– «Дульчибелла» лежит ровно, – заметил он. – Когда намереваешься спокойно пообедать, нет ничего лучше, как сесть на мель. К тому же мы можем работать здесь с таким же успехом, как и в любом другом месте. Вот посмотришь.
Подобно большинству сухопутных я питал искреннюю предубежденность к посадкам на грунт, поэтому жизнерадостные парадоксы моего ментора вызвали поначалу некоторую досаду. После ланча на свет была извлечена крупномасштабная карта эстуария, и мы склонились над ней, намечая мероприятия на ближайшие дни. Нет смысла утомлять рядового читателя географическими подробностями, также тратить силы, наставляя тех, кто в этих вопросах осведомлен. И для той и другой категории будет достаточно общей карты и крупномасштабной врезки[52], дающей вполне ясное представление о регионе. На схеме видно, что три широких фарватера рек Яде, Везера и Эльбы рассекают пески на две основные группы. Западная представляет собой треугольник с симметричными сторонами, очень похожий по форме на наконечник копья, древко которого образует полуостров между Яде и Везером. Восточная – огромное скопление отмелей, опирающихся на ганноверское побережье, с боковыми сторонами, почти ровными и чистыми, тогда как лицевая сторона, смотрящая на северо-запад, жутко изрезана яростью моря, которое прогрызло в массиве глубокие полости и запустило голодные щупальца в самую его сердцевину. Все это напоминает развернутую наоборот букву «Е», а еще точнее, грубую вилку с тремя смертоносными зубцами, которые называются Шархерн, Кнехт и Тегелер. Они ничуть не менее опасны, чем Копье[53], и много добрых кораблей разбилось там в щепы во время северных штормов. Если следовать этому сравнению, банка Хоенхерн, где едва не потерпел крушение Дэвис, расположена между верхним и средними зубцами вилки.
Нашей задачей являлось исследовать Копье, Вилку и те каналы, что разветвляются по ним. Я обозначаю их общим термином «каналы», хотя на деле они разнятся по свойствам, почему в немецком языке имеются различные названия для них: балье, гат, лох, дьеп, ринне. Для наших целей будет достаточно разделения протоков на два больших типа: те, в которых вода держится на любой стадии, и те, которые пересыхают частично или полностью во время отлива.
Дэвис пояснил, что именно последние заслуживают наиболее пристального изучения и будут являться главной нашей заботой, поскольку именно они являются «сквозными маршрутами», связующими линиями между эстуариями. На схеме вы всегда можете определить их по линиям Y-образных отметок, обозначающих «боны», или вехи, – это укрепленные в песке шесты или бревна, которыми отмечают проход. Линии эти весьма приблизительные и могут совершенно не корреспондироваться с тем или иным «боном», которые так многочисленны и запутанны, что их не нанесешь ни на какую карту, даже самую крупномасштабную. Это же применимо и к более крупным каналам, все мельчайшие ответвления коих также невозможно отобразить.
Именно на краю одного из таких приливных проходов и лежала сейчас яхта. Он носит название Штикер-Гат, и вы обязательно отыщете его на карте, если проведете мысленную линию на запад, следуя нашему курсу от Куксхафена[54]. Это, как поделился Дэвис, был последний и самый сложный отрезок «короткого пути», которым прошла «Медуза» в тот достопамятный день, стадия, оставшаяся недостижимой для «Дульчибеллы». Покончив с обсуждением, мы собрались на палубу. Дэвис вооружился блокнотом, биноклем и призматическим компасом, предназначение которого – взятие азимутов по каналам – сделалось наконец вполне ясным. И вот что предстало моим глазам наверху.
Глава XIIМое боевое крещение
Яхта лежала с почти незаметным креном (спасибо паре боковых килей, идущих по днищу) в ложбинке, вырытой ею под себя, и, таким образом, оставалась окольцована пространством воды в несколько дюймов, словно рвом.
На мили в каждом направлении простиралась песчаная пустыня. На севере она тянулась до самого горизонта, разрываясь только голубой точкой острова Нойверк и маяком на нем. На восток пески, казалось, тоже уходят до бесконечности, но дымок парохода свидетельствовал о том, что там они пересекаются потоком Эльбы. На юге их ограничивала едва очерченная линия ганноверского побережья. Лишь на западе песчаный монолит прорезался остатками моря, из которого он поднялся. В этой стороне пространство кишело белыми червячками, хаотично сползающимися к одному месту на северо-западе, откуда доносился приглушенный звук, похожий на шипение тысяч змей. Я назвал это пустыней, но на самом деле ландшафт не был вовсе лишен ярких черт. Цвет его варьировался от желтовато-коричневого в возвышенных местах, где песок успел обсохнуть на ветру, до бурого или темно-фиолетового, где еще держалась влага, или синевато-серого, обозначающего полосы ила, запятнавшие чистое лоно песков. Тут и там виднелись озерца, взъерошенные обессилевшим ветерком, тут и там глаз цеплялся за раковину или пучок водорослей. А совсем рядом с нами извивался в направлении к шипящему клубку на северо-западе наш бедолага-канал, безжалостно превращенный отливом в грязную стоячую канаву в какой-нибудь фут глубиной, недостаточной даже, чтобы скрыть наш верповый якорь, в дерзкой насмешке выставивший из воды одну лапу. Пасмурное, серое небо, ветер, стонущий в снастях, словно оплакивая ускользнувшую из рук добычу, придавали всей этой сцене невыразимое уныние.
