рактеризует какое-либо семейство или какой-либо отряд. В-третьих, не поспешно ли утверждение, что ни у одного представителя отряда приматов это явление вовсе не наблюдается и, следовательно, отсутствует соответствующий биохимический и физиологический механизм? Подавляющее большинство приматов обитает в теплых зонах, где никакой биологической потребности в зимней спячке или зимнем сне нет. Однако у одного представителя этого отряда, предки которого жили и в холодных условиях, патологические следы такого механизма наблюдаются и хорошо изучены: у человека. Мы имеем в виду явления так называемой летаргии. При летаргическом сне налицо весь характерный для зимнего сна комплекс снижения жизненных процессов до предельного минимума, сводящий до самой незначительной величины обмен веществ. Если у современного человека летаргический сон может продолжаться неделю и более, то легко представить себе, что у его эволюционных предков, для которых это было не атавизмом или патологическим нарушением, а нормальным биологически целесообразным приспособлением, периоды зимнего сна могли быть много более длительными, хотя, очевидно, и прерываемыми временным бодрствованием для принятия пищи. Местом зимней спячки могли являться выкопанные в земле ямы, лёжки с разрыхленной почвой, может быть с кое-какой подстилкой, или же естественные укрытия от ветра и заносов — скальные углубления, пещеры. Все это пока — только гипотеза. Но в пользу нее есть уже и некоторые косвенные, неточные указания из северных районов Азии и Америки.
Мы не будем здесь специально останавливаться на характеристике цикла размножения реликтового гоминоида, ибо основные его элементы уже выявились в ходе предшествующего изложения. Но необходимо добавить некоторые подробности, относящиеся к периоду, когда взрослые особи, уже прожившие некоторое время самостоятельно от родителей, побродив к одиночку, окончательно созрев и развившись, начинают соединяться в пары. Для многих видов живых существ этот этап биологического цикла представляет большие трудности и требует специальных приспособлений. Бабочки-самцы находят самок по неуловимейшему запаху на расстоянии до километра. Трудности в общем тем выше, чем более «дисперсен» данный вид. Поскольку реликтовый гоминоид представляет собою вид, ведущий бродячий образ жизни, мигрирующий, покрывающий большие дистанции, разрывы контактов с подобными себе должны были иметь место даже в эпоху наибольшего изобилия кормовой базы. Ныне же, как отмечалось, «дисперсность» этого вида так предельно велика, что уже грозит части особей невозможностью найти себе пару.
Специальными биологическими приспособлениями, служащими у этого вида для разыскивания и привлечения себе подобных, в частности, для нахождения пары, являются, по-видимому, во-первых, особые далеко разносящиеся в горах крики, во-вторых, специфический сильный запах. Среди многих разных звуков, которые, судя по описаниям, может при разных обстоятельствах издавать реликтовый гоминоид, многочисленные свидетели выделяют один слышный в горах на огромные расстояния, приурочиваемый как правило к вечернему времени перед наступлением темноты. Это — звучный, пронзительный, очень сильный, обычно протяжный, иногда отрывистый крик (ИМ, I, с. 33, 34, 35, 31, 32, 38, 40, 41, 44, 45, 47, 73, 78; II, с. 32, 54, 69; III, с. 28, 73, 107, 117–118; IV, с. 97). Трудно сомневаться в том, что этот крик, приспособленный к горному эхо, имеет сигнализационное значение, т. е. призывает другую особь, как наблюдается и у иных видов; по утверждению всех рассказчиков, крик реликтового гоминоида нельзя смешать с голосом ни одного животного. Может быть другим вариантом этого же призыва является упоминаемый многими звук, который характеризуется не как крик, а как свист, напоминающий человеческий свист, только более сильный (ИМ, I, с. 22, 23, 63, 64, 66, а также кавказские и другие данные).
Многие животные имеют специальные железы и выделения, издающие специфический запах, и благодаря этому приспособлению находят себе подобных. Естественно возникает вопрос, не выполняет ли такой функции и тот сильный неприятный запах, который бесчисленное множество раз отмечен у реликтового гоминоида (ИМ, I, с. 39, 88; II, с. 33, 81, 82, 105; III, с. 74, 76, 77, 78 и многие другие) и некоторыми авторами объясняется просто его «нечистоплотностью» или «потливостью». Резкий нестерпимый запах, ощущаемый на значительном расстоянии, является в представлениях населения настолько характерной чертой реликтового гоминоида, что существует даже поговорка на арабском языке: «воняет как гуль (гуль — биябан)» (Розенфельд А. З. Op. cit., с. 58). С биологической точки зрения, недостаточно объяснить это какой-то «нечистоплотностью». Напротив, сигнализационное значение такого сильного запаха (какова бы ни была его физиологическая природа) вполне вероятна. Если местные жители, по их словам, могут найти логово «снежного человека» по исходящему от него запаху, то, очевидно, тем более это может сделать другой экземпляр «снежного человека». Однако, резкий запах упоминается далеко не во всех рассказах даже о близких встречах реликтовым гоминоидом, что заставляет допустить временный характер этой физиологической функции, может быть наблюдающейся только или преимущественно в периоды поисков пары одинокими особями.
