Следствие продолжалось еще пару часов. А с одиннадцати сам особняк и его окрестности стали заполняться любопытными. Репортеры местных газет, один или два корреспондента из Лондона – представительские аккредитации от той или иной газеты открывали им все двери. В итоге пришлось отправить Петри дежурить у входа, чтобы не разрешать проникать в дом случайным посетителям. Констеблю было дано задание пропускать только тех, кто реально мог сообщить что-то важное относительно убийства, – свидетелей пускали в дом без лишних вопросов. Удивительно, сколько людей, как выяснилось, «знали вещи, связанные с преступлением и, без сомнения, важные для следствия». Однако все они были опрошены меньше чем за час, и ничего существенного добиться не удалось.
В пятнадцать минут второго прибыла Антуанетта Брелнер, одетая во все черное. Она прикрыла лицо вуалью, которая лишь подчеркивала бледность ее лица. Девушку сопровождал дядя.
Инспектор встретил их в зале. При виде детектива Антуанетта покачнулась, едва не рухнув на пол, а потом, решительно взяв себя в руки, шагнула к полицейскому.
– Вы тот самый господин Хэдленд? – заявила она скорее, чем спросила, причем голос ее звучал твердо, хотя при желании в нем можно было различить некий оттенок неуверенности. – Я – мисс Антуанетта Брелнер. Наверное, вы слышали обо мне от Найджела. Я собиралась выйти за него замуж. А это – мой дядя. Я живу у него в поместье. Мистер Хэдленд – господин Брелнер, – манерно представила она друг другу мужчин, и те, согласно принятому этикету, вежливо поклонились друг другу.
– Рад видеть вас, господин Хэдленд, – произнес безукоризненно выглядевший Брелнер на своем чуть напыщенном английском. – Жаль, что наша встреча произошла при столь трагических обстоятельствах.
– Мне тоже, – пробормотал Клик, внимательно изучая резкие черты лица собеседника; инспектору сразу не понравился острый взгляд человека, который должен был стать тестем Найджела, если бы события не приняли драматический оборот.
– Так вы считаете, что ничего сделать нельзя?
В голосе гостя звучало искреннее беспокойство. При этом он на французский манер поглаживал свою седую бороду.
– Я надеялся, мистер Брелнер, вы знаете что-то, что принесло бы пользу сэру Найджелу. Вы могли бы выступить как свидетель. Мы разыскиваем людей, которые способны пролить свет на эту трагедию. Что касается меня, то нисколько не сомневаюсь в том, что сэр Найджел невиновен, но правосудие обязано опираться лишь на факты, а они пока склоняются не в его пользу, – продолжал инспектор. – Однако все это сугубо мое личное мнение. И все же я с готовностью выслушаю любые аргументы, свидетельствующие как о невиновности сэра Найджела, так и против нее.
Неожиданно Антуанетта всхлипнула, и господин Брелнер, ни слова не говоря, отвел ее в сторону. Все происходящее было для нее ужасным испытанием, однако девушка сама настояла на поездке в «Башни…», так как надеялась, что может пригодиться в качестве свидетеля. Когда же Антуанетта немного успокоилась, они перешли в большой зал, заполненный людьми, где в дальнем пустом углу на возвышении лежали тела, завернутые в черную ткань.
Господин Брелнер отыскал для племянницы свободный стул, усадил ее и остался стоять рядом. Неподалеку от них Клик заметил Боркинса в его обычной одежде. Когда Брелнер прошествовал мимо, дворецкий приветствовал его легким поклоном, слабо улыбнувшись, словно в глубине души он радовался присутствию дяди мисс Антуанетты.
Потом послышался ропот предвкушения; люди, стоявшие у дверей, расступились в стороны – видимо, привезли подозреваемого.
Найджел шагнул в зал в сопровождении двух полицейских. Выглядел он бледным и измученным, словно за эти дни заключения разом постарел лет на десять, а то и больше. Складки пролегли вокруг его рта и глаз, которые утратили свою прозрачность и помутнели. Со стороны казалось, что Найджел за эти сутки высох, на его висках пробилась седина. Однако он шел уверенно, высоко подняв голову, спокойно сложив перед собой руки, скованные наручниками. Можно было подумать, что он сильно удивлен происходящим, хотя при этом держался достойно и невозмутимо.
Антунетта приглушенно охнула, когда он вошел, а потом замерла, прижав ко рту платок. Когда же он услышал ее всхлип, его лицо на мгновение дрогнуло. Он обвел взглядом собравшихся в зале, увидел невесту и грустно улыбнулся.
Тем временем члены жюри присяжных – двенадцать как на подбор крепких, выносливых мужчин: торговцы, местный фельдшер, двое фермеров и еще два человека неопределенных занятий – зарегистрировались. Чтобы избежать ненужных кривотолков, которые могли бы повлиять на решение членов жюри, коронер прибег к последнему достижению техники и привез всех присяжных на грузовом автомобиле, использовав при этом выделенный ему государственный ресурс.
Итак, предварительное слушание дела началось.
Ропот возбуждения пробежал по толпе. С болезненным любопытством все подались вперед. Репортеры принялись что-то строчить в записных книжках, слегка бледные и нервничавшие, хотя многие из них не раз присутствовали на подобных мероприятиях. Брелнер сдавленно вскрикнул и на мгновение закрыл лицо руками, но Антуанетта сидела неподвижно, как мраморная статуя, и старалась не смотреть на завернутые в ткань трупы, лежавшие на возвышении.