Дэвис с восторгом озирал ее с минуту, потом забрался для лучшего обзора на гик и провел биноклем вдоль всего русла канала.
– Превосходно размечен, – задумчиво констатировал он. – Но пара вех значительно отклоняется. Юпитер, какой прихотливый тут поворот!
Он взял азимут с помощью компаса, сделал пометку в блокноте и, мощно оттолкнувшись, спрыгнул на песок.
Это, осмелюсь доложить, был единственный способ «сойти на берег», который ему нравился. Мы двинулись вперед настолько быстро, насколько позволяли тяжелые морские сапоги, и следовали руслу уходящего на запад канала, разведывая дорогу, по которой нам предстояло проплыть с наступлением прилива.
– Единственное средство изучить места, подобные этому, – увидеть их при низкой воде, – прокричал мой друг. – Берега канала обсыхают, и сам он – как на ладони. Глянь на тот бон… – Дэвис презрительно махнул рукой. – Совсем не там, где надо. Полагаю, пролив здесь переместился, причем на очень важном повороте. Если будешь ориентироваться на эту веху, сядешь на мель.
– Что может оказаться весьма полезно, – заметил я.
– А, брось! – расхохотался Дэвис. – Мы ведь исследуем. Мне хотелось бы пройти по этому каналу без единой ошибки. В следующий раз так и будет.
Остановившись, он принялся манипулировать компасом и блокнотом. Затем наш поход продолжился до следующей остановки.
– Посмотри, канал становится глубже, – сказал мой провожатый. – Минуту назад тут было почти сухо, а теперь течение заполняет его. Это прилив идет, причем, обрати внимание, с запада, то есть со стороны Везера. А это говорит о том, что мы пересекли водораздел.
– Водораздел? – недоуменно переспросил я.
– Да, так я их называю. Понимаешь, эти обширные пески похожи на гряду холмов, разделяющую две равнины. Они вовсе не такие плоские, какими кажутся, – всегда есть место, вернее даже, гребень, расположенный в самом высоком месте. Когда канал прорезает отмель, самым мелким он будет там, где пересекает именно этот гребень. В пик отлива там, как правило, совсем сухо, а спускаясь по обе стороны от него к морю, канал становится все глубже. Во время прилива море гуляет, ясное дело, где хочет, но, как только начинается отлив, вода расступается по обе стороны от гребня и канал разделяется на две реки, текущие в противоположном друг другу направлении и берущие начало от центра, или водораздела, как мы его назовем. И напротив – с наступлением прилива пролив подпитывается двумя потоками, устремляющимися к центру и встречающимися в середине. В данном месте в роли кормильцев выступают Везер и Эльба. Вот это течение направлено на восток, время дня говорит о том, что начинается прилив, из вышесказанного следует вывод: водораздел расположен между нами и яхтой.
– А почему это так важно?
– Потому что течения эти очень сильны и необходимо точно знать, если ты вдруг теряешь основное и попадаешь в ложное. Кроме того, когда пересекаешь отмель при падающей воде, гребень представляет собой критическую точку, и не помешает представлять, миновал ты ее или нет.
Мы шли до тех пор, пока дорогу не преградила обширная лагуна. Выглядела она куда внушительнее канала, но Дэвис после краткого осмотра презрительно хмыкнул.
– Это тупик, – сказал он. – Видишь тот песчаный горб, которым она образована?
– Но лагуна отмечена боном, – возразил я, указав на покосившийся шест на берегу и погрозив обманщику пальцем.
– Да, еще одна ошибка – это старое русло, которое теперь обмелело. Тот бон обманный. Дальше нам идти нельзя, вода быстро прибывает. Я только возьму пеленг на направления, какие отсюда видны.
Эта фальшивая лагуна оказалась одной из целого ряда, расположенных далее к западу, они разбухали и тянули друг к другу руки через разделявшие их ребра пески. Отдаленное шипение постепенно приближалось и делалось все громче, а за ним стал различим грохот прибоя. Повернувшись спиной к ветру, мы поспешили к «Дульчибелле», подгоняемые растущим с каждой минутой уровнем воды в канале.
– Самое время обследовать противоположную сторону, – заявил Дэвис, когда мы подошли к яхте, и я поздравлял себя, что нам удалось достичь базы, не обнаружив, что коммуникационные линии перерезаны.
И мы затопали в том направлении, откуда приплыли утром, шлепая по лужам и перепрыгивая ручейки, ответвляющиеся от основного канала по мере наступления прилива. Покончив с наблюдениями, мы оборотились вспять, уже вынужденные совершать обходы в наиболее глубоких местах, а финальный отрезок до яхты проделали по колено в воде.