«У этой леди пылающий от ярости взор, – подумал я. – Есть лишь два метода быстрого успокоения разъяренной леди. И лучший заключается в том, что нужно упомянуть о ее красоте и привлекательности, на забыв сказать и о собственной невзрачности». Но мне остался второй способ. Я сказал:
– Мисс Макдональд, я стар, утомлен и удручен. Я искренне сожалею о том, что я только что наговорил. Я… боюсь, что я схожу с ума. Мне нужна ваша помощь. [74]
– Мне тоже жаль, мистер Ван Гартер, – ответила она. – Думаю, все мы переутомились. Такие сцены, как этим вечером, для меня никогда не были просто «эпизодами». Это было ужасно, и я снова сожалею. Я сделаю все, чтобы вам стало спокойнее.
Глава XL
– Думаю, это все, – закончила мисс Макдональд спустя не так уж много времени.
– Да, – согласился я. – Но мне интересно, почему вы расспрашивали о поездке мисс Парнхэм и миссис Бейли субботним вечером: видели ли мы, как они ушли, видел ли Освальд Флип их машину перед своим магазином в течении вечера и так далее. Понимаете, все прошлую ночь я провел у этих машин, но так ни к чему и не пришел. Да и сейчас я не вижу связи.
– Я точно не помню, какие именно вопросы я задавала, – ответила она. – Но когда ваша племянница сказала, что вы открыли парадную дверь для женщин, я подумала, что это странно: они обошли вокруг дома в такой жаркий вечер, тогда как машина была в гараже, и они могли бы пройти через прохладный коридор.[75] Поэтому я хотела убедиться, что машина была в гараже, а не стояла перед домом.
– Можно спросить, какое это имеет значение?
– Возможно, не имеет. Но все же это показывает, что женщины были не так невозмутимы, как вы это описывали, и что они спешили уйти из дома. И возможно, что они хотели, чтобы вы увидели, как они покидают дом. Если бы они ушли через кухню, то оставалась бы возможность, что они ушли не сразу и могли бы успеть снова сходить наверх по черной лестнице. Они поспешили и постарались установить себе алиби, помахав мистеру Флипу, припарковав автомобиль у его магазина за четыре квартала до театра – чрезмерное расстояние для маленького городка, и длинный путь для душного вечера. Они обменяли свои билеты на места в ложе, привлекая внимание к тому, что они были в театре, и создавая еще одно алиби. Признаю, что спрашивая мистера Флипа об автомобиле, я сделала это так, что казалось, что я интересуюсь машиной, а не женщинами. Также вопросы о том, как они покидали дом, выявили то, что в тот момент вы были настолько заняты собой, что не заметили бы их волнение. Вы сказали, что его не было; но они должны были нервничать, несмотря на превосходный план. И если бы не миссис Парнхэм, то, полагаю, ни у кого не возникло бы сомнений в самоубийстве. Я…
На крыльце появилась Вики. Она тихо закрыла за собой дверь, мягко и заботливо заговорив – так, словно она рассказывала сказку сонному ребенку:
– Сара совершила самоубийство. Она мертва. Яд. Она приняла его по дороге в тюрьму. Они только что позвонили. Услышав об этом, Эвадна сказала: «Бедная Сасси. Но во всем есть что-то хорошее. Ее жизнь была застрахована». Думаю, вы понимаете, почему я вышла сюда и не могу оставаться там, вместе с ней. Не хочу беспокоить вас, но мне дурно. Кэнди, пожалуйста, останови все это. Я не могу вернуться в дом. Эвадна не видела запястья Сары, иначе она бы не сказала… Я ведь уже говорила об этом? Это лучше не повторять. Запястья Сары были такими худыми. Тонкими, как сосульки. Она отвернула манжеты. Эвадна… я сказала Дот, что мы будем о ней заботиться. Всегда. Это было правильно, Кэнди, разве не так? Я не хотела говорить «до конца ее жизни», ведь все умирают. Тони, Хелен, и Сара. Ты заметил запястья бедной Сары? На одном из них был синяк. Она отвернула манжет… Как глупо, что я так долго говорю об этом. Думаю, я заболеваю…
Мы уложили Вики в кровать. Я вызвал врача и двух сиделок. Доктор был очень спокоен и говорил по сути. Сиделки, как я думал, смогли бы присмотреть за ней. Когда наступил очередной рассвет, и я проснулся в своем кресле, то сначала я проверил, бодрствуют ли сиделки, и лишь потом вспомнил о толстом конверте, хранящемся в моем кармане. «В случае моей смерти я хочу, чтобы вы прочли его содержимое, – сказала Сара Парнхэм. – Тогда вы поймете и увидите, что я не дура и не преступница».
Глава XLI
В конверте оказались еще один конверт и лист машинописной бумаги, на котором я прочел:
Какова цена любопытства? Я только что услышала, как женщина-детектив говорит, будто знает, кто убийца. Если она сказала правду, то когда вы будете это читать, я буду мертва. У меня хранился яд после того, как умер мой отец. Он был врачом. Я украла у него яд. Я могла смело жить, зная, что в любое время смогу умереть.
