Лейн без всякого интереса просмотрел содержимое папки.
– Нет. Да и с чего бы? – Он закрыл папку и поднял брови. – Похоже, она не пропадала. Скорее, просто уехала.
Он толкнул папку обратно ко мне.
– То есть ее даже не искали? – спросил я.
Сержант лениво улыбнулся:
– Думаете, нам, деревенщинам, тут делать нечего?
Я улыбнулся в ответ:
– Ну что вы? Работы у вас наверняка хватает. С избалованными сынками из Поттерс-Филда полно хлопот.
– Вовсе нет, – ответил он, смягчаясь. – Со школой у нас все в порядке. Если эти детки и крушат рестораны, то в Челси и Найтсбридже, а не здесь.
Лейн показал на папку.
– Иностранка?
Я кивнул:
– Немка из Мюнхена. Местную искали бы лучше?
Сержант рассмеялся:
– Тогда уж пришлось бы. – Он посерьезнел. – Что, нашли тело? Вы потому и приехали?
– Нет, тела не нашли. Но у меня дурное предчувствие.
Я встал, одной рукой взял папку, а другую протянул сержанту. Тот жал ее достаточно долго, чтобы я понял – несмотря на мое удостоверение, возраст и столичные манеры, он намного сильнее.
– Простите, но я не совсем понимаю, зачем вы здесь, – сказал Лейн. – Это официальный запрос?
– Нет. Всего лишь старое дело, которое нужно прояснить. Спасибо, что уделили мне время.
– Не за что.
Не успел я выйти, как он потянулся к телефону.
Редакция «Поттерс-Филд пост» располагалась на главной улице, над антикварным магазином, но Эди прислала мне эсэмэс и предложила встретиться на окраине городка. Я подъехал к небольшому, крытому соломой коттеджу, окруженному безупречным садом, в котором работала энергичная старушка лет восьмидесяти.
– Девушка внутри! – крикнула мне она. – С моим мужем. Там не заперто.
В доме ко мне не спеша подошел старый золотой ретривер, сонно обнюхал мою руку и потащился следом по коридору. Из гостиной доносился оживленный голос Эди.
Она стояла на коленях и через лупу разглядывала старые контактные отпечатки. Листы с рядами маленьких фотографий устилали весь пол. В кресле сидел старик, державший стакан, в котором было что-то, похожее на виски. Собака подошла к нему и улеглась на клетчатые тапочки.
– Не шали, Фанта. – Старик посмотрел на меня. – Здравствуйте, молодой человек. Выпить хотите?
– Односолодовый, – сказала Рен, – двенадцатилетней выдержки. Очень хороший.
На столе стоял ее стакан, однако Эди, похоже, к нему так и не притронулась. Старик хотел встать, но я поднял руки, показывая, чтобы он не беспокоился. Рен поднесла лупу сначала к глазу, потом к фотографиям.
– В газете ничего, – сказала она. – Там полный упадок. Архив практически не ведется, старую картотеку даже не внесли в компьютер, а на микрофише я обнаружила сухую плесень, представляете?
– «Поттерс-Филд пост»? – спросил старик. – Да ее даром раздают! Просто даром. Бесплатная газета, вот как они себя теперь называют.
– Меня направили сюда, – продолжила Эди, – к мистеру Куперу.
– Называй меня Монти! – взорвался старик.
– Да, – кивнула Рен. – Монти уже сорок лет работает штатным фотографом.
– С младых ногтей, – фыркнул он.
Похоже, Монти ужасно нравилось общество Рен. Он с радостью дал ей стопки контактных отпечатков и даже не возражал, что она обводит фотографии красным маркером.
Я сел рядом с Эди.
– Кошмар, – сказала она. – Кажется, об Ане Бауэр совсем ничего не публиковали, кроме той, первой, заметки. Журналисты забыли о девушке.
– Полиция тоже.
– Но посмотрите, что я нашла.
Эди протянула мне лупу.
– Я снимал этот городок всю жизнь, – заметил Монти; его сельский акцент был еще сильнее, чем у сержанта Лейна. – А раз в год, на пятое мая, фотографировал школу.
Я смотрел на мальчиков в форме Объединенных кадетских сил. Такой же, что у наших семерых парней. Только здесь была целая армия.
– Пятого мая у них большой праздник. – Монти отрывисто рассмеялся.
Фанта встрепенулась, потом снова легла, свернувшись калачиком.
– В этот день открывают двери всякому сброду, – продолжал старик. – А город с распростертыми объятиями принимает учеников. По крайней мере, делает вид. Как в Итоне на четвертое июня. Правда, у них там есть река.
– Видите? – спросила Эди.
– Нет.
Она толкнула меня локтем.
– Боже, Вулф! Смотрите лучше!
Я видел лишь множество мальчишек, что шли мимо статуи молодого Генриха, отдавая честь флагу. Все смотрели прямо в камеру. Затем я сосредоточился на центральной фотографии, обведенной красным, и все стало ясно.
Я запомнил их другими – веселыми и дерзкими. А здесь они были серьезны, суровы и прямо держали спины. Шагали в строю молодых солдат перед ее величеством королевой, которая, как и они, была на двадцать лет моложе.
В шеренге, что тянулась за пределы фотографии, семеро друзей маршировали вместе: Гай Филипс, Салман Хан, Бен и Нэд Кинг, Джеймс Сатклиф, Хьюго Бак, Адам Джонс. А рядом с королевой, хмуро смотревшей на Сатклифа, возвышался Перегрин Во. Судя по выражению лица, он готов был лопнуть от гордости.
