И что же я вижу здесь, сидя в гостиной Винклера?
В альбоме после пятнадцатой строчки поставлена сбоку черта и по-немецки приписано: «До этого места рука Лермонтова». А в конце – по-французски почерком Верещагиной: «Сочинено Мишелем Лермонтовым и Варварой Анненковой в то время, когда я читала письмо от моего жениха».
Теперь уже ясно: Лермонтову принадлежит в этой балладе не тридцать девять, а только пятнадцать строк. Зато превосходных. А все остальное придумала Анненкова, и Лермонтов тут ни при чем.
И все-таки самая существенная находка не это, а неизвестное стихотворение «Послание»:
Катерина, Катерина.
Удалая голова!
Из святого Августина
Ты заимствуешь слова.
Но святые изреченья
Помрачаются грехом,
Изменилось их значенье
На листочке голубом.
Так, я помню, пред амвоном
Пьяный поп отец Евсей,
Запинаясь, важным тоном
Поучал своих детей.
Лишь начнет – хоть плачь заране…
А смотри, как силен Враг!
Только кончит – все миряне
Отправляются в кабак.
Инициалы и почерк – Лермонтова.
Мало того, что мы не знали о существовании стихотворения «Послание», – мы не знали даже, что Лермонтов такие «безбожные» иронические стихи сочинял.
Кто такая эта Катерина? Можно только догадываться, что это Екатерина Сушкова, с которой Верещагина была очень дружна, а потом раздружилась.
В 1830 году Екатерина Сушкова гостила у Столыпиных в Москве и в подмосковном Середникове. Шестнадцатилетний Лермонтов посвящал ей тогда восторженные стихи. Но в ту пору Сушкова смеялась над ним. И он очень страдал от этого.
Пять лет спустя они переменились ролями. Он был уже гвардейским гусаром, и Сушкова увлеклась им. Но тут посмеялся он над Сушковой. И, наверное, не случайно вписал эти стихи именно в альбом Верещагиной: она лучше всех могла оценить их иронию.
Четвертая находка, обнаруженная в гостиной Винклера, – рисунок пером, изображающий какого-то егеря.
Интересуюсь: кому принадлежат эти альбомы? Профессор Винклер объясняет, что владельца зовут доктор Вильгельм фрайхерр фон Кёниг. Он приходится Верещагиной правнуком. Живет в фамильном замке Вартхаузен.
– А есть у него, – спрашиваю, – что-нибудь лермонтовское еще?
– Да, да. Непременно есть.
– А что есть?
– О, большой акварельный рисунок. Он висит на стене в его замке.
– Как бы его увидеть?
– Да, да… Надо поехать в замок.
– Можно поехать?
– Нет, нет. Прежде надо иметь приглашение.
– А как получить приглашение?
– Это надо звонить: телефон в замке там, где очень холодно, а живут, где тепло. Но я буду пробовать и наконец обрету разговор.
Профессор Винклер действительно долго пробует дозвониться и наконец «обретает» и в самых лучших словах рекомендует барону фон Кёнигу меня и моих посольских друзей.
Простившись с добрым нашим хозяином и гостеприимной хозяйкой, высказав им наши самые благодарные и дружелюбные чувства, мы устремляемся по дорогам Баварии на Мейнинген и на Биберах, в замок Вартхаузен.
Заток Вартхаузен и его обитатели
Уже темно – часов восемь. Мы достигли местечка Вартхаузен. Машина начинает подниматься по лесной зигзагообразной дорогепока не останавливается перед воротами средневекового замка. На черном осеннем небе рисуются еще более черные контуры островерхих башен и зубчатых стен.
При свете карманного фонаря огибаем куртину. У входа в замок находим старинный звонок. Человек, высокий и молчаливый, открыл и ушел, чтобы сообщить о нашем приезде. Оглядевшись вокруг, понимаем: мы шагнули в XVII век!
Полутьма. Тяжелые своды. Лепные гербы. Оленьи рога. Секиры. Копья. Шпаги. Латы. Шлемы. Старинная пушка на площадке широкой лестницы, с которой спускается к нам господин средних лет, в обычном современном костюме, корректный и тихий, отчасти похожий на нашего замечательного актера Эраста Павловича Гарина.
Знакомимся: владелец замка фрайхерр фон Кёниг.
– Да, да! Профессор Винклер звонил мне… Прошу!
Средние века продолжаются! Скупо освещена длинная галерея, увешанная портретами прежних владельцев: рыцари в панцирях и с мечами, пудреные парики, дамы в высоких прическах – бархат, атлас, обнаженные плечи… И снова – рога и оружие, свидетели былых веселых охот и кровавых сражений.
В конце коридора барон фон Кёниг отворяет дверь перед нами – мы в современной гостиной: тепло, модные кресла и столики, торшер, мягкий свет. На стене – акварель: стычка французских кавалеристов и русских крестьян.
Уже издали видно – Лермонтов! Его манера. Его любимый сюжет – 1812 год!
Осмотрели. Выражаем удовольствие, радость.
– Каковы планы барона Кёнига в отношении картинки?
– Я не хотел бы расставаться с этой фамильной реликвией, – говорит доктор Кёниг. – Но если вы желаете сфотографировать ее и воспроизвести эту акварель в вашей книге – пожалуйста!
Он предлагает осмотреть замок.