Призывные крики и запах все же при современном уровне «дисперсности» не могут обеспечить всем одиноким особям нахождение пары. Может быть этим следует объяснить имеющуюся серию сообщений о том, что свой инстинкт размножения они подчас обращали на людей: самцы реликтового гоминоида похищали для сожительства девочек и женщин, и в гораздо меньшем числе случаев, самки — мужчин. Тем же перенесением инстинкта с себе подобных на «двоюродных братьев», на людей, может быть объясняется и серия рассказов о «борьбе» одиноких самцов реликтового гоминоида с сильными людьми — мужчинами, причем гоминоид, подчас «вызывает на бой» типичной манерой самца-гориллы — ударяя себя кулаками в грудь; все эти рукопашные схватки, ставшие сюжетом народных преданий, биолог может объяснить как — практически в данном случае бессмысленные, аномальные — проявления обыкновенного инстинкта, неумолимо повелевающего самцам многих видов животных вступать в борьбу о другими самцами, — и чем труднее им найти самку, тем неудержимее этот позыв к борьбе. Однако, навряд ли было бы правильно придавать сколько-нибудь широкое значение всем такого рода единичным явлениям, когда трудности указанного этапа цикла размножения реликтового гоминоида задевали и жизнь людей. То же можно сказать и о серии сообщений о похищениях реликтовым гоминоидом человеческих детей: может быть, это — проявления инстинкта выращивания потомства в тех условиях, когда рождение или сохранение своих детенышей оказывается невозможным. Но пока что наше предварительное описание реликтового гоминоида, как самостоятельного вида, не следует усложнять аномалиями, хотя в целом отношениям этого вида с людьми и должно быть отведено важное место.
Возвращаясь к вопросу о поисках пары, остается заметить, что соединившиеся, наконец, две особи реликтового гоминоида (а иногда и более чем две, например, один самец и две самки) затем, по-видимому, очень тесно и цепко держатся вместе. Очевидно, они вместе выкармливают и детенышей. Однако вполне вероятно, что суровая бродячая жизнь в постоянных поисках пищи может приводить и к потере ими друг друга, и тогда рано или поздно должно возобновиться состояние поисков пары.
Суммируем теперь некоторые сведения, которые могут характеризовать высшую нервную деятельность реликтового гоминоида. Из рецепторов у него безусловно сильнее всего развиты зрение и слух, как, впрочем, и вообще у приматов. В горах он, по-видимому, способен видеть и слышать очень далеко, значительно дальше, чем человек, что, кстати, служит одной из причин трудности его поисков: он замечает людей значительно раньше, чем те его. Обоняние у приматов в общем редуцировано, однако серия показаний говорит за то, что у реликтового гоминоида оно все же относительно высоко развито. Шерпы подчеркивают, что он чутко реагирует на появление незнакомых запахов, которые могут его отпугнуть. Запах мяса, поджариваемого на костре, напротив, согласно сообщениям из разных географических областей, способен привлечь его издалека. Что касается контактной рецепции и кинестетики, то разумеется, мы пока о них ничего не знаем. Значительная серия показаний характеризует реликтового гоминоида как в высшей степени чуткое, осторожное, скрытное существо. Его называют «хитрым», «сообразительным», «очень неглупым», подчеркивают, что он «гораздо умнее обезьяны», «по разумности стоит выше всех других существ, кроме человека» (ИМ, I, с. 27, 33, 54, 56, 88; II, с. 66, 107; III, с. 52, 88, 100; IV, с. 71). Но при сопоставлении с человеком подчеркивается, напротив, его «бестолковость»: например, не смог развязать веревку, некоторую был привязан, и убежать, подчас не понимает опасности выстрелов, если расстояние значительно, и т. п. Реакции реликтового гоминоида по быстроте, ловкости и силе значительно превосходят человеческие. Эти свойства подчеркиваются в серии сообщений, в частности, огромная сила (ИМ, I, с. 67, 79, 88; II, с. 77, 80, 109; III, с. 51, 54, 101, 107; IV, с. 103, а также другие данные). В общем высшую нервную деятельность реликтового гоминоида весьма образно охарактеризовал один киргиз в таких словах: «бегает этот человек — как архар, видит — как беркут, слышит — как барс: сильнее его никого нет в горах» (ИМ, III, с. 80–81).
Весьма богато представлены в имеющихся записях сведения о различных звуках и криках, которые при тех или иных обстоятельствах издавал реликтовый гоминоид — о его вокализации. К сожалению, однако, именно эти сведения труднее всего поддаются объективной обработке. Дело в том, что для характеристики различных звуков в распоряжении свидетелей нет четких средств, приходится прибегать либо к звукоподражанию, которое невозможно письменно транскрибировать, либо к расплывчатым описаниям и сравнениям. Поэтому навряд ли целесообразно воспроизводить здесь наличные информационные материалы и сопоставлять их между собой, — различия подчас могут объясняться субъективностью восприятия, описания, пришедших в голову аналогий. Но все же, сопоставляя все эти имеющиеся данные, можно сказать, что, кроме двух упомянутых выше очень громких сигнализационных звуков, реликтовый гоминоид способен издавать огромное множество других, от громкого визга и крика в момент опасности или пугая других животных, до шипения, рычания, питания, мяукания, ворчания, тихого мурлыкания, мычания и т. д. (ИМ, I, с. 38, 31, 32, 44, 45, 73, 78; II, с. 9, 20, 32, 54, 69, 72, 86, 100; III, с. 33, 42, 52, 73, 84, 89, 28, 72, 107, 117–118; IV, с. 63, 92, 97, 104, 131, а также кавказские и др. данные). Можно с большой долей уверенности утверждать, что разнообразие его вокализации при разных обстоятельствах значительно превосходит таковое даже у шимпанзе и прочих антропоморфных, хотя у них, как известно, оно очень велико. Но все же все показания сходятся на том, что эти звуки, издаваемые реликтовым гоминоидом, в том числе и те, которыми он непосредственно общается с себе подобными, являются звуками «нечленораздельными». Иными словами, они ни в коем случае не могут быть названы речью, хотя бы зачаточной. Выше упоминалось о случае, когда один выловленный экземпляр путем дрессировки был