– А теперь посмотрите сюда, – сказала Эди.
Она отложила в сторону один лист с фотографией, обведенной красным.
Ночь, в большом белом шатре идет вечеринка. В толпе снуют официанты с бокалами шампанского на подносах. Родители, мальчики, учителя и гости смеются и пьют. Праздник пятого мая удался. В глубине шатра я заметил парня и улыбающуюся девушку, которая стояла вполоборота к фотографу.
– Бен Кинг? – произнес я.
– Нэд, – поправила Эди. – Посмотрите внимательнее. Видите шрамы?
– А девушка?
Рядом с Кингом стояла хорошенькая блондинка, ее волосы были собраны в хвостик. Она отворачивалась, но камера успела поймать тень улыбки. Девушка выбрала слишком не подходящую для такого события одежду – футболку и джинсы.
Рен улыбнулась и покачала головой:
– Не знаю. Может, просто какая-то девчонка. Вы же говорили с Нэдом Кингом?
Я вспомнил вечер в Брайз-Нортон, когда капитан со своим полком отправлялся в Афганистан.
– Тогда убийства только начинались. Мэллори не давил на Кинга, тот ему понравился. – Я посмотрел в лупу на парня и девочку. – Мне тоже.
– С капитаном нужно поговорить еще раз.
– Монти, – сказал я. – А вы ходили в школу только на пятое мая?
Он кивнул и поднялся.
– Еще делал фотографии для документов. Снимал новых директоров, статую Генриха. Это же опора нашего туристического бизнеса. – Он склонился над кофейным столиком, не рискуя встать на колени. – И, конечно, могилу королевских собак.
Он постучал пальцем по старой картонной папке:
– Вот здесь.
В папке лежали глянцевые фотографии восемь на десять сантиметров. Портреты директоров: Авессалома Уайтхеда, занимавшего этот пост сейчас, и тех, кто давно отошел от дел или умер. А еще – снимки собачьей могилы, сделанные в разные времена года и при разной погоде.
Я взял две и сравнил. На одной, черно-белой, надгробие, забрызганное дождем, окружала нестриженая трава. На другой, цветной, было лето, траву аккуратно подстригли, камень блестел, отражая солнечные лучи.
Однако на этом различия не кончались.
– А куда делась надпись? – спросил я и поднял повыше черно-белый снимок.
На камне с летней фотографии она была, а на том, что вымок под дождем, – нет.
Мистер Купер улыбнулся. Эпитафию он помнил наизусть:
– «Братья и сестры, нельзя не сказать: собака способна вам сердце порвать». На старом надгробии этого и быть не могло.
– Почему?
– Да потому что могиле почти пять сотен лет. А стихотворение написал в начале двадцатого века Редьярд Киплинг. Старый камень буквально рассыпался.
– У вас есть другие фотографии? – спросила Эди.
Он усомнился, но все-таки нашел одну – с маленьким желтым бульдозером, стоявшим у треснувшего надгробия. На боку машины хорошо читалась надпись: «В. Дж. Хан и сыновья».
– Сначала никакой надписи там не было, – сказал Монти. – Или, по крайней мере, она начисто стерлась. Пять веков прошло, не забывайте. Но когда надгробие сменили, он решил добавить строчки из Киплинга.
– Кто? – спросила Рен.
– Директор, – ответил мистер Купер, потягивая виски. – Мистер Во сказал, что не хочет оставлять могилу без эпитафии.
Двадцать девять
Пока Эди Рен ела бутерброды с сыром в компании Монти, его жены и золотого ретривера, я поехал в Поттерс-Филд.
Близилась ночь, в школе было тихо, но главные ворота не заперли. Я оставил машину на парковке для персонала. В сумерках на спортивном поле виднелась чья-то фигура. Едва я направился к неизвестному, как вдалеке прогремел выстрел.
Стреляли из крупнокалиберного ружья. Казалось, что звук вобрал собственное эхо; когда оно стихло, я пошел дальше. В темноте здания школы выглядели заброшенными, трудно было поверить, что за их окнами находится целая тысяча душ.
Лен Жуков шагал по траве с чем-то вроде газонокосилки. Только приблизившись, я разглядел, что за стариком тянется длинная белая линия – он обновлял границу поля.
Я окликнул его, поднял руку.
– Не наступите! – предупредил Жуков. – Еще не высохло!
– Помните меня? Я детектив Вулф из Центрального управления.
Я потянулся достать удостоверение, но Лену было на него совершенно плевать:
– Помню, помню.
– Хотел уточнить кое-какие детали для нашего расследования.
Он даже не остановился. Мой голос тонул в шуме машины.
– Осторожней! – бросил Жуков через плечо по старой привычке покрикивать на мальчишек. – Уже темнеет, а я еще не закончил.
Я пересек двор, обогнул часовню и вышел на кладбище. По траве прокатилась волна шорохов. Передо мной проскочила белка и взлетела на дерево. Как раз когда я приблизился к могиле спаниелей, тишину разорвал еще один выстрел.
Я взглянул на эпитафию. «Братья и сестры, нельзя не сказать: собака способна вам сердце порвать».
От времени и сырости слова покрылись мхом. Я услышал за спиной шаркающие шаги и обернулся. По тропинке медленно шел Лен Жуков – решил проверить, что я тут делаю.