В какой мере люди в настоящее время агрессивны по отношению к реликтовому гоминоиду? Истребляли ли они его непосредственно или же антропический фактор косвенно содействовал процессу вымирания и откочевывания реликтового гоминоида?
В настоящее время сведений об охоте на «снежного человека» очень мало. Редкие упоминания такого рода относятся только к юго-западному району Синьцзяна, где, как говорят, даже мясо его иногда употребляют в пищу. В прошлом охота на реликтового гоминоида производилась шире, в частности, для добывания из его тела лекарственных веществ (см. гл. 16). Главные же акты массового истребления, по-видимому, имели место в моменты первоначального заселения людьми тех или иных горных долин или иных мест, ранее занятых колониями реликтового гоминоида. Старинные предания и легенды повествуют о безжалостном массовом истреблении людьми своих «двоюродных братьев» в Тибете и Непале, приостановленном якобы лишь специальными указами буддийских властей. В Иране были якобы долгие и опасные специальные походы против «дивов». Вероятно, эти легенды отражают какие-то элементы действительности. И все же представляется возможным, что люди не столько непосредственным истреблением содействовали быстрому сокращению численности и почти полному исчезновению реликтового гоминоида, сколько истреблением дикой фауны, вне которой его существование биологически невозможно, в частности, истреблением стад крупных копытных. А. А. Машковцев записал в Кабарде такие характерные предание: у подножия высоких гор, там, где теперь распаханная равнина, примерно тысячу лет тому назад местность была покрыта густыми заболоченными лесами и огромными зарослями тростника, в которых паслись тысячи оленей, сотни зубров, и над всем этим зверьем царствовал дикий лесной человек, «алместы»; в то время диких людей было много, горцы (нарты) чтили «алместы», считали дикого человека хозяином над всем этим копытным зверьем, приносили ему жертвы как богу охоты, но все же, спускаясь сюда с гор, постепенно истребляли эти стада копытных животных… (Записано А. А. Машковцевам в сентябре 1960 г.)
Идея постепенного оттеснения человечеством реликтового гоминоида ведет к принятию из двух возможных версий о его биологической природе «гоминидной» версии. Но если мы отнесем его в морфологическом смысле к семейству Hominidae, это еще не решает поставленный вопрос: что было — встреча людей с этими существами в процессе расселения или же размежевание, разрыв с ними? В самом деле, если «снежного человека» классификационно сблизить, скажем, с прегоминидами вроде австралопитековых или с древнейшими гоминидами, т. е. археоантропами, то это опять-таки будет всего лишь встреча людей вида Homo sapiens с довольно далекими от них эволюционными формами, иначе говоря, принципиально то же самое, что и встреча с высшими антропоидами. В главе 2 мы подчеркивали, что по признакам чисто анатомо-морфологическим мы не можем с абсолютной уверенностью сблизить «снежного человека» именно с палеоантропами, так как наши знания строения тела археоантропов и прегоминид, в частности, их конечностей слишком невелики. Мы могли лишь констатировать, что все вещественные и описательные данные по морфологии «снежного человека» вполне вписываются в параметры палеоантропа (неандертальца).
Очевидно, теперь мы и можем сделать следующий логический шаг: если морфология «снежного человека» говорит в пользу палеоантропа (неандертальца), но не может исключить археоантропов и прегоминид, а динамика его ареала их исключает, следовательно, «снежный человек» идентичен палеоантропу (неандертальцу). Точнее, он идентичен каким-то из ветвей, охватываемых этим собирательным термином палеоантропы (неандертальцы).
Надо вспомнить, что термин «неандертальцы» пережил сложную историю. Им давно уже обозначают отнюдь не только европейские формы типа Ла-Шапелль-о-Сен, но все более широкий круг древних гоминид, как европейских, так и внеевропейских. Он понемногу стал охватывать всех гоминид, стоящих ниже Homo sapeins, но выше археоантропов (обезьянолюдей) типа питекантроп — синантроп — атлантроп. В переводе на археологическую датировку «неандертальцами» называют гоминид позднеашельской и мустьерской эпохи, т. е. конца нижнего палеолита и всего среднего палеолита. Однако в конце концов расширение объема понятия вызвало и попытки сопротивления. Например, было предложено выделить из неандертальцев «пресапиенсов» и «пренеандертальцев» (А. Валлуа). Но советские антропологи с большим основанием отвергают это. Среди них раздаются голоса лишь в пользу уточнения терминологии: предлагается говорить «палеоантропы» вместо «неандертальцы», сохранив это последнее название лишь для европейских «классических неандертальцев» (шапелльцев). Пока эти предложения еще дебатируются, мы будем употреблять слово неандертальцы как синоним терминов палеоантропы или древние гоминиды (латинское название вида по праву приоритета: Homo primigenius).
