Тот находился у себя и занимался рассмотрением документов, поступивших из управлений Смерша фронтов. На стук двери Абакумов поднял голову и, посмотрев на кипу материалов в руках у Барышникова и Утехина, грустно пошутил, что все сговорились похоронить его в бумагах. Они замялись. Утехин сделал движение на выход. Абакумов остановил его, отложил документы, прошел к столу для заседаний и кивнул на стулья. Барышников с Утехиным сели и переглянулись, не зная, с чего начать доклад. Их удрученный вид говорил сам за себя. Абакумов без слов понял, что в операции «Загадка» возникла опасная пауза. Стратегическая наживка для «Цеппелина» — план воинских перевозок для Красной армии на июль — сентябрь 1944 года — почему-то не сработала.
В Берлине первоначально клюнули на нее. Подтверждением тому являлись радиограммы, поступающие из «Цеппелина». В последней Курек сообщал, что готов рискнуть и послать за материалами Лещенко самолет и спецгруппу. Но шли недели, а дальше слов дело не продвигалось. Время неумолимо таяло и работало против Смерша. Абакумов, Барышников и Утехин прекрасно понимали: дальнейшая затяжка девальвировала информацию Лещенко. В сентябре в глазах Кальтенбруннера она могла полностью потерять свою актуальность, и тогда рассчитывать на то, что «Цеппелин» пошлет за ней самолет и спецгруппу, будет наивно.
Предложение Барышникова подтолкнуть германскую разведку к активным действиям сообщением «Иосифа» о получении через Лещенко новой стратегической информации ни Абакумов, ни Утехин не поддержали. Они полагали, что это скорее вызовет обратную реакцию — насторожит Кальтенбруннера и Курека и даст им повод для подозрений. Существенно затрудняли реализацию предложения Барышникова и объективные обстоятельства. Они не зависели ни от их воли, ни от их желаний. При всей пробивной способности Абакумова согласование содержания такого рода информации с Генштабом Красной армии и наркоматом путей сообщения могло затянуться не на одну неделю. А времени у них не было.
Казалось, ситуация зашла в тупик, но здесь со стороны Абакумова прозвучало неожиданное предложение. Он рекомендовал Барышникову и Утехину искать решение проблемы не в «стратегических облаках», а на земле, в области человеческих чувств и эмоций. Развивая свою мысль дальше, он предложил идти от жизни и поставить себя на место агентов «Цеппелина». Агентов, которые не за страх, а за совесть выполняют задания, провели в тылу врага больше года, осуществили вербовку ценного агента, через него добыли важнейшую информацию, а она по вине бюрократов от разведки больше двух недель лежит мертвым грузом.
Барышников с Утехиным задумались. Своими неожиданными ходами «от жизни» Абакумов не один раз озадачивал подчиненных и наталкивал на вроде бы не совсем логичные, но в конечном итоге эффективные пути решения самых острых проблем. В ворохе замысловатых выражений, чем порой грешили в своих докладных умствующие начальники, или в запутанных оперативных комбинациях, где терялись молодые сотрудники, он находил то самое главное звено и предлагал тот самый тонкий ход, которые выводили из тупика, казалось бы, безнадежную ситуацию. И на этот раз его предложение навело Барышникова с Утехиным на оригинальную мысль. Ее исполнителем мог стать Дуайт-Юрьев.
Николай, с его резким и независимым характером, был способен на дерзкую выходку и должен был стать тем самым возмутителем спокойствия в «Цеппелине». Барышников и Утехин сошлись на том, что эта выходка должна быть направлена против Курека с Курмисом. Абакумов с ними не согласился — Курмис и Курек являлись лишь исполнителями чужой воли — и предложил искать кого-то повыше. Барышников не стал размениваться на второразрядного чиновника германской разведки и заявил, что надо «бомбить радиограммами» самого Гиммлера. После короткого спора они сошлись на кандидатуре Кальтенбруннера.
Захваченные новой идей, Барышников с Утехиным не задержались в своих кабинетах и сразу же отправились на конспиративную дачу в Малаховку. Там вместе с Виктором и Николаем они занялись подготовкой «крика души» в Берлин.
3 августа 1944 года «Иосиф» через голову руководства «Цеппелина» направил радиограмму лично Кальтенбруннеру. За всю историю Главного управления имперской безопасности Германии это был первый случай, когда агент обращался непосредственно к руководителю такого уровня. Да еще с каким обращением?! В нем «Иосиф» не скупился на хлесткие оценки работы бюрократов от германской разведки.
«Господин обергруппенфюрер! В момент, когда Германия находится в опасности, нам удалось добыть весьма ценный материал. Этот материал не используется уже 14 дней. Он стареет. Мы у площадки уже четыре дня. Когда мы приехали на площадку, то нам предложили искать другую. Мы предложили забрать из М. контейнер с материалами и, несмотря на это, уже два дня не получаем никаких указаний. Поиски другой площадки оттянут время и потребуют дополнительного риска. Мы вынуждены Вас обеспокоить нашей просьбой о немедленном решении».
