Это одна из нескольких гормональных цепных реакций, происходящих в организме. Все они, как и выработка гормонов, управляющих стрессовой реакцией, регулируются гипоталамусом и гипофизом. Именно в этой системе Филип Хенч обнаружил противовоспалительный гормон кортизол. Гипоталамус, помимо прочего, управляет метаболизмом посредством гормонов, что имеет решающее значение для выработки энергии. Здесь же зарождаются гормоны роста, которые не позволяют нам навеки остаться в детском теле. Гипофиз и гипоталамус регулируют баланс жидкости в организме и в целом отвечают за поддержание равновесия внутри. Они следят за поддержанием нормальной температуры, производством достаточного количества энергии, обеспеченностью пищей и жидкостью, способностью к размножению и сном.
Что, если бы один из этих гормонов был так же важен для поддержания баланса внутри иммунной системы? Если я действительно хотела узнать, влияют ли половые гормоны на воспаление при ревматоидном артрите, нужно было провести новый эксперимент. Я должна была пройти весь путь до вершины системы, то есть начальника отдела репродукции.
Новая идея
В ноябре 2006 года я отправилась в Вашингтон на ежегодную конференцию Американского колледжа ревматологии, чтобы выступить с докладом. Начальник, убедивший меня отправить заявку на участие в конференции, поехал со мной. Во время пересадки в Копенгагене мы сидели в одном из многочисленных кафе аэропорта. Солнце светило через огромные окна, из которых были видны самолеты, шумно разгонявшиеся по взлетно-посадочной полосе.
Я была полностью поглощена своей работой, и начальник в шутку поддразнивал меня из-за интереса к гормонам и иммунной системе. У меня было хорошее настроение: я испытала облегчение, получив результаты, с которыми могла работать дальше. К счастью, все не закончилось, словно выстрел в темноте.
– Нужно провести клиническое исследование! – эти слова соскочили у меня с языка. Я думала об этом с тех пор, как увидела результаты на экране компьютера. Клиническое исследование подразумевает тестирование лекарства на пациентах. – Нужно снизить уровень ЛГ и ФСГ и проверить, приведет ли это к сокращению воспаления, – продолжила я, поставив локти на белый стол. Мне было интересно, как отреагирует начальник.
– И как ты это сделаешь? – спросил он. Его лицо стало серьезным, но в глазах читалось любопытство.
Я сделала глубокий вдох и решила рискнуть.
– Нам придется дать пациентам ингибитор[14] гонадолиберина, – сказала я.
Впервые за несколько недель я озвучила мысли, которые роились у меня в голове. Мне казалось невероятным предлагать нечто настолько безумное. Теперь это уже не кажется сумасшедшей идеей, но тогда это было совершенно новое решение. Гонадолиберин контролирует все, что происходит на фабрике половых гормонов, и его ингибиторы, известные также как антагонисты, блокируют этот гормон. Другими словами, я хотела отправить начальника фабрики в отпуск на несколько дней. Без босса фабрика закроется. Подобные препараты еще никогда не тестировались как средство лечения аутоиммунных заболеваний. Это было все равно что сказать: «Итак, у нас есть маленькое исследование с интересными результатами, так что давайте устраним важнейший гормон мозга».
Большинство ученых сначала завершили бы дальнейшие исследования гормонов и цитокинов, чтобы найти подтверждение выдвинутой теории на клеточном уровне. Желание работать в этом направлении вполне естественно, но это еще и более осторожный путь. Моей ролевой моделью был Хенч, который ежедневно встречался со страдающими пациентами и пытался найти решение, как им помочь. Лучший способ узнать, насколько важен гонадолиберин, состоял в том, чтобы прекратить его выработку и посмотреть, сократится ли воспаление. Возможно, моим пациентам стало бы от этого лучше. Я сажала зернышко в надежде увидеть, как оно прорастет.
Начальник поразительно спокойно посмотрел на меня и лишь хмыкнул в ответ. По залу вылета неторопливо ходили туристы, командированные торопились на следующий рейс. Я посмотрела на свой пустой стакан из-под кофе.
– Хорошо, – наконец сказал он с дразнящей ухмылкой. – Кто знает, чем это может закончиться: полным фиаско или Нобелевской премией.
Высоко над нами раздался монотонный голос, обращенный к незаинтересованной аудитории, – на рейс в Вашингтон объявили посадку.
Индустрия блокбастеров
Ежегодная конференция Американского колледжа ревматологии – это как музыкальный фестиваль для зубрил: более 20 тысяч участников и сотни докладов за несколько дней. Залы и сцены достаточно большие, чтобы их почтили своим присутствием рок-звезды. Это как Гластонберийский фестиваль[15], но для ревматологов. Программа была похожа на полки, уставленные вкуснейшими сладостями, из которых я могла выбрать любимые. Я обвела все мероприятия, которые хотела посетить, а затем утащила программу своего начальника и обвела их же. Он снисходительно улыбнулся.
