– Где?
– Там, внутри, под Хоенхерном, – не мудрствуя лукаво, ответил Дэвис.
– Где-где?!
– Под Хоенхерном.
– Продолжайте. И Долльман не стал ждать вас в Куксхафене?
– Не знаю, я туда не пошел.
Выражение лица коммандера сделалось еще более озадаченным.
– В том смысле, что не воспользовался тем каналом, – пояснил Дэвис. – Я передумал, потому что на другой день подул восточный ветер. До Куксхафена мне пришлось бы лавировать всю дорогу, зато для захода в реку Эйдер ветер был попутным. Туда я направился и прошел тем путем до Балтийского моря. Мне ведь было без разницы.
Наступила еще одна пауза.
«Отлично проделано, Дэвис!» – подумал я. Мой товарищ изложил все как есть, не прибегая к уверткам. Мне было прекрасно известно, что то же самое он говорил и всем прочим, поэтому никто не уличит нас в нечистой игре.
Фон Брюнинг вдруг рассмеялся, весело и сердечно.
– Еще глоток ликера? – спросил он. Потом повернулся ко мне. – Честное слово, ваш друг меня восхищает. От него не дождешься длинных рассказов. А мне ведь сдается, ему пришлось там несладко.
– Для него это чепуха, ему нравятся трудности, – сказал я. – Однажды мы стояли на якоре за Хоенхерном в самый разгар шторма. Так он говорил, что там безопаснее, чем в гавани, и гораздо чище.
– Меня удивило, что вчера Дэвис завел вас сюда. Ветер был попутный для Англии, а расстояние тут не слишком большое.
– У нас, знаете ли, не нашлось хорошего лоцмана.
– С очаровательной дочкой?
Дэвис нахмурился и зыркнул на меня. Я смилостивился и сменил тему.
– Помимо прочего, мы оставили на месте прошлой стоянки якорь и цепь.
И я исповедался в своем «морском грехе».
– Раз якорь отмечен буем, советую подобрать его как можно скорее, – шутливо отозвался фон Брюнинг. – Пока никто другой не успел.
– Клянусь Юпитером! – с жаром воскликнул Дэвис. – Каррузерс, нам нужно уходить со следующим приливом.
– О, мне думается, причин для спешки нет, – ответил я отчасти из вежливости, отчасти от нежелания расставаться с благами земли. Гораздо приятнее сидеть в нормальном кресле, а не корчиться, как мартышка, над столиком высотой до колена, и вдыхать керосиновый смрад от плиты, какой бы весомой ни была причина, заставляющая это терпеть.
– Народ-то тут честный, так ведь? – добавил я.
Эти слова не слетели еще с моих губ, как мне припомнился ночной визитер на Вангероге. А вдруг фон Брюнинг устроил нам проверку? Гримм (если непрошеным гостем был он) рассказал ему о стычке, и умолчание с нашей стороны будет свидетельствовать, что мы нечто подозреваем. Я мысленно пнул себя, но было поздно. Пришлось брать быка за рога.
– Проклятие, Дэвис! – воскликнул я. – Совсем забыл про того парня с Вангерога. Да, якорь, видимо, могут умыкнуть.
Дэвис растерялся, но фон Брюнинг смотрел на меня.
– Мы даже мысли не допускали, что на островах есть воры, – пояснил я. – Но как-то ночью я едва не поймал одного с поличным. Этот тип решил, что яхту оставили без присмотра.
Я описал происшествие в подробностях, добавив по возможности юмора. Гость наш улыбнулся и принялся выгораживать островитян.
– Это чудесный народ, но у него врожденный инстинкт стервятника. Отцы жили тем, что удавалось добыть с потерпевших крушение судов, и дети унаследовали тягу к мародерству. Когда на Вангероге был построен маяк, местные жители, ничтоже сумняшеся, написали правительству петицию с требованием возместить упущенную выгоду. Теперь побережье прекрасно оснащено сигнальными огнями и кораблекрушения случаются редко, но вид брошенной яхты мог разжечь в ком-то старую страсть. Подобное же может случиться с якорным буем.
Упоминание о кораблекрушениях заставило меня напрячься. Еще одна проверка? Трудно сказать, но лучшая защита – это нападение, да и от проблем в будущем может уберечь.
– А не лежит ли к западу отсюда остов затонувшего корабля с сокровищами? – спросил я. – Нам приходилось слышать о нем на Вангероге (первое допущенное мной искажение истины). Говорят, есть компания, занимающаяся его подъемом.
– Совершенно верно, – ответил коммандер без тени смущения. – Не удивляюсь, что до вас дошли слухи, новостей в этих краях мало, поэтому об этом только и твердят. Корабль лежит на Юстер-Рифф, отмели недалеко от Юста[67]. Это французский фрегат «Коринна». В 1811-м он шел из Гамбурга в Гавр – Наполеон тогда владел Гамбургом не менее твердо, нежели Парижем. Корабль вез полтора миллиона в золотых слитках и был застрахован гамбургской компанией. Он затонул на четырех саженях, разломился и лежит там вместе с сокровищем.
– И его так и не подняли?
