едено должное межевание. Я обращаю ваше внимание на эти два здания, потому что именно в одном из них берет начало эта запутанная и таинственная история. Они обращены фасадом на дорогу, проходящую через церковный двор, а относящиеся к ним участки примыкают к замковым владениям всего лишь в девяноста шести ярдах от западного крыла замка. Я достаточно ясно объясняю?
– Абсолютно.
– Рад слышать, потому что это важно. В те дни, когда была жива покойная герцогиня, она не раз просила меня снести эти домишки, поскольку считала само их существование не только вторжением в нашу частную жизнь, но и прямым ущербом нашим владениям. Однако я не мог решиться выполнить эту просьбу, потому что оба домика были взяты в аренду сроком на несколько лет, и хотя я, несомненно, мог бы совершить обратный выкуп, мне не хотелось этого делать, поскольку в одном из двух коттеджей проживали престарелые родители Джеймса Овертона, моего управляющего земельными угодьями, и им обоим очень не хотелось куда-то переезжать. Другой же занимала семья викария нашего прихода. Однако чуть больше года назад преподобный мистер Джайлс получил новое назначение и собственное жилье в Йоркшире, куда и отбыл после долгого и приятного пребывания у нас. Однако я не мог снести один дом и оставить другой без ущерба для внешнего вида поместья, поэтому решил не трогать их до окончания срока аренды Овертона, после чего намеревался снести оба сразу. С тех пор, мистер Клик, я сотни раз сожалел об этом решении. Если уж коттеджи остаются в целости, сказал я себе, то пусть они оба приносят доход. Нечего одному из них стоять без толку. Так как срок аренды Овертонов истекал только через шесть лет, я согласился, чтобы мой управляющий нашел на этот срок арендатора для дома, из которого съехал викарий.
Джеймс Овертон почти сразу нашел арендатора, и притом такого, который не только не испортил, а даже прибавил красоты окрестностям нашего замка. Он и сейчас обитает в этом доме. Это пожилой человек, располагающий некоторыми средствами и совершенно одержимый садоводством. В результате он превратил свой маленький садик в истинный рай земной; и поскольку в доме живут только он сам и жена, а ни детей, ни внуков у них нет, гостей не бывает, да и от местных жителей они держатся в сторонке, этого мистера Джошуа Хердона следует признать весьма желанным арендатором.
– Целиком с вами согласен, милорд. А ваш управляющий?
– Один из лучших. Он у меня уже девять лет. Я считаю его своей правой рукой, мистер Клик. Но дело не в этом. Хоть он и быстро нашел образцового арендатора для коттеджа, где прежде жил викарий, с домом же, оставшимся после его родителей, у него получилось не столь удачно.
– Что, они тоже съехали?
– Дело в том, что старая миссис Овертон, бедняжка, простудилась и умерла примерно через две недели после того, как вселились Хердоны. Она поехала навестить замужнюю дочь в Шотландию, там и преставилась. Конечно, старика нельзя было оставить на милость деревенской прислуги, приходившей два-три раза в неделю выполнять черную работу по дому. Поэтому его сын, вернувшись с похорон, нанял ему экономку в лице некой миссис Мэллори, вдовы, которая вместе со своей сестрой взяла на себя все заботы по дому, так что надобность в услугах приходящей прислуги отпала. Эта миссис Мэллори, по-видимому, прекрасно подходила для такой должности и выполняла свои обязанности вполне удовлетворительно, хотя и отличалась в высшей степени романтическим и даже чувствительным складом характера. Судя по всему, она с прискорбной жадностью поглощала дешевые любовные романы. Именно ее склонности представлять жизнь в совершенно неестественных, аляповатых тонах, свойственных чтиву такого рода, Вейлхэмптон обязан своим сегодняшним плачевным состоянием.
Не могу ручаться за достоверность приводимых мною дальнейших сведений, мистер Клик, потому что я сам никогда не видел этого проклятого незнакомца и даже не слышал о нем до самой его смерти. По словам миссис Мэллори, сия романтическая особа, бродившая порой по проселочным дорогам и лелеявшая свои сентиментальные мечты, однажды услышала в лесу чьи-то рыдания и крики боли. Отправившись выяснить, в чем дело, она обнаружила молодого человека лет девятнадцати, очень болезненного на вид, лежащего ничком. Над ним стоял дородный цыган и хлестал паренька кнутом, при этом бормоча какую-то диковинную тарабарщину, в которой, по словам экономки, она сразу узнала отворот от дурного глаза. И вот эта доморощенная пышногрудая Диана-воительница набросилась на цыгана, вырвала кнут у него из рук и принялась охаживать его с такой богатырской силой, что цыган убежал, оставив ее наедине с чахоточным юношей. Однако, по ее заявлению, перед тем как исчезнуть, цыган обернулся и крикнул: «Это проклятый нелюдь, вампир! Зло пребудет с ним везде – и в жизни, и в смерти. Где упокоится его тело – реки пересохнут и по небу полетят черти. Духи исхитят детей и высосут их кровь, и ослепнут те, кто переступит любой порог, на который шагнула его проклятая нога!»
– Какая несусветная чушь! – прокомментировал Клик с издевательским смехом. – Такой нелепой галиматьи я в жизни не слышал. Что же произошло дальше?
