ять ответил рычанием и отошел в сторону к наружной стене, где и улегся на полу, свернувшись калачиком, как собака… Я долго наблюдал за странным существом, получеловеком и полузверем, и мне казалось, что звериного в нем было больше, чем человеческого. Несмотря на то, что возраст его был еще юношеский (это нельзя считать достоверным, ибо рассказ о его рождении и родстве с Фуцаем может быть вымыслом. — Б. П.), на вид ему можно было дать гораздо больше, так лет за сорок». Далее Н. Байков продолжает рассказ: «…В это время Лан-жень, лежавший в углу на полу, зарычал во сне, как это часто делают собаки: приподнял свою косматую голову и зевнул, открыв широкую пасть и сверкая острыми клыками. В этот момент он был до того похож на зверя, что Бобошин не удержался и проговорил: „Вот, прости господи, народится же такое чудовище! На человека-то и вовсе не похож! А если б ты видел его в тайге, то испугался бы: волк, да и только! Все повадки волчьи, и ходит не по-человечески. Руки у него длинные и он часто опирается ими в землю и идет на четвереньках, в особенности тогда, когда выслеживает зверя. А по деревьям лазает не хуже обезьяны! Белка от него не уйдет, если он отрежет ей дорогу в дупло. Да и сила в нем звериная, даром, что маленький и щуплый. Представь, и собаки его боятся, как волка. Он их тоже не любит, рычит и скалит на них зубы. Под Новый год Фуцай берет его с собой в Нингуту. Все собаки в городе всполошатся, лают и воют по ночам, когда этот выродок там. А на улице ему прохода не дают. Но ни одна собака ему не попадайся: задушит сразу и перекусит ей горло. А так, он добродушный парень и покладистый, из кожи лезет, чтобы помочь кому-нибудь…“»
Ночевка Н. Байкова завершилась наблюдением над ночной перекличкой Лан-женя с волками. Разбуженный Бобошиным, он вышел вслед за выскользнувшим из фанзы Лан-женем. Луна озаряла тайгу и заснеженные горы. Притаившись в тени навеса, Байков и Бобошин наблюдали присевшего на корточки под кедром и поднявшего кверху голову Лан-женя, который издавал вой, в точности подражавший протяжному вою красного волка. Во время вытья он вытягивал нижнюю челюсть и, по мере понижения звука, опускал голову почти до земли, совсем так, как это делают волки. С ближайшей сопки ему отвечали таким же воем звери, причем, когда они ненадолго замолкали, волк-человек усиленно подзывал их своим воем. Вскоре на поляну вышли три волка и осторожно, временами приседая, стали приближаться, а Лан-жень пополз им навстречу. Своими движениями и воем он удивительно точно подражал волкам. Звери подпустили его к себе шагов на пять, после чего медленно побежали обратно к лесу, иногда останавливаясь и оборачиваясь, а Лань-жень, поднявшись с четверенек, сначала шел, затем быстро побежал за ними и скрылся в тайге. По словам Бобошина, «Бог его знает, что он делает по ночам в лесу; этого никто не знает, даже Фуцай и тот не скажет, даже если знает». Утром, продолжает Н. Байков, чуть свет явился из тайги Лан-жень, все такой же дикий и несуразный на вид и непонятный. Сев за еду, Фуцай подал ему тушку ободранной накануне белки. «Тот схватил ее обеими руками, поднес ко рту и начал ее есть с головы, причем кости хрустели на его крепких зубах, как соломинки. Разрывая мясо руками и с помощью передних резцов, он ворчал от удовольствия…В это время он сидел на полу, поджав под себя ноги, и, слушая наставления Фуцая, касающиеся обхода ловушек, отвечал ему глухим мычанием и киванием головы. Быстро уничтожив белку и облизываясь, Лан-жень подошел к котлу и, зачерпнув из него сырую воду ковшиком, выпил ее залпом…» (Байков Н. А. Человек-волк // Сказочная быль. Тяньзинь, с. 143–151.).
Невозможно поручиться за полную достоверность всей этой записи. Если она точна, в ней, может быть, запечатлелся предельный и редкий случай приручения и дрессировки изучаемого нами реликтового гоминоида (ибо версия о мальчике, выкормленном волками, в данном случае менее вероятна). Мы располагаем довольно большой серией старинных и современных сообщений о случаях приручения таких существ и об использовании охотниками их поразительной адаптированности к контактам с разнообразной лесной фауной. Соответственно фольклор именует их «повелителями зверья», «покровителями охоты» и т. п. Сообщение, что охотник Фуцай делал этому человекоподобному животному какие-то замечания и наставления, не может дезавуировать рассказ Н. Байкова, даже если это не субъективная иллюзия наблюдателя: ведь мы в быту нередко говорим с домашней собакой, собака, хотя ее мозг бесконечно ниже мозга гоминида, способна различать и выполнять очень сложные словесные команды.
Мы уже давно перешли с территории Монгольской Народной Республики обратно на территорию Китайской Народной Республики. Проследуем по ней теперь на юго-восток и замкнем круг нашего обзора на юге провинции Шэньси, в районе хребта Циньлин-Шань. Этот хребет является в известном смысле продолжением хребта Нань-Шань, к которому, как мы помним, относится не малое число данных о «диком человеке». С другой стороны, хребет Циньлин-Шань тесно связан и с Сино-Тибетскими горами (Сычуанскими Альпами), примыкающими к Восточному Тибету и в то же время к горной системе западной части провинции Юньнань.