Идем в библиотечную башню, в помещения, отделанные инкрустированным дубом. Старинные книги в кожаных переплетах, глобус 1603 года… Входим в «музыкальную» комнату, в «фарфоровый кабинет», полный старинной посуды. Разглядываем «Помпеианише Циммер» – комнату, полную старинных вещей, добытых при раскопках Помпеи. И «паркетную» в стиле прошлого века. И гостиную, сохраняющую стиль восемнадцатого.
Проходя обратно, задерживаемся.
– Мой прадед – барон Карл фон Хюгель, министр двора и министр иностранных дел Вюртембергского королевства! – говорит барон Кёниг, указывая на портрет пожилого мужчины со строгим лицом и лысеющей головой.
И рассказывает, что прадед его держался союза с Россией и вышел в отставку, когда при вюртембергском дворе взяли верх антирусские силы.
Доктор Кёниг историк. Его замечания существенно дополняют то, что я знаю о Хюгелях.
– Это будет особенно интересно. – Он переходит к другому портрету. – Баронесса Александрина фон Верещагин фон Хюгель.
Вот она, Верещагина! Мы впервые видим ее лицо – до сих пор мы ее портрета не знали.
Старушка с интеллигентным и милым, очень серьезным лицом. Темная тальма. Чепец с оборками. Цветные ленты. Но Лермонтов знал ее не такой!..
Рассмотрели портреты ее дочерей – графини Александрины Берольдинген, с которой переписывался Висковатов, и другой – Элизабет фон Кёниг, бабушки доктора Кёнига.
– А это – родители Верещагиной-Хюгель, – комментирует наш хозяин, – Михаил Петрович и Елизавета Аркадьевна… Высоко? Вам не видно?.. Я могу снять, чтобы рассмотреть ближе…
Пока появится лесенка, я успею вам рассказать…
Тридцать лет пытался я узнать девичью фамилию матери Верещагиной. Хотел разобраться в сложной системе лермонтовского родства. Справлялся во всех городах… Так и не смог узнать.
И вот заехал в средневековый германский замок и на обороте портрета, писанного в России каким-нибудь крепостным художником, читаю немецкую надпись: «Урожденная Анненкова».
Так вот откуда взялась неведомая нам Анненкова Варвара, которая вместе с Лермонтовым вписывает балладу про Югельского барона в альбом Верещагиной! Это – ее двоюродная сестра. Еще одна из московского окружения Лермонтова. Теперь стало ясно.
Это еще не конец!
Возвращаемся в теплые комнаты. Встречают жена и сестра хозяина. На столе сервирован чай.
Начинается разговор.
– Вам раньше не приходилось видеть портрет Верещагиной?
– Нет, сегодня видим впервые.
– Она немолода на этом портрете. Лермонтов знал ее девушкой…
– Я помню, – вступает в разговор фрау Кёниг, – у нас был ее молодой портрет.
– Не портрет, – уточняет хозяин, – а фото с портрета, который барон фон Хюгель заказал на другой год после свадьбы. Местонахождение оригинала мне неизвестно. Я сейчас покажу…
Он приносит из кабинета фото. Это снимок с литографии, напечатанной в Париже в 1838 году знаменитым Ноэлем.
Верещагина! Здесь ей двадцать восемь лет. Лицо с несколько монгольским разрезом глаз – интересное, очень умное и значительное, хотя красивым не назовешь.
– Если вам нравится, я могу подарить это фото, – предлагает хозяин.
Подарок принимается с благодарностью.
– Если вы поедете в Тюбинген, может быть, следует познакомиться с фройляйн Энбер? – говорит нам сестра хозяина. – Фройляйн Энбер давно интересуется Лермонтовым.
Барон Кёниг отклоняет эту кандидатуру: у фройляйн Энбер рукописей Лермонтова нет.
Называется имя профессора в Гейдельберге.
Это знакомство господину Кёнигу тоже не кажется перспективным.
Не забыт замок Хохберг.
– Там интересный человек – оберлерер, – вспоминает хозяйка.
– Херр Виллем Штренг, – уточняет сестра хозяина. – Может быть, ему известно местонахождение каких-нибудь материалов?
Нет, барону Кёнигу это не кажется вероятным, он не хочет заставлять нас безрезультатно искать.
– Скорее, – раздумывает он, – можно было бы справиться в Мюнхене. В свое время я передал фирме «Карл унд Фабер» несколько интересных автографов.
– Чьих? – спрашиваю я.
– Я говорю про автографы Михаила Лермонтова.
– Как? Еще? Автографы? Лермонтова? И они были у вас? – Я не могу скрыть изумления.
– Да, тоже из тех, что принадлежали моей прабабке Верещагиной-Хюгель. Я сейчас не припомню какие. Это было в девятьсот пятьдесят первом году… Хотя я смогу вам сказать точнее: надо принести каталог…
Он ушел и возвращается с каталогом.
– Вот!
На странице 34-й напечатан автограф, которого мы в глаза не видали: баллада «Гость»! Почерк…
Лермонтова!
Интересно: у Висковатова была копия этой рукописи, присланная ему от графини Берольдинген, и в этой копии Висковатов от себя приписал: «Посвящается А. М. Верещагиной». А тут видно, что у Лермонтова в автографе «А. М. Верещагиной» нету. Просто строка точек: «Посвящается………..». Может быть, даже и не Верещагиной посвящается. И даже наверно не Верещагиной. А Варваре Лопухиной, вышедшей замуж и забывшей обет любви. И баллада об этом. А зачем было Лермонтову скрывать имя А. М. Верещагиной? Имя Варвары Лопухиной, вышедшей замуж, – понятно!