Символично, что судьба Яна Иосифовича Нагурского тесно связана с судьбой великого русского летчика Петра Николаевича Нестерова. Не предполагая, что судьба сведет их вместе, пехотный подпоручик Нагурский служит в Хабаровске, а артиллерийский подпоручик Нестеров — во Владивостоке. Оба в один год уезжают с Дальнего Востока, каждый мечтает о небе. В аэроклубе в Петрограде Нагурский и Нестеров знакомятся. Нагурский уже допущен к полетам, Нестеров же пока вынужден заниматься теорией полета. Он говорит о необходимости крена самолета при развороте, что тогдашним летчикам казалось невероятным. Через год они вместе поступают в авиационный отдел офицерской воздухоплавательной школы, но в группе авиаторов Нестерову не хватает места, помимо его желания его зачисляют в аэростатическую группу. Нагурский делится с ним своими впечатлениями о первых полетах.
Нагурский был одним из немногих, кто сразу понял всю глубину теоретического и практического новшества Нестерова, необходимости крена крыла для разворота. И, вопреки устоявшимся канонам и циркулярам, вслед за Нестеровым смело выполняет такие развороты и страстно пропагандирует их.
Осенью 1912 года Нестеров уезжает в Варшаву — он там будет продолжать обучение на звание военного летчика. Нагурский остается в Гатчинской военной школе. Прощаясь, оба не подозревают, что больше они — никогда! — не встретятся. Но на всю жизнь останется в Нагурском свет этой большой дружбы.
В 1913 году приказом Генерального штаба Яну Нагурскому присваивается звание военного летчика. Помимо этого он заканчивает курс в Морском инженерном училище, и его откомандировывают в распоряжение Главного Морского штаба в звании поручика по Адмиралтейству.
В 1914 году под давлением общественности Морское министерство отпустило средства на организацию поисков экспедиций Седова, Русанова и Брусилова. В Дании и Норвегии закупаются суда «Герта» и «Эклипс». Командовать «Гертой» будет начальник спасательной экспедиции капитан 1-го ранга Ислямов («Герта» подойдет к мысу Флора через месяц после ухода с него «Св. Фоки» с Альбановым и Конрадом), «Эклипсом» — известный норвежский полярный исследователь, капитан знаменитого нансеновского «Фрама» Отто Свердруп.
Нисколько не умаляя заслуг Яна Иосифовича Нагурского, надо вспомнить наконец о том человеке, которому принадлежит сама мысль, идея — использовать самолет для поисков пропавших в Арктике экспедиций. К сожалению, пока трудно более или менее определенно ответить на этот вопрос, более того, история, кажется, не сохранила в памяти его имени, впопыхах не придав этому факту большого значения. Может, и сам этот человек не подозревал, что у его мысли великое будущее.
Может, это был Нансен, который уже однажды говорил о целесообразности применения в будущем самолетов в Арктике для ледовой разведки? Может, эти его мысли передал начальнику Главного гидрографического управления Михаилу Ефимовичу Жданко Отто Свердруп? А может, это был сам Михаил Ефимович?..
Многие русские и иностранные летчики откликнулись на объявление Главного гидрографического управления. Но выбор пал на Нагурского. Немаловажную роль в этом, видимо, сыграл факт, что он был еще морским инженером и служил в своем — морском — ведомстве. После личного знакомства с ним генерал-лейтенант Жданко решительно подписывает письмо в Главный Морской штаб о назначении в экспедицию «военного летчика поручика Нагурского, приписанного к Морскому министерству и изъявившего принять участие в означенной экспедиции», хотя принять это важное решение Михаилу Ефимовичу было, видимо, непросто. Генерал-лейтенант Жданко, наверное, знал, что военный летчик Нагурский открыто восхищался «выходками» своего друга юности военного летчика Нестерова и не только делал по-нестеровски виражи, но и повторил его мертвую петлю, как бы в пику заявлению, сделанному «Биржевым ведомостям» лицом, «занимающим высокий пост в военном ведомстве». А заявление это, тут же перепечатанное многими западными газетами, было таковым: «В этом поступке больше акробатизма, чем здравого смысла. Мертвая петля Нестерова бессмысленна и нелогична. Нестеров был на волосок от смерти, и с этой стороны он заслуживает полного порицания и даже наказания. Рисковать жизнью для того, чтобы только поразить трюком, — бессмысленно… Мне лично кажется, что вполне справедливо будет, если командир авиационной роты, к которой принадлежит Нестеров, поблагодарив отважного летчика за обнаруженную им смелость во время полета, посадит его на 30 суток под арест».
На Нагурского же Жданко возложил выбор системы самолета. А выбрать было непросто. Никто никогда не летал в Арктике. Видимо, это должен быть самолет, который может садиться на лед и на воду, чтобы он был максимально грузоподъемным, обладал максимальной дальностью полета и в то же время был максимально прочен и компактен для перевозки на судне. У него обязательно должно быть воздушное охлаждение, ибо вода в Арктике неминуемо замерзнет. После долгих раздумий, советов с друзьями Нагурский останавливается на биплане «Морис Фарман» с шестицилиндровым двигателем воздушного охлаждения фирмы «Рено».