Коренной житель провинции Шэньси, а ныне председатель правительства этой провинции, Чжао Шоу-шань, рассказал, что давно, лет сорок назад он лично видел «жень-сю» (т. е. «человека-медведя», «дикого человека») в горах Циньлин-Шань, но не вблизи — сам он находился на одной вершине, а «жень-сю» на другой. В другой раз охотник, убивший «жень-сю» и снявший с него шкуру, показывал лично Чжао Шоу-шаню эту снятую шкуру. Вообще жители Циньлин-шаня хорошо знают это существо, рассказывают, что оно живет не стадно, а рассеянно, что оно лишено речи, но, как говорят, может смеяться и плакать. Рассказывают, что однажды один охотник оказался совсем вблизи от него и тогда оно положило ему на плечи свои руки с длинными ногтями и начало довольно смеяться. Рассказывают, что в недавнее время там была похищена этими существами одна женщина-тибетка, которая только через два года была случайно найдена китайским военным патрулем (ИМ, II, № 41).
Не может быть никакого сомнения, что когда известный китайский историк проф. Хоу Вай-лу рассказывал нам о человекоподобных диких существах, живущих в горах Циньлин-шань и издревле известных населению, он говорил о тех же самых существах. Существование их, говорил он, не подлежит никакому сомнению. До народно-демократической революции жители южных районов провинции Шэньси не считали их людьми и охотились на них; оставшихся в живых и захваченных приручали, их использовали как рабочую силу для несложных работ. По личному мнению проф. Хоу Вай-лу, это было не гуманно, он приравнивает захваченных пленников к рабам и думает, что они являются потомками племени или народа эпохи Западного Чжоу (X–VIII в. до н. э.), оттесненного в горы окрестным населением и одичавшего. Однако, сообщенные проф. Хоу Вай-лу конкретные сведения заставляют сближать этих «диких людей» хребта Циньлин-Шань не с людьми, а с описываемыми нами человекоподобными приматами. Правда, проф. Хоу Вай-лу, рассматривавший одного из них, не заметил в строении тела существенных отличий от людей, однако это может в немалой мере объясняться субъективной установкой наблюдателя: фиксируется ли внимание на чертах сходства или чертах различия с человеком. Так, проф. Хоу Вай-лу отмечает, что на теле этих «диких людей» волосатость значительно сильнее, чем у людей, но полагает, что это можно объяснить тем, что они живут голые в холодном высокогорье. Гораздо важнее фактические данные: они не имеют никакой одежды, жилища, питаются сырьем, а именно сырым мясом и дикими плодами, ничего не известно об использовании ими каких бы то ни было примитивных орудий. Особенно существенно, что они не имеют никакой речи, никакого языка.
Проф. Хоу Вай-лу не сомневается, что и сейчас в горах Циньлинь-Шань обитает еще некоторое количество таких «диких людей». Свидетельство этому — то, что он сам в 1954 г. видел в горном селении одного из них, выловленного с помощью традиционного приема охоты на них: на склонах горы раскладывают в нескольких местах куски красной материи, которые привлекают внимание и любопытство этих существ. Пленник, которого наблюдал проф. Хоу Вай-лу, был выловлен, несомненно, уже несколько лет до того, — он был приручен, выполнял некоторые простейшие работы по соответствующим приказам. Но самое интересное в наблюдениях проф. Хоу Вай-лу над этим существом, пожалуй, то, что, хотя он не обладал никакой речью, его удалось в конце концов выдрессировать воспроизводить несколько самых простых китайских слов (ИМ, II, № 45).
Глава 7. К югу от великого Гималайского водораздела
Мы возвращаемся в ту географическую область, которую в большей части литературы еще принято считать «классической» для изучения проблемы «снежного человека».
В главе 4 мы уже сделали обзор многих исследований, произведенных в 60-х гг. в землях, лежащих южнее Китая, — преимущественно в Непале и Сиккиме. Поэтому нет надобности повторять подведенные там итоги изучения одного из важных источников и следов на снегу. Здесь достаточно лишь напомнить, что исследования в указанной географической зоне дали не только описательный материал, обзором которого мы сейчас заняты, но и некоторое, хоть и небольшое число вещественных данных, которые либо были охарактеризованы выше, либо будут предметом специального анализа в одной из последующих глав. Перечислим лишь кратко, что эти вещественные данные распадаются на следующие группы: 1) серии фотографий, слепок, а также зарисовки и описания следов на снегу, 2) фотографии и образцы волос, 3) серии фотографий, образцы высушенных кожных и мышечных тканей и волос, снятые с мумифицированной кисти руки из монастыря Пангбоче.
К этому списку можно добавить лишь имеющиеся указания на некоторые другие вещественные останки «йе-ти», которые, может быть, еще удастся разыскать и обследовать в Непале. Проф. В. Н. Рерих сообщил, что у одного тибетца, проживающего в Калимптонге, который в прошлом служил в пограничном ведомстве, хранится кусок шкуры этого «дикого человека». Кусок вырезан якобы со спины. Обладатель показывал его и Ю. Н. Рериху: это, по словам последнего, шкура с довольно густой, но не длинной шерстью коричневой масти, явно отличающаяся от шерсти медведя и лангура. Кроме того, Ю. Н. Рерих слышал от шерпов и от индийских зоологов, будто в одном монастыре на северо-западе страны, среди других диковинных предметов, хранится не скальп, а черепная коробка (краниум) «снежного человека» (ИМ, I, № 16, стр.66).