Мне нравится растворяться в особой атмосфере таких конференций. На подобных мероприятиях вы будто слышите чужие мысли. Однако на этот раз на мне лежала особая ответственность, ведь предстояло сообщить всем о своих результатах. Я не собиралась выступать с речью, но подготовила презентацию, которую должны были показать на большом экране в зоне для открытий. Туда приходили исследователи в перерывах между выступлениями, чтобы узнать последние новости и поговорить с теми, кто недавно сделал интересные наблюдения.
Я тщательно подготовилась и рано легла спать накануне презентации. Утром я надела до мелочей продуманный наряд. Спускаясь в лифте, услышала, как какой-то парень сказал, что я «хотя бы выгляжу как звезда». Это типично для исследовательской среды, где доминируют мужчины. Я приехала туда, чтобы обсудить свое исследование. Какое им дело до моей внешности? Мне было 27 лет, и я чувствовала себя маленькой и одинокой среди профессоров и академических суперзвезд. Однако я оказалась среди них!
Когда я на рассвете вошла в огромный зал, там практически никого не было. Я внесла несколько финальных правок в свою презентацию и стала ждать зрителей. Ко мне подошло несколько норвежских исследователей, и многие одобрительно похлопали меня по плечу. Наверное, им показалось очаровательным, что я так серьезно ко всему относилась.
На той конференции я впервые поняла, что такое неполезные связи. Везде, где собираются тысячи врачей и поставщиков медицинских услуг со всего мира, присутствуют представители фармацевтических компаний. Они организовывают ужины в изысканных ресторанах и устраивают лучшие вечеринки. Многие врачи не умеют веселиться, но представители фармкомпаний знают, как создать нужную атмосферу. Разумеется, на это есть причина. К счастью, в последние годы правила совместного времяпровождения врачей и представителей фармкомпаний ужесточились, но эта практика далеко не искоренена.
ФАРМАЦЕВТИЧЕСКАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ ЯВЛЯЕТСЯ ОДНОЙ ИЗ САМЫХ ПРИБЫЛЬНЫХ В МИРЕ.
Представители фармкомпаний регулярно приезжали в норвежские больницы, чтобы представить результаты исследований своих препаратов. Конечно, они надеялись убедить врачей, что их лекарства лучшие. Больница Бетаниен не была исключением, и представители различных компаний приезжали туда практически каждый вторник. К сожалению, им редко задавали критические вопросы, и у меня то и дело возникало ощущение, что они умалчивают обо всем, что может представить их препараты в невыгодном свете.
Фармацевтическая промышленность – одна из самых прибыльных в мире. Она приносит деньги, о которых другие отрасли могут только мечтать. Ежегодно журнал Forbes составляет список крупнейших мировых компаний, и в первую сотню всегда входит несколько фармацевтических компаний. Согласно списку 2017 года, один лишь фармацевтический гигант Pfizer имел годовой оборот 53 миллиарда долларов и прибыль около 7 миллиардов долларов, заработав больше, чем компания Уолта Диснея.
Я с некоторым восхищением наблюдала за представителями фармкомпаний, уверенно расхаживавшими по залам в Вашингтоне. Они охотились за следующим «блокбастером» – препаратом, который принесет миллиарды долларов, как лучшие голливудские фильмы. Тогда я даже не догадывалась, что через несколько лет тоже пройду боевое крещение в богатой и скрытной фармацевтической промышленности.
В последние десятилетия жизнь миллионов пациентов стала лучше благодаря открытию новых препаратов. Несколько «блокбастеров» было разработано для лечения аутоиммунных заболеваний. Поиск улучшенных методов лечения ревматоидного артрита и других заболеваний сводится к удаче, находчивости и готовности рисковать. Одной из моих пациенток, чья жизнь улучшилась благодаря новым достижениям фармацевтической индустрии, стала Марит. Ее жизнь с ревматоидным артритом иллюстрирует не только то, как революция в методах лечения облегчила жизнь пациентов, но и то, как много нам еще предстоит достичь.
10Золото, горчичный газ и самое ценное в мире лекарство
Люди считали нас сумасшедшими.
Что делать с иммунной системой, вышедшей из-под контроля? История лечения аутоиммунных заболеваний весьма печальна. Пока никто не изобрел препарат, который побудил бы иммунную систему снова начать нормально функционировать. Мы можем сделать только одно: уменьшить пламя, то есть подавить воспаление, как это сделал Филип Хенч с помощью кортизона.
За последние 20 лет на рынке появилось множество улучшенных типов иммунодепрессантов, но с ними связаны две большие проблемы. Во-первых, они имеют значительные побочные эффекты, усложняющие жизнь многих пациентов. Во-вторых, помогают не всем. Некоторым пациентам они приносят большую пользу, но кому-то не помогают.