Тем временем коронер произнес речь самым деловым образом, чуть покачиваясь, указывая рукой на один из трупов и всякий раз упоминая Дакра Уинна. Он указал также на отверстие в черепе Коллинза.
– В данный момент очевидно, что в обоих случаях смерть была вызвана выстрелом в голову, – закончил он свой монолог совершенно равнодушным голосом. – Эти два человека убиты одинаковым способом. Однако выстрелы были произведены из разных револьверов. Господин Дакр Уинн застрелен из оружия мелкого калибра. В ходе предварительного расследования мы извлекли пулю. Кроме того, у нас есть револьвер, из которого, как мы думаем, был произведен выстрел. В случае же с Джеймсом Коллинзом у нас нет ни оружия, ни чьего-либо свидетельства, ни причины, по которой совершено данное преступление. Поэтому сначала рассмотрим смерть Дакра Уинна. Он был убит выстрелом из револьвера в висок и скорее всего скончался мгновенно. Начнем дознание с опроса подозреваемого.
С этими словами коронер поднялся со своего места, взял со стола крошечный револьвер и выставил его на обозрение всех присутствующих.
– Это ваше оружие? – спросил он у Мерритона, глядя ему прямо в глаза.
– Да.
– Понятно. Как видите, из него стреляли один раз. Вместо одного патрона – стреляная гильза. – Одновременно он поднял револьвер и продемонстрировал публике пять патронов и гильзу. Потом взял со стола пулю, извлеченную из головы Дакра Уинна, и показал ее собравшимся. – Сэр Найджел Мерритон, мы считаем, что эта пуля выпущена из револьвера, который вы признали своей собственностью. Вы подтверждаете, что она такая же, как в патронах вашего револьвера?
Найджел едва заметно кивнул. Когда же он заговорил, взгляд у него был как у затравленного зверя, а голос явно дрожал:
– Да.
– Тогда я вынужден еще раз напомнить всем, что пуля эта была извлечена из головы мертвеца. Вы сами передали этот револьвер в руки полиции и, согласно вашим же словам, в ту ночь стреляли из окна комнаты. Следовательно, выходит так, что вы виновны в убийстве Дакра Уинна.
– Нет… Я невиновен.
На мгновение в зале воцарилась тишина. Было слышно, как скрипят карандаши и ручки по бумаге, как кто-то шаркнул по полу, переставив ногу. Все молчали. Выдержав многозначительную паузу, коронер произнес:
– Тогда нам хотелось бы услышать вашу версию того, что случилось той ночью.
Мерритон начал хриплым, срывающимся голосом, подробно рассказывая о том, что произошло в тот вечер. Он говорил, высоко подняв голову, с чувствами, которые вновь вспыхнули в его груди. А потом неожиданно ощутил холод недоверия, исходящий со стороны присяжных заседателей. Этот холод, словно ледяная рука смерти, сдавил ему горло. Однако он нашел в себе силы не прерываться, хотя уже понял, что не встретит понимания среди этих лишенных воображения обывателей; никто из них не поверит ему, кроме тех, кто присутствовал в его доме в тот вечер и знал, что все, о чем говорит сэр Найджел, – чистая правда.
Когда Мерритон закончил, коронер застыл, сплетя пальцы на животе. А потом он промолвил тихим голосом, с неодобрением глядя на обвиняемого из-под густых нависших век.
– И вы, сэр, ожидаете, что мы поверим этой истории? Вы сами признали, что между вами и покойным были весьма натянутые отношения. Убившая его пуля выпущена из вашего револьвера…
– Я сказал правду. Больше мне нечего добавить.
– Тут и в самом деле добавить нечего, – вздохнул коронер. – Но пока ваши слова звучат весьма сомнительно. По крайней мере, случившееся невозможно объяснить рационально.
– Однако вы должны признать, что в событиях той ночи не было ни рациональности, ни логики, – неожиданно раздался голос из дальнего угла зала, и все, повернувшись, увидели доктора Бартоломью, который выглядел весьма возбужденно. – Тут, несомненно, влияние как крепких спиртных напитков, так и руки этого дьявола – Дакра Уинна, поэтому обвиняемый не может отвечать…
– Прошу соблюдать тишину в зале! – крикнул коронер и стукнул молотком.
Доктору ничего не оставалось, как повиноваться.
Допрос окончился. Заключенному было приказано сесть, хотя из зала послышался хор возражений – слишком многие по-прежнему не верили в виновность Найджела Мерритона, слишком многие из присутствующих в зале симпатизировали ему. Никто не хотел видеть его осужденным, тем более отправленным на виселицу.
Потом вызвались выступить три или четыре свидетеля, которые так и не добавили ничего существенного к рассказу Найджела. После этого для дачи показаний пригласили Боркинса. Выскользнув из кольца окружавших его местных жителей, дворецкий с гордостью прошествовал мимо Антуанетты. Лицо его выглядело бледным, губы были крепко сжаты. Он занял место перед жюри присяжных и приготовился отвечать на вопросы. Однако метод допроса изменился. Теперь коронер буквально выплевывал фразы, словно хотел побыстрее закончить неприятную процедуру.