— А ты кто такой? — спросил Гней, уставившись на Катилину. В его глазах таилось какое-то смутное подозрение.
— Меня зовут Луций Сергий, — сказал Катилина, — я приехал из города…
— Сергий, да? — переспросил Гней. Он сплюнул на землю и хмуро кивнул, поняв, что перед ним патриций. — А зачем вам понадобился мой раб и зачем вы обследовали мои владения в мое отсутствие?
— Пастух показал нам всего лишь заброшенную шахту, там, на горе. Так что понимаете, что я…
— Шахту? А зачем вам понадобилось разглядывать мою шахту?
— Мне показалось, что вам вполне можно ее продавать.
— Неужели? А вы так интересуетесь добычей серебра?
— У меня есть знакомый, который интересуется.
Гней снова плюнул на землю.
— Нет, не следовало вам пересекать мои владения.
— Форфекс уверил нас, что в ваше отсутствие он обладает достаточной властью, чтобы…
— Форфекс так же грязен и вонюч, как и его козы. Обладает властью! Никто не смеет ходить по моей земле и что-то вынюхивать, пока меня нет дома. И ему прекрасно известно об этом — не правда ли, Форфекс? Не отклоняйся, когда я подымаю на тебя руку! Что это? Я слышу звон!
Он сильно ударил старого пастуха. Форфекс отпрянул, закрыв лицо руками.
— Да, звон монет!
Гней разорвал его тунику и обнаружил мешочек с монетами, заглянул внутрь и бросил Катилине под ноги его три сестерция.
— Попрошу вас не подкупать моих рабов! Они и без того слишком самоуверенны!
Он с размаху ударил Форфекса по лицу, да так сильно, что пастух зашатался и упал.
— Гней Клавдий! — вмешался Тонгилий. — Разве вы не видите, что раб и так уже ранен? Он истекает кровью!
— А ты кто такой, мальчишка? — презрительно сказал Гней. — И кто вообще все эти незнакомцы, с которыми ты шатался по моим владениям?
Гней в первый раз посмотрел на меня с Метоном, но, казалось, не узнал. Сумерки скрывали наши черты.
— Гней Клавдий, — продолжал Катилина, — я совершенно законным образом интересуюсь этой шахтой. Мой знакомый повсюду разыскивает шахты, какими бы заброшенными они ни были, и хорошо платит за те, которые ему подходят. Вот я и решил, проезжая мимо, осмотреть вашу шахту. Если бы мне было известно, что вашему рабу не следует своевольничать, я бы и не просил его об этом одолжении.
Такая речь, казалось, немного смягчила гнев Гнея. Он в задумчивости перебирал губами. Через какое-то время он сказал:
— И что же вы высмотрели?
— У меня появилась надежда, — улыбнулся Катилина.
— В самом деле?
— Мне кажется, моему знакомому ваша шахта придется по душе.
— Но она уже долгие годы закрыта.
— Я знаю. Но у моего знакомого есть средства извлечь из породы серебро, даже если рудоносные жилы выглядят вконец истощенными. Перед тем как принять окончательное решение, он еще пошлет своих рабов, чтобы они как следует оценили положение — если, конечно, я сообщу ему, что стоит постараться.
— Значит, вы считаете, что можно продать эту землю…
— Увы, Гней Клавдий, надвигается ночь. Я так устал за этот день. Подъем на гору чрезвычайно тяжел и утомителен, насколько вы знаете. Мне кажется, нам стоит поговорить, но в другое время.
Катилина сел на лошадь. Тонгилий последовал его примеру.
— Вам есть где остановиться? Если нет, то… — начал Гней.
— Да, у нас есть ночлег, прекрасное место неподалеку отсюда.
— Может, вас проводить?..
— Не стоит. Мы знаем дорогу. Между прочим, я посоветовал бы, чтобы кто-нибудь позаботился о пастухе. Он серьезно повредил голову — это не его вина. Он всего лишь старался угодить мне. И он также заботился о вас. Жалко потерять такого раба из-за того, что его рвению не было уделено достаточно внимания.
Мы поехали, оставив Гнея смотреть нам вслед со смешанным выражением жадности и неопределенности на лице. Немного спустя я обернулся и увидел, что Гней поднял руку и ударил съежившегося старого пастуха прямо по голове.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
— Гней Клавдий — что за неприятный человек! — сказал Катилина. — И что, все ваши соседи настолько ужасны?
— Насколько я успел их узнать. Хотя, конечно, не все, — добавил я, вспомнив о Клавдии. — Не слишком ли горяча вода?
— В самый раз.
— А тебе, Тонгилий?
— Превосходно.
— Я могу позвать рабов, и они подкинут дров в печь…
— Нет, нет, а то я просто растаю, — сказал Катилина, погружаясь в лохань с теплой, дымящейся водой.
Мой старый друг Луций Клавдий снабдил свой загородный дом многими городскими удобствами, в том числе банями, включавшими в себя три комнатки — с теплой, горячей и прохладной водой. Летом я обычно мылся в реке, взяв с собой мыло и губку, ведь даже ночью было слишком жарко, чтобы погружаться в теплую воду. Катилина же попросил, чтобы рабы развели огонь и наполнили лохани горячей водой. На это дал согласие, скорее, не сам я, а мои ноющие ноги. Так что после обеда мы удалились не в атрий, а в бани. Мы сняли наши грязные туники и погрузились в бассейн с теплой водой, затем прошли в соседнее помещение, где и стояли лохани с горячей водой. Катилина и Тонгилий терли друг другу спины щеткой из слоновой кости.