Тот день стал самым черным для Курека, Курмиса и Бакхауза за все время их службы в разведке. Они не находили себе места в кабинете Кальтенбруннера. Взбешенный обергруппенфюрер не хотел слушать никаких объяснений. Попытки Курека свалить все на летчиков, которые не смогли подготовить самолет, и плохую погоду только распалили его. Такого рева стены кабинета давно не слышали. За пять минут, что бушевал Кальтенбруннер, Курек, Курмис и Бакхауз успели побывать на Восточном фронте и быть разжалованными в рядовые. Они не пытались возражать и искать себе оправдание. Им ничего другого не оставалось, как молча сносить оскорбления. Требовательный телефонный звонок оборвал Кальтенбруннера на полуслове.
Заработала линия прямой связи с Гиммлером. Он поднял трубку. Из их разговора Курек, Курмис и Бакхауз догадались: содержание радиограммы также стало известно Гиммлеру. Они ловили каждое слово и пытались прочесть по лицу Кальтенбруннера, чем им грозит это объяснение с рейхсфюрером. Судя по интонациям в голосе и сухим лаконичным ответам, Кальтенбруннер, похоже, не собирался поднимать шума из-за скандального случая с радиограммой «Иосифа». Закончив разговор, он швырнул трубку на рычаг, зло сверкнул глазами на вытянувшихся у стены подчиненных и потребовал в течение недели вывести в Берлин материалы, добытые Лещенко, а вместе с ними группу «Иосиф».
Наступая Куреку на пятки, Курмис с Бакхаузом как ошпаренные выскочили из кабинета Кальтенбруннера. Подстегнутые его недвусмысленными угрозами об отправке на Восточный фронт, они рьяно взялись за выполнение приказа. Бакхауз тут же выехал на Темпельгофский аэродром, чтобы подогнать специалистов с подготовкой самолета. Курек с Курмисом занялись составлением радиограммы для «Иосифа». В ней они, как могли, старались успокоить агентов и удержать от опрометчивых шагов. Курек писал, и его перо, будто тупой плуг в проросшей корнями земле, застревало на каждой букве. После разноса у Кальтенбруннера ему приходилось выдавливать из себя каждое слово.
«Ваша обеспокоенность доложена обергруппенфюреру. Он выражает восхищение вашими мужеством и выдержкой. Сохраняйте терпение. Мы делаем все возможное, чтобы забрать вас и материалы. В ближайшее время за вами будут направлены самолет и специальная группа из сотрудников «Цеппелина». Координаты площадки для посадки остаются прежние. Да поможет вам Бог!»
Нестандартный ход, задуманный в оперативном штабе Смерша, оправдал себя. Сообщение из «Цеппелина» от 3 августа, сразу после расшифровки попавшее на стол Абакумову, рассеяло последние сомнения контрразведчиков в том, что в Берлине решили отказаться от рискованной затеи, связанной с посылкой самолета для вывоза агентов и материалов. Окончательную точку в переговорах поставила очередная радиограмма «Цеппелина». Ее «Иосиф» принял 8 августа. В ней Берлинский разведцентр извещал:
«Ждите самолет в ночь с десятого на одиннадцатое».
В ту ночь Окунев, Тарасов и Виктор вместе с бойцами из группы захвата напрасно жгли костры на поляне неподалеку от деревни Михали. Самолет над ней не появился.
На следующий день «Цеппелин» поспешил успокоить своих агентов и сообщил:
«Приносим свои извинения за ту опасность, которой подвергаем вас. Летчики ошиблись с районом. Сохраняйте терпение и выдержку. Мы до конца остаемся с вами. Операцию повторим в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое».
Прошло два невыносимо долгих дня, и наконец наступило 14 августа 1944 года. Ранним утром оперативная группа Смерша, которой на этот раз руководил Барышников, выехала из Москвы в Егорьевск. Вместе с ним на встречу с курьерами «Цеппелина» отправились Виктор и Николай. В батальоне внутренних войск НКВД им пришлось оставить машины и дальше до места добираться на подводах. В пяти километрах от деревни Михали, в глубине леса, на поросшей мелким кустарником поляне находилась посадочная площадка для приема самолета из Берлина.
За время, прошедшее с 12 августа, на ней ничего не изменилось. Разве что пожухлые листья на срубленных ветках выдавали канавы, отрытые в конце посадочной полосы. После короткого отдыха и обеда Барышников распорядился сменить маскировку на ямах-ловушках, а от инженера-летчика потребовал заново перепроверить свои расчеты. Его беспокоили глубина и ширина канав. Он опасался, что экипажу самолета не удастся погасить скорость, и контрразведчикам придется довольствоваться грудой металла и десятком обгоревших трупов.
Инженер-летчик попытался было вступить в спор с Барышниковым, но его аргументы на того впечатления не произвели, и ему не оставалось ничего другого, как заново все пересчитывать. После этого группа бойцов, вооружившись лопатами, принялись засыпать старые и рыть новые канавы. Не пришлось скучать и Тарасову с группой захвата. Накануне прошел сильный дождь, и кучи валежника, которые должны были служить сигнальными огнями, отсырели. Барышников, не надеясь на канистру с бензином, приказал им разобрать стог сена. Окунев тоже не остался без дела, вместе с радистом занялся сооружением шалаша из жердей и елового лапника. В нем разместился штаб управления операцией. Рядом с ним Николай и Виктор соорудили себе