о границе и в чем их суть. С должным уважением к нему, как члену Политбюро ЦК ВКП(б) и известному деятелю партии, я, как можно деликатнее, сказал: „Мы подготовили предложения, но они не совпадают с Вашими“. Далее я сказал, что мы предлагаем границу в соответствии с этнографическим составом населения и что граница, по нашему мнению, должна пройти южнее Пинска, Лунинца, Кобрина, Барановичей и Бреста, а посему эти города и Беловежская пуща должны остаться в составе Советской Белоруссии.
Хрущев вскипел и грубо спросил: „Кто Вам состряпал эту чепуху и чем Вы это можете обосновать?“ Я ответил, что предложения, которые мы вносим, составили члены ЦК Компартии Белоруссии. Мы вовсе не считаем это чепухой и готовы привести обоснования на основе статистики и истории. Хрущев заявил, что украинские историки имеют другую точку зрения, и высказал свои наметки границы. На это я ответил: „Трудно предположить, чтобы ученые могли обосновать такую границу, проти