Широко улыбнувшись, он протянул мне руку. Я нехотя пожал ее. Ладонь у него оказалась теплой и сильной.
— Ты, должно быть, очень горд и счастлив, Гордиан!
Я кивнул и вздохнул.
— Да, так и есть, Катилина. Я действительно горд и счастлив.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мы мельком встречались десять лет тому назад, но еще со времен скандала с весталками у меня не было с ним ничего общего, я почти не видел его, даже когда он посещал Форум во время предвыборной кампании и ходил по улицам со своей свитой (римские политики нещадно преследуют честных граждан в лавках, тавернах, даже в публичных домах и выпрашивают у них голоса; единственный способ избежать их преследования — быстро бежать в противоположном направлении).
Встреча с Катилиной пробудила во мне впечатления от прежней встречи, и я живо вспомнил, как он тогда выглядел — человек, которому пошел четвертый десяток, с черными волосами и бородой (более консервативной формы, нежели теперь), с гармоничными чертами лица, так что его можно было назвать не просто красивым, а прекрасным. Он был в высшей степени привлекателен, в нем просвечивало таинственное очарование, выражавшееся в блеске глаз и улыбке, то и дело появлявшейся на его устах.
Время и людская суета пощадили его, как обычно говорят о вине и о женщинах; сохранился он хорошо. В уголках глаз и рта затаились морщины, но они были из того рода черточек, что появляются от чрезмерной улыбчивости, придавая лицу очаровательную мягкость. Но вместе с тем человек он был довольно жесткий.
Неудивительно, что многим он не нравился с первой же встречи.
— Гордиан, — сказал он, сжимая мою руку. — Сколько лет прошло. Помнишь ли ты наши встречи?
— Как же не помнить?
— Марк Целий мне так и сказал. Тогда, если все в порядке, ничего, что я приехал к тебе немного погостить?
— Да, конечно, — сказал я. Если от Катилины не ускользнуло легкое сомнение в моем голосе, то он предпочел сделать вид, что не заметил его.
— Марк Целий меня в этом уверил. Мне нужно что-то вроде убежища, где можно отдохнуть время от времени от мирской суеты, и Целий подсказал мне это место. Очень мило с твоей стороны предложить мне свое поместье.
До меня дошло, что он до сих пор держит меня за руку. Его рукопожатие было таким естественным и успокаивающим, что я даже не замечал его. Я слегка отодвинулся. Катилина отпустил мою руку, но продолжал смотреть мне прямо в глаза, как будто не хотел отпускать от себя.
— Это Тонгилий, — указал он на своего спутника, молодого человека атлетического телосложения, с волнистыми коричневыми волосами, массивной челюстью и гладко выбритым подбородком.
Я подумал, уж не передается ли очарование Катилины, как болезнь, другим людям, так как у Тонгилия были блестящие зеленые глаза и располагающая улыбка. Он кивнул и сказал глубоким голосом:
— Рад чести познакомиться со старым приятелем Катилины.
Я, в свою очередь, тоже кивнул. Потом мы некоторое время посидели молча на наших лошадях. Мне следовало как-то по-хозяйски приободрить и поприветствовать их, пусть даже натянуто, но никакие слова мне на ум не приходили. Вот и случилось то, о чем говорил Марк Целий.
Я опасался этого мгновения, пытался предотвратить его, пытался уклониться от ответственности, но теперь, когда все уже было позади, я почувствовал какое-то разочарование и пустоту. Рядом со мной находился Катилина, и я в этом не находил ничего страшного. Напротив, с ним стадо даже как-то спокойнее, и тревожился я только об одном — неужели я так отупел, что не могу чувствовать даже совсем близкую опасность.
Первым заговорил Катилина:
— А кто вон тот всадник за тобой — твой сын?
Я оглянулся и увидел приближавшегося к нам Метона. Он скакал с севера, со стороны стены; должно быть, его сменил Арат, и теперь ему уже не нужно было следить за рабами.
— Да, это мой младший сын, Метон.
Вспомнив о своих детях, я все-таки почувствовал некое волнение, доказывающее, что я не окончательно потерял разум.
— Метон, у нас гости. Это — Луций Сергий Катилина. А это — его товарищ, Тонгилий.
Метон подъехал поближе, изобразив на лице неловкую улыбку. Встреча с такими известными людьми смутила его. Катилина протянул руку, и Метон пожал ее. Слишком охотно, как я заметил. И вдруг он прошептал:
— А вы и в самом деле спали с весталкой?
Моя челюсть так и отвисла.
— Метон!
Катилина запрокинул голову и так громко рассмеялся, что моя лошадь беспокойно фыркнула. Тонгилий смеялся с закрытым ртом. Метон покраснел, но видно было, что его скорее гложет любопытство, нежели смущение. Я вытер пот со лба и тихо простонал.
— Ну, — сказал Катилина, — теперь я знаю, какими историями позабавить вас после обеда!
Он опять протянул руку и взъерошил волосы Метона. Тому, казалось, понравился этот жест.
Я надеялся, что Катилине не понравится, как у нас готовят, и он уедет. Но Конгрион не оправдал моих ожиданий. В этот вечер он превзошел самого себя. И попросила его об этом Вифания. О незнакомцах она всегда судила по внешнему виду, и ей очень понравилось, как выглядят Катилина и Тонгилий. Мы превосходно пообедали тушеной свининой с бобами и фасолью.
