Несколько замечаний о его участии в «дискуссии» по языкознанию. Здесь Сталин явно полез не в свою область. Кроме русского языка, он знал только грузинский. Ни преподававшегося ему в школе греческого, ни самостоятельно изучаемого им немецкого языка он так и не освоил. Пользоваться аргументацией из сравнительного языкознания (индоевропеистики) против яфетической теории академика Марра Сталин никак не мог (однако язык русской партийной публицистики Сталин знал хорошо, поэтому трактовать его грузинский акцент как его литературную неграмотность — наивно, а приписывать его «Основы ленинизма» другому лицу — примитивнейшая отсебятина). Поэтому Сталин сосредоточил свое внимание на «марксистской» методологии в языкознании, но этим не поднял марксизм в языкознании «на новую ступень», как тогда писали. Стиль его речей и писаний тоже изобилует тавтологией прописных истин, изобличающих в нем былого семинариста, толкующего тексты Священного писания по катехизису — в форме вопросов и ответов. Такими трюизмами полна и статья Сталина «Относительно марксизма в языкознании» («Правда», 20.6.50). Статья эта направлена против академика Н. Я. Марра и его школы в лингвистике.
«Лингвистический вклад» самого Сталина свелся к упомянутым трюизмам: «язык всегда был и остается единым для общества и общим для его членов языком», «язык есть средство, при помощи которого люди общаются друг с другом», «вне общества нет языка», «чем богаче и разностороннее словарный состав языка, тем богаче и развитее язык», «грамматика является собранием правил об изменении слов и сочетании слов в предложении» (там же). Но дальше происходит нечто странное и неслыханное в марксизме.
Ведь Маркс, Энгельс, Ленин недвусмысленно утверждали, что язык относится к надстройке. Во всех учебниках и справочниках так и значится. Марр утверждал то же самое. Теперь Сталин заявляет, что язык не относится ни к надстройке, ни к базису: «Язык нельзя причислять ни к разряду базисов, ни к разряду надстроек. Его нельзя также причислять к разряду промежуточных явлений между базисом и надстройкой, так как таких промежуточных явлений не существует», — писал Сталин («Правда», 4.7.50).
Что же тогда язык — орудие? Нет, и не орудие, ибо, говорит Сталин, «орудия производства производят материальные блага, а язык ничего не производит или «производит» всего лишь слова… Если бы язык мог производить материальные блага, болтуны были бы самыми богатыми людьми в мире» (там же).
Зачем же Сталин затеял этот «ученый» диспут? В стратегии Сталина никогда ничего не бывало случайного: он дал сигнал к новой волне чистки среди интеллигенции и первым ее опытным участком назначил лингвистический фронт.
Подводя итоги «дискуссии», Сталин делает такое заявление, за которое любого другого он велел бы объявить врагом «ленинской партийности в науке»: «Общепризнано, что никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики».
После этого органический порок собственной системы он приписывает своим подневольным подданным.
Сталин пишет: «…дискуссия выяснила, что в органах языкознания как в центре, так и в республиках господствовал режим, несвойственный науке… Дискуссия оказалась весьма полезной прежде всего потому, что она выставила на свет божий этот аракчеевский режим и разбила его вдребезги» (там же).
Сталин, критикующий «аракчеевский режим», — это уж воистину зрелище для богов!
Сейчас же закрыли Институт языка и мышления имени академика Марра при Академии наук СССР, почти весь его состав (как и его филиалов в республиках) был сослан в Сибирь.
Поскольку «вклад» Сталина был объявлен универсальной программой для всех наук, чистка развернулась и во всех других институтах Академии наук по тому же методу, что и в Институте языкознания: в Институте физиологии имени Павлова, в Институте эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности, — их руководители во главе с академиками Орбели и Сперанским были изгнаны и высланы. Начатая еще в 1948 году чистка в институтах истории, Институте права, Институте философии Академии наук СССР продолжалась с новым ожесточением. Даже трижды вычищенная Академия сельскохозяйственных наук СССР находила все новые и новые жертвы[4].
Однако самой интересной и в конечном счете самой роковой для Сталина оказалась экономическая дискуссия.
Глава седьмаяУДАР ПО ВОТЧИНЕ БЕРИЯ
По крови и языку Сталин был грузином, но о грузинском менталитете Сталина говорить не приходится. Великолепное определение национальности Сталина дал его сын, мальчик Вася, когда он сообщил своей сестре Светлане необычную новость: «А знаешь, наш отец раньше был грузином!» Перестав быть грузином, Сталин все-таки не мог избавиться от комплекса нерусскости, стараясь преодолеть его показной проповедью сверхрусскости в национальном вопросе. На этой почве и возникло уже упоминавшееся первое «грузинское дело» Сталина в 1922 году, когда Сталин был только что назначен Генеральным секретарем ЦК.