Я не представляю, как та женщина выяснила, что виновна я – если она вообще выяснила это, и если я виновна. Но я знаю, что вы хотели бы прочесть о том, как все это выглядит с моей точки зрения. Цена вашего чтения – поддержка достаточно комфортного существования Эвадны. Я застрахована в ее пользу. Деньги она растратит за год. Я хочу, чтобы вы ей выплачивали небольшую сумму (ее размер я оставляю на ваше усмотрение), чтобы она не нуждалась в помощи извне. Если же вы не согласны с этим, то уничтожьте вложенный конверт, не читая его содержимое.
Я вертел письмо в руках, пытаясь додуматься до разумных причин, но оставался в ужасе от абсурдной безрассудности этой женщины. Еще до получения обвинений она передала мне конверт, по сути передав свою жизнь в мои несовершенные руки, доверившись нетвердому обещанию. «Черт возьми, я был о ней лучшего мнения!» – подумал я. Заинтересовавшись, в чем может заключаться «достаточно комфортное существование», и решив передать это на усмотрение Вики, я вскрыл второй конверт. Послание в нем начиналось неожиданно:
Мне пятьдесят пять лет.
Я остановился, задумавшись, к чему это, но так и не смог понять. Определенно, это не было громом посреди ясного неба. Я никогда не строил догадок насчет ее точного возраста, но если бы я попытался, то наверняка решил бы, что ей около пятидесяти пяти. Что, у вас возник вопрос? Значит ли это, будто я не заметил, что на астрологической карточке она указала, что родилась в 1888 году?[76] Я достаточно некомпетентен, чтобы определить возраст женщины и промахнуться на двенадцать лет, но я знал, что Эвадна указала, что родилась в 1891, а я, ничуть не сомневаясь, мог бы сказать, что она моложе падчерицы более, чем на три года. И я знал, что Сара Парнхэм не была тщеславна, разве что в интеллектуальном плане. Почему я не догадался, что у этой явной лжи насчет возраста есть некая причина? Почему я не догадался, что причина кроется в мире работающих женщин, ведь возраст – их главный враг, грозящий потерей положения? Решено – дело в страхе. Страх оказаться в нищете – один из самых сильных мотивов для убийства. Вернувшись к письму, я возобновил чтение:
Мне пятьдесят пять лет. Я – учитель. Тем не менее из-за того, что мои волосы поседели, я была вынуждена отказаться от должности и в этом году потерять рабочее место. Я пыталась найти другую работу. Но я ничего не смогла сделать. Мы с Эвадной оказались перед лицом нищеты. Я нуждалась в пансионате Хелен. Я знала: если она сойдет со сцены, я смогу убедить Дот передать мне руководство делом, получая достойную зарплату управляющей. Я смогла бы развернуть бизнес так сильно, насколько у Хелен не хватило бы ни мозгов, ни смелости. Я смогла бы с умом экономить и инвестировать. Возможно, со временем я смогла бы выкупить хотя бы часть дела. Это дало бы мне безопасность, и я не находила другого способа достичь ее.
Я тщательно спланировала убийство Хелен. В моем замысле не было изъянов. Он был прост и совершенен. Я собиралась застрелить Хелен и вызвать полицию. Я бы сказала им:
– В десять минут девятого я вышла из своей комнаты, чтобы отправиться в комнату миссис Бейли. Едва открыв дверь, я заметила, как из комнаты мистера Шарвана выскользнул мужчина. Он направился к холлу. Я была уверена, что это вор, и громко обратилась к нему: «Что вы здесь делаете?». Он взглянул на меня через плечо и бросился в комнату миссис Бейли. Я услышала, как она вскрикнула, но прежде чем я успела добежать до ее двери, раздался выстрел. В следующее мгновение мужчина вышел из комнаты. Он пошел вниз.
Я последовала за ним и увидела, как он пробежал через гостиную – к французскому окну в конце комнаты. Я определенно смогу узнать его, если увижу снова. По какой-то причине я думаю, что он стрелял только для того, чтобы напугать нас. Я же хотела задержать его. Но когда я увидела, что он слишком далеко от меня, я побежала обратно, наверх – в комнату миссис Бейли. Я увидела, что она лежит там – мертвая. И я сразу же позвонила в полицию.
Такова моя история – без излишних подробностей. С нами в доме никого не было. Я знала, где хранится пистолет мистера Шарвана. Я одела перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Я умышленно навела в его комнате беспорядок – чтобы казалось, будто там рылся грабитель. В комнате не было ничего ценного, поэтому я не взяла ничего, кроме пистолета, от которого позднее избавилась.[77]
Я планировала бросить пистолет в аквариум у французского окна, через которое, по моим словам, сбежал грабитель. Его бы еще долго не нашли. А потом песок и вода объяснили бы отсутствие отпечатков пальцев.
Вечером в субботу я знала, что мы с Хелен должны остаться одни в доме. В пять минут девятого я увидела, как мистер Шарван выходит из дома, и, естественно, предположила, что он поспешит на радио. Но, должно быть, он вышел на крыльцо, увидел, что ему не хватает денег, и вернулся, чтобы позаимствовать их у Хелен. Никто не смог бы предвидеть, что он вернется, тем более что, выходя из дома, он уже опаздывал на радио. Хелен была на кухне. Я поднялась наверх, нашла пистолет и навела беспорядок в комнате мистера Шарвана, после чего перешла в комнату Хелен и спряталась за ширмой.