Итак, «снежного человека» мы склонны отнести к виду неандертальцев (палеоантропов), в качестве одной из ветвей. Как уже отмечалось, ископаемые особи неандертальцев отличаются большим многообразием форм: от довольно близких к археоантропам (Брокен-Хилл, Эясси, Нгандонг, а также Ла-Шапелль и др.), до частично близких к Homo sapiens — типа а) эрингсдорфских, в) сванскомбских, с) кармельских. Такое же многообразие мы отметили и для реликтового гоминоида.
Но антропологи не узнали неандертальца, когда он оказался во плоти и вблизи! Почему? Это требует анализа.
Во-первых, в описаниях наблюдений реликтового гоминоида на первом плане фигурируют такие признаки, о которых по ископаемым костным остаткам неандертальца нельзя было иметь представления: волосяной покров тела, отсутствие членораздельной речи, особенности поведения.
Во-вторых, у реликтового гоминоида не отмечено признака, без которого, как казалось, немыслим неандерталец: каменных орудий (так же как и пользования огнем). Мы настолько привыкли ассоциировать неандертальца с ашельско-мустьерской техникой обработки камня, что готовы даже включить этот признак в его видовое определение, хотя бы и нарушая этим исключением, делаемым для гоминид, все правила зоологической (чисто анатомо-морфологической) систематики. Но если мы находим в земле кости неандертальцев вместе с ашельским или мустьерским инвентарем, нет ли логической ошибки в обратном заключении: все неандертальцы всегда изготовляли такой инвентарь? Мы не знаем, все ли ветви неандертальцев употребляли искусственные орудия, — есть такие находки, как, например, родезийский человек (Брокен-Хилл), которые не сопровождаются никаким каменным инвентарем. Мы не знаем, все ли особи в пределах той или иной неандертальской группы изготовляли и употребляли искусственные орудия. Мы не знаем, при всех ли и всяких ли условиях неандерталец, способный изготовлять орудия, делал это. Последнее особенно важно подчеркнуть. Одни природные условия, и, соответственно, образ питания могли стимулировать эту деятельность, другие — содействовать ее затуханию. Представляет ли реликтовый гоминоид ветвь неандертальцев, которой вообще не было свойственно изготовлять орудия, или у этой ветви затухли такие навыки и инстинкты вместе с коренным изменением источников питания, существовавших в плейстоцене? Заманчивым представляется связать последнюю версию с картой подъемных сборов разрозненных орудий «мустьерского облика» поверхностного залегания в СССР (Береговая Н. А. Палеолитические местонахождения СССР // Материалы и исследования по археологии СССР, 1960, т. 81; ср.: Сургай В. Т. Каменные орудия наших предков // Природа. М., 1960, № 2): они найдены, в общем, в пределах тех областей, на которые падают и сведения о реликтовом гоминоиде, словно, как опадающие листья, оставили потомки неандертальцев еще и в голоцене то тут, то там единичные подобия того, что в массовых скоплениях сохранилось от их предков в среднем плейстоцене. Но это — не более чем спорная догадка.
В-третьих, антропологи «не узнали» неандертальца по той причине, что они (несомненно, под влиянием археологических догматов) даже в мыслях не допускали отнесения к подлинным диким животным хоть какой-нибудь части неандертальцев. Неандертальцы из-за неких умозрительных посылок целиком ставились ими по сю сторону качественного перехода от животного к общественному человеку. Если, в отличие от других, я «узнал» неандертальца в «снежном человеке» — этом явлении бесспорно зоологического порядка, — то только благодаря выработанной мною ранее экологической концепции и философски обоснованной мысли о том, что часть ископаемых гоминид принадлежала еще к миру до-общественных, чисто биологических явлений.
Но раз речь идет о «неандертальском» истолковании «снежного человека», мы должны остановиться на важнейших тенденциях современной науки в неандертальской проблеме.
Примерно к 20–30-м годам XX в. в советской и зарубежной антропологии победила теория о так называемой неандертальской стадии антропогенеза: палеоантропы или неандертальцы (в широком смысле) перестали трактоваться как форма гоминид, параллельная другим или побочная, а стали в глазах ученых универсальной эволюционной ступенью между обезьянолюдьми и людьми современного физического типа; последние принадлежат, при всех расовых различиях, к единому виду неоантропов, сменившему вид палеоантропов или неандертальцев. Образовалась линейная филогенетическая схема: прямая цепь эволюции, при которой один вид выходит из другого, с исчезновением предыдущего звена. Эти схема была увязана со столь же прямолинейной археологический схемой последовательной смены раннепалеолитических культур.
Но вот в последние 20–25 лет в этой научной конструкции все настойчивее обнаруживаются недостатки. Можно наметить четыре основных процесса, отчетливо проступающих в сегодняшней научной мысли, отражающих накопление большого числа новых наблюдений и знаний:
Ослабление жесткой связи между ископаемыми антропологическими типами и археологическими культурами.
Признание в истории семейства гоминид кроме прямолинейной филогении также боковых ответвлений, не обязательно в дальнейшем влившихся в главное русло, т. е. слепых ветвей.