После того как мы поели, я приказал рабам вынести подушки в атрий, но Вифания не захотела присоединиться к нам. С тех пор как я женился на ней, она не забывала о том, что она свободная женщина, но не следовала при этом примеру римских матрон и не беседовала с незнакомыми людьми после обеда, пусть даже и в присутствии своей семьи. Диану она забрала с собой. Метон остался. Его присутствие смущало меня, но я не мог так просто запретить ему сидеть с нами. Ведь ему, в конце концов, обещали рассказать историю.
— Превосходное угощение! — сказал Катилина. — Еще раз благодарю вас за то, как вы меня принимаете.
— Признаюсь, что поначалу я сомневался, стоит ли мне принимать тебя в своем доме, Катилина.
Я говорил медленно и четко.
— Ты из тех людей, в которых чувствуется противоречие, а я сейчас достиг такой точки в жизненном пути, когда мне менее всего хочется встречаться с противоречиями и неразрешенными проблемами; скорее, наоборот. Но Марк Целий постарался убедить меня… очень даже постарался.
— Да, ему удается убеждать других людей, он человек талантливый и напористый.
В голосе Катилины не было ни малейшего намека на иронию, и глаза его сверкали по-прежнему добродушно.
— Да, он красноречив. И он также знает, что смелый жест убеждает сильнее всяких слов.
Катилина кивнул. И опять ничего в его виде не показало, что он догадывается о скрытом смысле моей реплики.
— Тебе, кажется, нравятся загадки.
Катилина улыбнулся. Тонгилий рассмеялся. Они обменялись многозначительными взглядами.
— Приходится признать, — сказал Катилина.
— Это его единственная слабость, — сказал Тонгилий. — Или, по крайней мере, он так любит говорить. Это ведь тоже своего рода шутка — человек, которого обвиняют во многих грехах, признается, что его главный грех — играть словами и задавать загадки.
— А ты, Гордиан, — сдается мне, что тебе больше нравится разгадывать загадки, чем придумывать их самому.
— Мне приходилось их разгадывать.
— Ну тогда вот тебе простенькая. — Он немного подумал и продолжил: — Съедобный плод, незнатного происхождения, пересаженный из сельской почвы в каменистую городскую, где, вопреки всем ожиданиям, он процветает и простирает далеко свои усики-отростки.
— Слишком легко, — сказал Метон.
— Неужели? — сказал Катилина. — Я придумал ее прямо сейчас.
— Плод — это горох. А каменистая городская почва — это римский Форум.
— Продолжай.
— А ответ на загадку — Марк Туллий Цицерон.
— Почему?
Метон пожал плечами.
— Ведь каждый знает, что Цицерон унаследовал свое семейное имя от предка, у которого была трещина в носу, похожая на трещину в горошине — cicer, гороховый нут. Цицерон родился в Арпине — деревенская почва — и добился успеха в Форуме, который весь вымощен камнями. Там он и процветает, хотя никто не ожидал, что человек столь незнатного происхождения заберется так высоко.
— Прекрасно! — воскликнул Катилина. — А усики? — спросил он, глядя не на Метона, а на меня.
— Его влияние, связи, простершиеся так далеко, — сделал вывод Метон.
— Да, ты прав, эта загадка слишком легка, — сказал Катилина. — Когда я буду задавать ее в следующий раз, нужно будет усложнить ее. А как ты думаешь, Гордиан?
— Да, — откликнулся я. — Ответ очевиден. Слишком все ясно.
— Где все ясно — в загадке или в жизни? — спросил Тонгилий.
На мгновение мне показалось, что он всерьез задал этот вопрос и что тут-то мы снимем наши маски. Но потом гость рассмеялся, и я понял, что он всего лишь хотел позабавить вопросом своего учителя загадок.
— Насколько я понимаю, вместе с Цицероном вы провели лет пятнадцать — двадцать, — сказал Катилина.
— Семнадцать. Я встретил его в последний год диктатуры Суллы.
— Ах, да, Целий мне говорил. Дело Секста Росция.
— А тебе довелось присутствовать на заседании суда?
— Нет, но я много слышал о нем. Тогда все говорили о Цицероне, но сейчас я вспоминаю, что и твое имя было упомянуто. Знаменательное событие, своего рода веха в жизни. По-видимому, можно сказать, что вы с Цицероном создали друг другу репутацию.
— Ты слишком превозносишь меня. Так же можно и хвалить ложку Конгриона за то, что она приготовила такой чудесный соус.
— Уж слишком ты скромен, Гордиан.
— Я не хвалю и не порицаю достижений Цицерона. Точно так же я работал на Красса, на Гортензия и на многих других.
— Тогда я прав хотя бы в том, что Цицерон создал тебе репутацию?
— Дело Секста Росция оказалось поворотным пунктом для всех, кто имел к нему отношение.
Катилина кивнул. Он поднес кубок к губам, осушил его и вновь поставил на стол, чтобы его наполнили. Я оглянулся и увидел, что рабов рядом с нами нет.
— Метон, сходи и позови кого-нибудь с кухни, — сказал я.