– Об этом! – И я протягиваю клочок бумаги, на котором у меня скопирован цвет канта.
– Это не красный и никогда красным не был! – отчеканивает Яков Иванович. – Это самый настоящий малиновый, который, сколько мне помнится, был в лейб-гвардии стрелковых батальонах, в семнадцатом уланском Новомиргородском, в шестнадцатом Тверском драгунском и в лейб- гвардии Гродненском гусарском полках. Сейчас я проверю…
Он открывает шкаф, перелистывает таблицы мундиров, истории полков, цветные гравюры…
– Пока все правильно, – подтверждает он. – Пойдем дальше… Если эполет на этом мундире кавалерийский – в таком случае стрелковые батальоны отпадают. Остаются драгуны, уланы и Гродненский гусарский полк. Тверской и Новомиргородский тоже приходится исключить: в этих полках пуговицы и эполеты «повелено было иметь золотые». А на вашем портрете дано серебро. Следовательно, это должен быть Гродненский… А как выглядит самый портрет?
Я показываю ему фотографию.
– Вы дитя! – восклицает Яков Иванович. – Это же сюртук кавалериста тридцатых годов. В это время в Гродненском полку введены перемены и на доломаны присвоены синие выпушки. Но сюртуки оливкового цвета сохранены по 1845 год, и до 1838 года на них оставался малиновый кант. В этом вы можете убедиться, просмотрев экземпляр рисунков, специально раскрашенных для Николая I… Итак, – заключает Яков Иванович, складывая книги высокими стопками, – все сходится в пользу Гродненского.
– Яков Иванович, – восклицаю я, – вы даже не знаете, какой важности сообщение вы делаете! Ведь на основании ваших слов получается, что это Лермонтов.
– Простите, – останавливает меня Яков Иванович, – этого я не говорю! Пока установлено, что это офицер гусарского Гродненского полка. И не больше. А Лермонтов или не Лермонтов – это не по моей части.
Метод опознания личности
Гродненский гусар! Круг людей, среди которых жил этот офицер, сузился теперь до тридцатисорока человек: офицеров в Гродненском полку в 30-х годах было не больше…
Кажется, уже близок конец. И тем не менее вот тут-то и не понятно, что делать дальше.
Вернулся в Москву. Снова ломаю голову. Снова сижу и смотрю на фотографию, словно жду, что она заговорит. Конечно, было бы недурно, если бы портрет сам сказал, с кого он писан.
А как же, интересно, поступают в тех случаях, когда человек не говорит? Когда он не может или не хочет назвать свое имя? Совершенно ясно, что такого должны опознать другие.
А если его никто не знает или не хочет назвать? Тогда, очевидно, опознают по фотографии.
А если нет фотографии? Может ли служить этой цели живописный портрет?
Снова отправляюсь с портретом в криминалистическую лабораторию.
– А, здравствуйте! – говорят. – Снова к нам?
– Да, интересуюсь, как опознают личность при розыске, если нет фотографии.
– В таких случаях применяется учение о словесном портрете.
– А что такое словесный портрет?
– Сейчас объясним.
Криминалистическая наука отбрасывает при опознании личности такие признаки, как, например: толстый, худой, румяный, бритый, седой. Сегодня человек румян – завтра бледен. Сегодня брит – через месяц с густой бородой. Сегодня седой – назавтра взял и покрасился. Поэтому криминалисты опираются на признаки внешности характерные и устойчивые, которых не могут изменить ни обстоятельства, ни время, ни сам человек. Устойчивыми признаками криминалисты считают: рост, строение фигуры, фас и профиль лица; строение и размеры лба, носа, ушей, губ, подбородка, разрез глаз, цвет радужной оболочки и проч. Составленное на основании этих признаков описание – словесный портрет – оказывается каждый раз очень точным. И это потому, что устойчивые признаки внешности одного человека никогда не совпадают со всеми признаками другого, как не совпадают, например, отпечатки их пальцев.
– А что вы, собственно, хотите узнать? – спрашивают у меня.
Я объясняю:
– С мундиром все уже выяснил. Теперь помогите опознать изображенную на портрете личность: Лермонтов, в конце концов, или не Лермонтов?
– Знаете что, – говорят, – посоветуйтесь с Сергеем Михайловичем.
Может быть, он и возьмется. Уж если он даст заключение – ваши сомнения будут разрешены.
– А кто такой Сергей Михайлович?
– Как? Вы не знаете? Это профессор Потапов! Ученый с мировым именем, один из основоположников русской криминалистики, лучший знаток судебной фотографии, создатель научного почерковедения, высший авторитет в области криминалистической идентификации! Он, кстати, любит разные сложные, запутанные вопросы и, вероятно, заинтересуется вашим портретом…
– Сергей Михайлович, можно к вам?
И вводят меня в кабинет.
За столом – пожилой человек, с волосами, гладко зачесанными наверх, с крохотной седой бородкой. На спокойном, умном лице – карие глаза, живые и быстрые.
Представили меня ему. Выслушал он мою просьбу внимательно, рассматривал портрет пристально, тонким голосом задавал вопросы. Наконец обратился к сотрудникам.