– Нет. Попытка страховой компании провалилась, и та обанкротилась. Потерпевший крушение фрегат перешел к вашему, английскому, «Ллойду». И оставался в его владении до семьдесят пятого года, но ни одного слитка поднять так и не удалось. Если по правде, за пятьдесят лет до него так и не добрались, даже само местоположение корабля оставалось сомнительным, потому как песок поглотил все без следа. Права переходили из рук в руки и в восемьдесят шестом попали к одной предприимчивой шведской фирме. Та задействовала современную технику, водолазную и землечерпательную, выудила со дна кучу деревяшек и прочего мусора, а потом разорилась. С тех пор два гамбургских общества одно за другим предприняли две попытки, но оба лишь растратили свой капитал. Ходят слухи, что в попытках погибло немало народу и развеялся по ветру добрый миллион. А слитки и по сей день где-то там.
– И что же происходит сейчас?
– Недавно образовалась небольшая местная компания. Устроив депо на Меммерте, она с изрядным упорством принялась за дело. Ее главная движущая сила – некий инженер из Бремена, а акционерами выступают предприниматели с Нордернея и из Бремена. Кстати, наш друг Долльман имеет в этой фирме свой немалый интерес.
Краем глаза я отметил, что на красноречивом лице Дэвиса все сильнее проступают признаки терзающих моего друга сомнений.
– Тогда нам не стоит навещать его и отрывать от дел, – со смехом заявил я. – Но все это так интересно. Удалось фирме добраться до слитков?
– Хороший вопрос! – отозвался фон Брюнинг, загадочно подмигнув. – Предприятие это исключительно сложное. Остов фрегата совершенно развалился, и золото, как наиболее тяжелый груз, осело, разумеется, глубже всего прочего. Использовать драгу ниже определенной отметки не получается, приходится полагаться на водолазов, которые делают раскопки в песке и доставляют находки на берег. Всякий очередной шторм сводит плоды их работы к нулю, а погода, подобная державшейся последние две недели, играет с ней злую шутку. Буквально сегодня утром я повстречал управляющего фирмы, он по случаю оказался здесь. Герр Гримм мрачен, как туча, в отношении перспектив.
– Быть может, все это романтический бред, но, мне кажется, эти парни заслуживают вознаграждения за потраченные деньги, – заметил я.
– Очень на это рассчитываю, – кивнул коммандер. – Если честно, я и сам приобрел несколько долей.
– О, надеюсь, мои расспросы не были бестактными?
– Ничуть. Все, о чем я поведал вам, известно всем и каждому. Но вам стоит понимать, что излишняя шумиха тут ни к чему. Ставки высоки, а компания не столь уж и надежна. Вокруг этой истории возникла судебная тяжба. Не то чтобы меня сильно заботили мои вложения – даже при самом худшем обороте потеряю я немного. Но это предприятие привлекает интерес к этому ужасному побережью. Время от времени, когда по пути, я заглядываю и проверяю, как движется дело.
– Да, это ужасное побережье, – искренне согласился я. – Но, думаю, Дэвис ни за что этого не признает.
– Тут удивительные места для прогулок под парусом, – заявил мой друг, задумчиво глядя в сторону подернутого бурунами серого простора Северного моря.
Он продолжил в том же духе, и разговор плавно уклонился в сторону наших приключений на Балтике и в эстуариях. Фон Брюнинг устроил нам перекрестный допрос, но провел его с подкупающей вежливостью и искусством. Ни один из его вопросов не подразумевал ничего обидного, и отвечать на них с предельной искренностью представлялось единственным приемлемым выходом. Так что самым естественным образом – день за днем, эпизод за эпизодом – все наши похождения всплыли наружу. По мере разговора я с удивлением ловил себя на мысли, сколь ничтожно малое нуждалось в сокрытии, и от души порадовался принятому нами решению быть откровенными. Свободное владение языком отдало пальму первенства мне, а Дэвис только подтягивал. Но ось рассказа проходила именно через него. Я осознал это, наблюдая за игрой выражений на его честном лице, слышал попытки выразить пристрастие к любимому своему занятию – все это на своем непередаваемом немецком. Но он был убедителен, потому что оставался самим собой.
– И много таких, как вы, в Англии? – спросил вдруг фон Брюнинг.
– Как я? О, тысячи, – ответил Дэвис.
– Хотелось бы мне иметь побольше подобных людей в Германии. У нас тут в яхтинг, скорее, играют: половину времени проводят на берегу, пьют и бездельничают. Наемный экипаж, чистые руки, белые штаны; к середине сентября все сворачиваются.
– Мы редко встречали тут яхты, – вежливо заметил мой друг.
Я, со своей стороны, не пытался изображать из себя Дэвиса. Верный своей низменной натуре, я настаивал, что эти немецкие яхтсмены совершенно правы, и не без тайного удовольствия живописал жуткие картины плавания без экипажа, сетовал на тяготы, на которые мой безжалостный шкипер меня обрек. Меня позабавило, как поморщился Дэвис, когда я говорил про первую свою ночь во Фленсбурге, но, дорвавшись наконец до мести, я не собирался его щадить. Он мужественно выносил мои шутки, но я прекрасно видел, что простить болтовню насчет «очаровательной дочки» ему не по силам.
– Вы прекрасно говорите по-немецки, – сказал фон Брюнинг.
– Я жил в Германии.
– Изучали язык в профессиональных целях, как понимаю?