– Ну, из того, что я слышал, выходит, что миссис Мэллори не только сжалилась над несчастным юношей, спасенным ею, но и тайком перенесла его в коттедж Овертонов и спрятала в свободной комнате, намереваясь предоставить ему кров на несколько ночей, накормить и дать немного набраться сил, а потом отправить восвояси. Однако, к сожалению, ночью парню стало хуже, и к утру он был так плох, что ей пришлось вызвать деревенского врача. По словам доктора Форсайта, парень умирал от скоротечной чахотки в последней стадии, и спасти его было невозможно.
– Хм… Понятно. И говорить, полагаю, он не мог? Объяснить, кто он такой?
– Он не произнес ни единого слова. Форсайт, однако, сказал, что, по его мнению, юноша обладал всеми признаками цыганской расы. Далее доктор заявил, что, опять же по его мнению, молодой человек в таком состоянии физически не мог бы сделать ни шагу задолго до врачебного осмотра. Но, конечно, даже лучшие врачи иногда ошибаются в диагнозах, ведь если парень не мог идти самостоятельно, то… Что ж, миссис Мэллори, должно быть, каким-то образом затащила его в дом.
– Тут вы правы, милорд. Кстати, не объявлялся ли тогда в окрестностях Вейлхэмптона какой-нибудь цыганский табор?
– Да, за несколько недель до этого. Но к тому времени они уже давно снялись и двинулись дальше. А что?
– Так… Не имеет значения. Продолжайте, пожалуйста. Что произошло после визита доктора Форсайта?
– Той же ночью несчастный умер. Нам повезло, что не было необходимости вызывать коронера и проводить полицейское расследование. Однако Джеймс Овертон крайне разгневался, услышав о том, что сделала эта женщина, и был недоволен самоуправством, которое она позволила себе, не посоветовавшись с ним. Ведь если бы Форсайт не смог выдать свидетельство о смерти и однозначно указать характер болезни и причину смерти, последствия могли бы оказаться весьма серьезными. В общем, неизвестный умер, и разрешение на погребение было выписано по всей форме, так что на этом малоприятные юридические формальности были завершены. Однако тут появилась еще одна проблема.
– Какая же?
– Видите ли, в обычном случае незнакомца зарыли бы на местном пустыре вместе с останками других нищих. Но Джеймс Овертон – человек мягкосердечный и… в общем, ему не хотелось, чтобы все так закончилось, поэтому он пошел к викарию и предложил оплатить половину стоимости погребения по всем правилам. Вскоре пожертвованиями собрали вторую половину, хватило даже на скромное надгробие. В итоге беднягу похоронили на кладбище церкви Святого Спасителя, а над могилой поставили крест с надписью, предложенной Овертоном: «Господи, здесь я лежу, неизвестный, но ужели Тебе неведомо, кто я?»
– Очень мило и трогательно. Похоже, этот Джеймс Овертон – человек не только милосердный, но и сентиментальный. Итак, бедняга, который «лежит неизвестный», отправился туда, где все про всех известно. А дальше что?
– О, вы вряд ли поверите в это, мистер Клик. В ту ночь церковные колокола зазвонили так, будто за веревки взялся сумасшедший, и их ужасный перезвон пробудил ото сна всю деревню. Викарий, решив, что это чья-то глупая шутка, оделся и пошел к колокольне, чтобы сделать выговор хулигану, но еще снизу заметил, что там… никого нет! Колокола звенели, а веревки, свисающие с оцепа, двигались при каждом взмахе, но ничья рука за них не дергала, а рядом с ними не было видно ни одного живого существа. Викарий поднялся по лестнице и убедился в том, что все так и есть: колокола прямо над его головой раскачивались и звенели сами по себе! Это было началом беды, мистер Клик. Каждую ночь после этого колокола вот так звонили в темноте. Я сам стоял на колокольне и видел и слышал, как это происходило, так что это не какие-то там слухи.
Последствия такого положения дел вы, полагаю, можете себе представить. Вся деревня внезапно вспомнила о приключении миссис Мэллори и о словах, якобы сказанных бродячим цыганом о мертвом юноше. Напророченное проклятие сбылось; упомянутые черти принялись летать по воздуху, да и всему прочему тоже суждено было случиться. Первыми забеспокоились те, у кого есть дети. Они стали бросать свои домики и покидать деревню. Одной из первых уехала женщина, косвенно ставшая причиной паники, – миссис Мэллори. Она сбежала вместе с сестрой. Они не соглашались остаться ни за какие деньги – их буквально обуяла паника. Затем, сразу вслед за этим, Овертон-старший совсем тронулся умом от страха, и сыну пришлось отправить его в Шотландию к замужней дочери. Из дома вынесли всю утварь, мебель отправили на продажу с аукциона, и коттедж остался пустым, как выеденное яйцо. Таковым он и остается по сей день, не считая краткого промежутка в одну неделю. Но начали сбываться и другие части дьявольского пророчества. Река, приток Кольна, протекающая на расстоянии пушечного выстрела от границ замка, начала пересыхать, и ялики и шлюпки больше не могут спокойно проплывать по ней, как раньше.