– Попробуем применить к данному случаю учение об идентификации на основе словесного портрета, – сказал он. И мне – Попрошу вас доверить нам этот портрет, прислать репродукции со всех имеющихся изображений этого же лица и дать месяц сроку.
Выходим из кабинета, я спрашиваю:
– Что он собирается делать?
Мне объясняют:
– Учение об идентификации, которое Сергей Михайлович решил применить для вашего случая, построено на основе словесного портрета. Это учение доказывает, что если на сличаемых изображениях представлено одно и то же лицо, то при совпадении двух устойчивых точек лица сами собой должны совпасть и все остальные точки. Если же они не совпадут, то, следовательно, это – изображение разных людей, ибо изображения разных людей, как доказывает криминалистика, не совпадают и не могут совпасть. Фотографические изображения сличаются часто, но живописные портреты – впервые.
Прощаемся – жмут руку:
– Можете спать спокойно. Раз взялся сам – через месяц точно будете знать: да или нет.
Ответ профессора Потапова
Прошел месяц. И вот мне вручают пакет и письмо на мое имя. Разрываю конверт, и первое, что вижу, – заглавие:
МНЕНИЕ ПРОФЕССОРА С М. ПОТАПОВА…
Я не знаю еще приговора, но судьба моя уже решена. С глубоким волнением начинаю читать строки этого документа.
С целью осуществления попытки решить поставленный вопрос путем сравнения признаков лица… с имеющимися образцами несомненных изображений Лермонтова, – читаю я, – были рассмотрены существующие репродукции с его известных портретов…
Из присланных ему репродукций профессор Потапов выбрал фотографию с миниатюры, написанной в 1840 году художником Заболотским, на которой Лермонтов изображен в том же повороте, что и на «вульфертовском» портрете. Эти изображения Потапов решил сличить. Прежде всего он довел их до равной величины, заказав с них такие фотографии, чтобы расстояние между двумя устойчивыми точками лица было на них совершенно одинаковое. В качестве масштаба для обеих фотографий он взял расстояние между окончанием мочки уха и уголком правого глаза на портрете Заболотского. Когда лица на портретах стали одинакового размера, по ним изготовили два крупных диапозитива – пересняли изображения на стеклянные пластинки.
При наложении этих диапозитивов один на другой и рассматривании их на просвет… – читаю я…
Очевидно, они в пакете. Разрываю бечевку, торопливо скидываю крышку с коробки, осторожно вынимаю из нее два темных стекла – диапозитивы, о которых пишет Потапов.
Поднимаю их к свету. На одном – увеличенная миниатюра Заболотского, на другом – уменьшенный «вульфертовский» портрет. Продолжая разглядывать их, аккуратно складываю вместе, один на другой, совмещаю окончания мочек ушей… совмещаю уголки глаз…
И – чудо! Изображения сразу исчезли, словно растаяли. Они слились воедино, в новый – третий – портрет. Совпали и брови, и глаза, и носы, и губы, и подбородки, и уши!.. Не совпали только прически, да левую щеку на портрете Заболотского ободком облегает щека «вульфертовского» портрета. Но разве прически и полнота щек относятся к устойчивым признакам? И еще прежде чем дочитано до конца заключение Потапова, я уже предугадываю вывод:
…следует высказать мнение, что доставленный тов. Андрониковым портрет масляными красками представляет собой один из портретов М. Ю. Лермонтова.
«Какая радость, – думаю я. – Какая замечательная работа! Выдающийся советский криминалист впервые в истории криминалистики взялся за опознание личности неизвестного офицера на живописном портрете прошлого века, и с каким блеском продемонстрировал он точность криминалистических методов!»
Потапов опасался, что если художники нарушили пропорции между отдельными чертами лица, то, стало быть, портреты не похожи на оригинал и при сличении их ничего не получится. Но, к счастью, все получилось.
И я продолжаю с огромным волнением и радостью рассматривать это волшебное слияние двух разных изображений в одно живое лицо. Как удивительно изменились глаза! Рассеянный, задумчивый взгляд «вульфертовского» портрета сделался пристальным и сосредоточенным и, кажется, устремлен теперь прямо на вас.
Какое счастье, что оба художника были верны натуре! Соблюдая реальные соотношения лица, они с большой точностью запечатлели черты великого своего современника.
Я перечитываю заключение Потапова. Это исчерпывающий ответ не только на предложенный мною вопрос – это ответ и тем, кто не узнаёт Лермонтова на новом портрете.
Результаты достигнуты не случайно. Искали портрет, а в портрете искали Лермонтова люди многих профессий: и сотрудники литературных музеев, и подполковник инженерных войск Вульферт, и студент железнодорожного техникума, и художник Корин, московские криминалисты во главе с профессором Потаповым, библиотекари, фотографы, рентгенологи. Криминалисты применили к портрету свои точные методы, и если бы мне не помог Яков Иванович, то Сергей Михайлович Потапов все равно узнал бы в лицо этого офицера и сказал бы нам, что это все-таки Лермонтов.