Метон не пошел с нами, хотя, как мне казалось, он хотел послушать, о чем разговаривают взрослые. Бесконечная беготня по камням взяла свое, и он начал клевать носом еще до того, как нам подали последнее блюдо — жареный лук с приправами. Когда обед закончился, Вифания подняла его и отправила в кровать.
И это оказалось к лучшему, ведь я не хотел, чтобы Метон показывался обнаженным в присутствии Катилины. Говорили, что Катилина обладал ненасытным аппетитом к плотским удовольствиям, хотя он сам и отрицал это, рассказывая нам о происшествии с его подругой весталкой.
Если судить по Тонгилию, то вкусы его были достаточно строги. Молодой человек обладал таким совершенным физическим строением, что ему позавидовал бы любой мальчишка, а старик бы пожалел о прошедшей юности. Как я понял, он был из породы тех молодых, очаровательных людей, которые становятся более надменными, когда снимают все одежды. Он с чрезмерным самолюбованием подымал из воды руки с мощными мускулами, горделиво смотрел по сторонам, откидывая свешивающиеся на лоб волосы таким движением, каким скульптор совершенствует свое творение.
Катилина, казалось, одобрял его жесты, внимательно за ним наблюдая. Не смотря друг на друга, они улыбались одновременно, поэтому я предположил, что они дотрагивались друг до друга под водой.
Наконец Тонгилий поднялся и вышел из воды. Он завернулся в полотенце и отряхнул мокрые волосы.
— Не хочешь ли окунуться в бассейн с холодной водой? — спросил я его.
— Я предпочитаю не охлаждаться перед сном. Пар, протекающий по телу, пока оно остывает, действует как массаж. И навевает приятные сны.
Он улыбнулся мне и наклонился, едва не касаясь своей щекой щеки Катилины. Они шепотом обменялись несколькими фразами, а затем Тонгилий ушел.
— Ты давно его знаешь? — спросил я.
— Тонгилия? Пять лет или что-то около того. Тогда он был еще не старше Метона. Приятный молодой человек, правда?
Я кивнул. Комнату освещала лишь одна лампа, висевшая на цепи под потолком. Единственными звуками были бормотанье труб и всплески горячей воды. Поднимающийся пар придавал комнате странное оранжевое освещение. Я полностью погрузился в воду, на поверхности оставалась только голова, и меня наполнило чувство удовлетворения. Катилина сказал, что растает, если станет еще горячее, но, по-моему, я уже растаял.
Долгое время Катилина лежал напротив меня с закрытыми глазами. Я же рассматривал странные узоры и картины, которые представлял моему воображению пар.
— Что самое интересное, эту шахту действительно стоит покупать.
— Ты говоришь серьезно? — спросил я.
— Я всегда серьезен, Гордиан. Все эти кости, конечно же, нужно будет убрать, а то новые рабочие в ужас придут. Не стоит никого пугать. Нужно заботиться о моральном духе, даже у рабов.
— Ты кого-то цитируешь.
— Да, моего адвоката, того, кто покупает старые шахты и получает от них выгоду.
— Значит, такой человек существует на самом деле?
— Конечно. А ты думаешь, я солгал старому бедняге Форфексу?
— И я, конечно, знаю имя этого человека?
— Он всем известен.
— Марк Красс?
Катилина приоткрыл глаза и поднял брови.
— Да, ты решил и эту загадку, Гордиан, угадал имя загадочного покупателя. Но ее не трудно было решить. Известен всем — значит, нет нужды держать в тайне его имя. Покупает шахты, старается всеми средствами увеличить свои доходы. Кто еще, как не самый богатый человек в Риме?
— Загадкой является то, что ты слишком близко знаком с ним — так, что даже заботишься о его делах.
— И что же здесь непонятного?
— Говорят, что твои политические представления чересчур радикальны, Катилина. Зачем самому богатому человеку в мире связываться со смутьяном, который ратует за передел собственности и за отмену долгов?
— Мне казалось, что ты не хочешь говорить о политике.
— Это все горячая вода виновата — размягчила мне голову. Это не я. Извини, уж так получается.
— Как хочешь. Да, действительно, у нас с Крассом имеются кое-какие разногласия, но мы при этом противостоим общему врагу — правящей олигархии. Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду — кучку семейств, связанных тесным родством, которые хватаются за власть и не остановятся ни перед чем, чтобы удержать ее и не отдать бразды правления оппозиции. Ты знаешь, как они себя называют? Лучшие Люди, «оптиматы». И такие слова они произносят без малейшей тени смущения, ведь власть настолько очевидна, что скромность тут излишня. А те, кто не принадлежит к их кругу, называются просто толпой, чернью. По их представлениям, власть должна принадлежать только им, ведь кто же еще, если не Лучшие Люди, могут управлять государством? Ох, как мне ненавистна их чопорная самоуверенность! А Цицерон полностью им продался. Цицерон, выскочка из Арпина, без благородных предков. Если бы только он знал, как оптиматы называют его за глаза…