Нагурский докладывает о своих выводах Жданко, и тот, целиком доверившись молодому летчику, командирует его в Париж для закупки самолета, который он потом должен привезти в Христианию. Самолет по просьбе Нагурского красят в необычный для тогдашней авиации — красный цвет, чтобы в случае вынужденной посадки он был виден на снегу. (И до сего дня с легкой руки Яна Иосифовича Нагурского самолеты полярной авиации красят в красный цвет.)
Вот тут-то, в Христиании, и произошел инцидент, о котором я уже упоминал: капитан Ислямов отказывается грузить самолет на судно. Может, вообще не стоило бы упоминать об этом, в сущности, малозначительном факте, если бы через семь лет в своих мемуарах, когда вроде бы уже не осталось никого в живых из свидетелей, по крайней мере, как считалось тогда, самого Нагурского, капитан Ислямов напишет, что он, не в пример другим, с самого начала ратовал за использование самолета в поисках пропавших экспедиций и всячески помогал Нагурскому.
А Нагурский тогда вынужден был обратиться к чиновнику Морского министерства, ведавшему снаряжением экспедиции… Леониду Львовичу Брейтфусу (да-да, тому самому, несколькими годами позже оказавшему Альбанову помощь в издании его «Записок…»), требуя погрузить самолет. Когда инцидент был исчерпан, Брейтфус сообщил Жданко: «Много хлопот причиняет аэроплан. 8 ящиков запасных частей, деталей погружены на «Эклипс», а для самого самолета, упакованного в четыре ящика, места нет. Один из ящиков, как железнодорожный вагон, — до девяти метров длины. Пришлось нанимать грузовой пароход, идущий в Архангельск…»
В начале июля Нагурский на «Эклипсе» приплывает в Александровск-на-Мурмане, откуда два года назад ушла в неизвестность «Св. Анна». На поиски ее и «Геркулеса» Русанова отправляется на «Эклипсе» Отто Свердруп. Может, это было просьбой Нансена — то, что он уходил искать именно «Геркулес». Нансен с глубоким уважением относился к его молодому капитану Александру Степановичу Кучину, в свое время он спас его от ареста царской полицией и, вопреки решению норвежского парламента — в состав экспедиции могут входить только норвежцы, — рекомендовал Амундсену взять его на «Фрам» для похода к Северному полюсу, но Амундсен неожиданно повернул к Южному, и Кучин блестяще зарекомендовал себя в этом труднейшем походе.
На поиски Седова шла «Герта». В помощь ей зафрахтованы пароходы «Андромеда» и «Печора». Как писал позже Н. В. Пинегин, «при отплытии этой экспедиции летом 1914 года носились упорные слухи, что Ислямов везет с собой приказ морского министра вернуть Седова в Россию, а в случае неповиновения арестовать». Газета «Архангельск», как бы в подтверждение этих слухов, писала: «В высших морских сферах весьма отрицательно относятся к седовской экспедиции. Это отрицательное отношение проявилось после того, как выяснилась вся несерьезность экспедиции. Передают, что министр морской при докладе о необходимости розысков Седова заявил: «Найти, арестовать, заковать в кандалы и привезти обратно». Может быть, эти слова министра выдумала досужая молва, но они во всяком случае довольно точно характеризуют отношение морских сфер к экспедиции». Опровержения заметка не вызвала, страсти по Седову накалялись, а его уже не было в живых…
И вот «Печора» идет на север. Но она зафрахтована только до места последней известной зимовки Седова — Крестовой губы на Новой Земле. Здесь она встречает «Андромеду», ушедшую к Новой Земле чуть раньше. Та уже побывала у Панкратьевых островов. А дальше?
— Увы, — вздыхает капитан «Андромеды» Поспелов, — судно зафрахтовано только до Панкратьевых островов, и я не имею права идти севернее.
А Нагурский мечтает начать свои первые полеты в Арктике как можно севернее, а именно: с Панкратьевых островов, на северо-запад. Он знает, куда надо лететь, — к Земле Франца-Иосифа. Интуитивно он чувствует, что лететь нужно именно туда, словно знает, что сейчас по этим обледенелым островам идут, падают и ползут оставшиеся в живых из отряда Альбанова, а чуть севернее дрейфует «Св. Анна». Однако пароход «Печора» зафрахтован только до Крестовой губы. Могла бы туда подбросить «Андромеда», но самолет не умещается на ее палубе, и скрепя сердце Нагурский начинает собирать его здесь.
Наконец 21 августа самолет собран, и сразу же — после бессонной ночи и двух пробных полетов — Нагурский с механиком мотористом первой статьи из службы связи Черноморского флота Евгением (только недавно удалось установить его отчество — Владимирович) Кузнецовым летит вдоль берегов Новой Земли на север. Неожиданно все вокруг затянуло туманом, вдобавок вышел из строя самолетный компас, хорошо, что в запас взят обыкновенный шлюпочный.
К счастью, скоро туман рассеялся. Определившись по карте, Нагурский узнал под собой Горбовы острова. А вот остаются позади и Панкратьевы, мыс Литке… Но на исходе горючее. Надо возвращаться к Панкратьевым островам, куда должна подойти «Андромеда», и искать место посадки.