О времени представление у меня было смутное, потому как на часы посмотреть я не мог, но предполагал, что отплыли мы примерно в четверть двенадцатого. Шел буксир споро, труба извергала клубы дыма, высоко вздымался под носом бурун. Кораблик явно обладал мощной машиной, а груз оказался сравнительно легким.
Вот в нескольких словах общая обстановка. Что до собственного моего положения, я не был склонен бледнеть перед этим безумным приключением, в сто крат более опасным, нежели вылазка под прикрытием тумана на Меммерт. Я понимал, что кризис близится, но уповал, что дерзость, выручавшая меня дотоле, поможет и сейчас. Удача любит отважных. Положившись на нее, я стал ждать.
Меня ставило в тупик поведение пассажиров. Они так и стояли в рядок у гакаборта и смотрели назад, словно безутешные эмигранты, по временам жестикулируя и указывая на что-то. Поскольку из воды не выступило еще ни клочка отмелей, я сделал вывод, что предметом дискуссии служит баржа. И именно с момента осознания сего факта я и веду отсчет своего прозрения. Но нить моих размышлений оборвалась, не дойдя до конца, потому как пассажиры принялись расхаживать по палубе и мне пришлось залечь. Приподнявшись в следующий раз, я обнаружил их у штурвала, обступившими Гримма. Судя по жестам, они обсуждали курс и время, ибо Гримм светил ручным фонарем на часы.
Мы шли на север, и по характеру волн я понял, что приближается Аццумер-Эе, пролив между Лангеогом и Бальтрумом. Выходим в открытое море? Меня вдруг накрыло: что, если этот лихтер предназначается для Меммерта? Иначе просто нельзя. Будь на моем месте Дэвис, он давно бы уже просчитал возможные направления сего круиза, определяемые силами, не зависящими от людских. Отплытие состоялось после того, как прилив миновал высшую точку. Уровень воды падает, разветвляющиеся за островами каналы становятся постепенно непроходимыми. До Меммерта добрых тридцать миль и три водораздела: за Бальтрумом, Нордернеем и Юстом. Грамотный и уверенный в себе шкипер еще способен пройти ночью над одним из них, но большая часть пути будет неизбежно пролегать с внешней стороны островов. Мне теперь лучше стал понятен смысл протестов герра Шенкеля, высказанных им Гримму. Никогда нам с Дэвисом не встречался лихтер, буксируемый в открытом море, а вот под защитой островов их сновали сотни. На деле именно существование столь укрытой акватории и породило такие оживленные грузоперевозки. Только профессия Гримма да поклажа баржи намекали на Меммерт как место назначения, и теперь я начал сомневаться в этом. Тот хитрый песчаный полумесяц и прежде вводил нас в заблуждение.
В этот момент как бы в ответ на мои мысли зазвенел машинный телеграф и буксир замедлил ход. Я пригнулся. Послышался голос Гримма – он приказал матросу на лихтере дать право руля, а впередсмотрящего вызвал на корму. От следующего распоряжения кровь застыла у меня в жилах: «Спустить шлюпку!» Кто-то возился у шлюпбалки, передние тали скользнули в блоке, лодка дернулась. Я уже прикидывал, как далеко плыть отсюда до Лангеога, когда раздался сильный, властный голос, не знакомый мне.
– Нет, шлюпка нам не нужна! Волны пустячные, можно спрыгнуть! Так ведь, Беме? – Говоривший залился радостным смехом.
«Боже милосердный! – мелькнула у меня мысль. – Это они, что ли, собрались вплавь на Лангеог?» Но одновременно у меня вырвался вздох облегчения.
Буксир безжизненно покачивался, по направлению к корме затопали шаги. Раздался крик: «Achtung!»[109] Опять послышался смех, потом глухой шлепок и скрежет. Мы снова тронулись, осторожно натягивая канат, потом дали полный ход. Выходит, пассажиры выбрали для дальнейшего путешествия баржу, предпочитая угольную пыль и брызги чистой палубе и теплу капитанской каморки. Восстановилась тишина, и я снова выглянул. Гримм по-прежнему стоял у штурвала, хладнокровно перебирая спицы, по временам бросая через плечо взгляд на свой драгоценный груз. Итак, мы все-таки направляемся в открытое море!
Невдалеке слева по борту виднелась обрамленная линией прибоя темная масса – восточная оконечность Бальтрума. Мы медленно повернули на ветер, огибая опасную отмель, и очертания острова растворились в ночи. Нас встречали бескрайние просторы Северного моря, заявляя о себе усилившейся качкой и залпами брызг.