Именно в Грузии он вечно искал остатки недобитого национализма. Поскольку все эти грузинские дворяне, меньшевики и «национал-уклонисты» давным-давно были физически уничтожены (кроме успевших эмигрировать), Сталин теперь выискивал «националистов» среди руководящих молодых коммунистов. Так как они были прямыми учениками и личными ставленниками другого грузина — Берия, то накапливалось много материала для будущего столкновения и с самим Берия.
До сих пор этого не происходило из-за исключительной изворотливости Берия. Как только Сталин начинал подготавливать новую чистку Грузии, Берия сам превентивно проводил ее, не задевая лишь первого секретаря ЦК, неизменного К. Чарквиани. Таким образом, Берия снимал одних своих учеников, ставил на их место других, не менее ему преданных, и спасал своего верного ставленника Чарквиани. Пока Сталин узнавал, какие люди теперь в Грузии пришли к власти, проходило немалое время.
Так было создано и руководство 1949 года — из людей, выдержавших все предыдущие чистки. Правда, большинство руководителей республики и областей Берия подобрал из своих сородичей — мингрельцев, но это и считалось гарантией стабильности руководящих кадров, а заодно и концом периодических чисток, от которых страдала главным образом грузинская интеллигенция. На все ответственные посты Берия поставил людей, которым абсолютно доверял: либо чекистов из своего окружения, либо своих личных друзей, о которых в Москве знали так же мало, как и в Грузии. Так были назначены не только секретари ЦК, но и все секретари обкомов, горкомов и райкомов Грузии.
Говорят, когда Берия представил очередной список секретарей ЦК (в состав ЦК Грузии на XIV съезде) на утверждение Оргбюро ЦК, Сталин иронически спросил: «Они что, все члены партии?» За иронией скрывался первый выговор Сталина Берия за все время его долголетней преданной службы. Берия хорошо знал Сталина и понял это как зловещий сигнал возможного ухудшения их взаимоотношений.
Дальнейшие события показывают, что Сталин в действиях Берия в Грузии увидел нелояльность к себе. Как всегда в таких случаях, он начал рыться в старых «личных делах» Берия (делая людей своими «соратниками» и «учениками», Сталин никогда не уничтожал дискредитирующие их данные в архивах ЦК). А там лежали не только те весьма интересные документы, о которых мы уже говорили, но и те, о которых рассказала Аллилуева:
«Он (Берия. — А.А.) завладел доверием отца и очень скоро пролез с его поддержкой в первые секретари ЦК Грузии. Старая закавказская большевичка О. Г. Шатуновская рассказывала мне, как потрясены были все партийцы Грузии этим назначением, как упорно возражал против этого Орджоникидзе… Шатуновская говорила мне, что роль Берия во время гражданской войны на Кавказе была двусмысленной… Он был прирожденный провокатор и, как разведчик, обслуживал то дашнаков, то красных, по мере того как власть переходила то к одним, то к другим. Шатуновская утверждает, что однажды нашими военными Берия был арестован — он попался на предательстве и сидел, ожидая кары, — и что была телеграмма от С. М. Кирова (командовавшего тогда операциями в Закавказье) с требованием расстрелять предателя. Этого не успели сделать, так как последовали опять военные действия и всем было не до этого маленького человечка. Но об этой телеграмме, о том, что она была, знали все закавказские старые большевики; знал о ней и сам Берия («Двадцать писем к другу», с. 130–131).
Однако на заседании ЦК при поддержке Маленкова и Хрущева список новых назначений, представленный Берия, был утвержден. Его же и командировали для оформления этих назначений на пленуме ЦК Грузии. Теперь Берия знает, что за любые казусы в Грузии он будет лично ответствен перед Сталиным, и принимает все меры, чтобы опять сделать Грузию «образцовой республикой» в глазах Сталина. (Это было безнадежно, если уж у Сталина появилось сомнение в «партийности» новых ставленников Берия.)
Берия, знавший все фибры души (или бездушия) Сталина, допустил еще одну непростительную для него психологическую оплошность: новое руководство Грузии начало раздувать культ Берия, тогда как культ для всех должен был быть один — Сталина.
XIV съезд Коммунистической партии Грузии (январь 1949 г.) проходит именно под знаком культа Берия. Во время этого съезда орган ЦК Грузии «Заря Востока» в двух номерах (от 27 и 29 января) считает нужным напомнить грузинскому народу, что у него не один, а два «отца»: Берия и Сталин. Но так как до Сталина далеко, а Берия лично или через своих учеников постоянно присутствует в Грузии, Да еще «заботится» о процветании Грузинской республики, то подхалимы явно перегибают палку, восхваляя Берия, и этим вредят емусамому.
Особенно это сказалось во время выборов в ЦК. Новое руководство выдвинуло в состав почетных членов ЦК кандидатуры Сталина и Берия, но во время тайных выборов «единогласно» прошел только Берия, а за Сталина многие голосовать воздержались. Получился скандал, и, чтобы выйти из положения, счетная комиссия съезда опубликовала лишь сообщение