И тут начались эволюции. Гримм передал штурвал матросу, а сам подошел к гакаборту и принялся выкрикивать команды: «Лево руля! Право руля!» – повинуясь сигналам с баржи. Мы описали полный круг, прошлись последовательно под различными курсами к ветру, затем углублялись прямо в открытое море, пока волнение изрядно не усилилось, потом возвращались назад, пока ухо не уловило шороха прибоя, разбивающегося о пляж острова. Там маневры, явно игравшие роль ходовых испытаний, закончились, мы легли в дрейф, чтобы снова принять пассажиров. Едва поднявшись на борт, те сошли вниз, а Гримм, положив буксир на курс, вернул штурвал матросу, стянул себя мокрый плащ, набросил его на световой люк каюты и последовал за гостями. Курс вел на запад, маяк Нордерней виднелся в паре румбов слева по носу. На Меммерт? Возможно, но это не имеет значения, потому как мои мысли сегодня были очень далеки от Меммерта. Ведь это еще и курс на Англию! Да, до меня наконец дошло. Я присутствовал при репетиции грандиозного спектакля, премьера которого должна была состояться, быть может, уже в ближайшем будущем. Спектакля, в котором мириады мореходных барж, несущих уже не половинный груз угля, но полный комплект солдат, выдвинутся одновременно семью флотами через семь мелководных протоков, пересекут под эскортом кайзеровского флота Северное море и обрушатся всей массой на английские берега.
Снисходительный читатель, ты, возможно, заклеймишь меня наивным тугодумом, но, даже посыпая голову пеплом, я осмелюсь возразить против подобного вердикта. Припомни, что, какими недавними ни были бы описываемые здесь события, лишь после них возможность вторжения немцев в Англию сделалась темой публичного обсуждения. Мы с Дэвисом никогда… Я хотел сказать, не рассматривали подобной возможности, но это будет не совсем верно. Пару раз речь об этом заходила, и если бы хоть один инцидент за время его одиночного или совместного нашего круиза мог быть истрактован как подтверждение догадки, Дэвис, уж точно, загорелся бы от упавшей искры. Но ты, дорогой читатель, наблюдал, как с самого начала и до последнего момента цепь прихотливых случайностей все глубже увлекала нас на ложный след, покуда мы не укрепились незыблемо во мнении, что секрет, в который стараемся мы проникнуть, имеет отношение к обороне, а не к нападению. Для открытия истины требовался настоящий умственный кульбит, а мне он, как любителю, дался не просто. Тем более, что избранный для вторжения способ носил столь странный и непредсказуемый характер. Любое нормальное нашествие начинается из больших портов и требует флотилий океанских транспортов, здесь же ничего подобного не наблюдалось. Отказаться от общепринятых методов, использовать скрытые свойства пренебрегаемого всеми участка побережья, преобразовать и развить множество ничтожных протоков и приливных каналов, а затем сформировать под прикрытием островов армаду из мелкосидящих барж, способных подойти к столь же неудобному участку побережья неприятельской страны – вот суть концепции, настолько дерзкой и в каком-то аспекте даже фантастической, что я до сих пор верю в ее реальность лишь наполовину. Но иного объяснения быть не могло. Кусочек за кусочком фрагменты загадки складывались и наконец образовали единое целое[110].
Буксир устремлялся в ночь. Дождевой шквал налетел на него и с шипением ушел за корму. Бальтрум остался позади, и в свете выныривающей из-за облаков луны появились очертания острова Нордерней. Опьяненный триумфом, я лежал, скорчившись в своей раскачивающейся колыбели, и обыскивал каждый закуток моей памяти, чтобы вытряхнуть его пыльное содержимое, предать большую часть огню, а остальное освежить в свете недавнего открытия.
Думы мои касались вещей, а не персон, высоких государственных материй, а не грязных личностных интересов, столь тесно с ними связанных. Но в один миг я внезапно был возвращен на землю, чтобы вспомнить о себе, о Дэвисе и о насущных проблемах.
Как я понял по характеру брызг, залетавших в лодку, мы снова меняли курс. Я услышал голос Гримма и, улучив момент, выглянул наружу. На траверзе левого борта широко открывались яркие огни города Нордерней и променада, и буксир, как заключил я, собирался войти в Зее-Гат[111].
Судно описывало циркуляцию, пробиваясь через неспокойные воды над отмелью, пока его нос не устремился к югу, а ветер не оказался на правой скуле. Не далее как в миле находились вилла, яхта и три участника драмы. Три, это если с Дэвисом все в порядке.
Мы собираемся зайти в гавань на Нордерней? Господи, какая кульминация! Если, конечно, мне удастся воспользоваться ею. Здесь моя работа сделана, самое время присоединиться к Дэвису и довести наш план до конца!
Отчаянная идея перерезать шлюпочные тали – я краснею, вспоминая о своей глупости, – умерла, едва родившись. Вместо этого я постарался проиграть в уме наше приближение к пирсу. Моя лодка находится по правому борту, то есть с дальней от причала стороны. Вода стоит низко, пользуясь суматохой прихода в порт, я могу выбраться на шлюп-балку, спрыгнуть в море, переплыть через углубленный земснарядом фарватер – всего несколько ярдов, – подобраться по отмели как можно ближе к «Дульчибелле» и проплыть оставшееся расстояние. Я обтер с глаз соленые брызги и размял затекшие ноги. Эге, неужели Гримм снова передает руль? Шкипер спустился в каюту, оставив у штурвала матроса. Нам полагалось забирать влево, но нет, мы шли прежним курсом – на юг, к материку.
Хотя намеченный план рухнул, стремление попасть к Дэвису, стоило ему зародиться, стало стремительно нарастать.
Пункт нашего назначения тем временем определился. Мы вошли в канал, которым воспользовались во время вояжа вслепую на Меммерт и которым я плыл на пароме два дня назад. Это был тупик, ведущий только в одно место – к пристани под Норддайхом. Т