– Повезло! Но что это нам дает для понимания происходящего в квартире Риты?
– То, что эти два дома были построены до тысяча восемьсот семьдесят девятого года и значит, то, что происходит в квартире Риты, может уходить корнями в девятнадцатый век. Поэтому нам надо подробно изучить, кто здесь проживал.
– Но мы можем говорить только о двухэтажном доме. Ведь одноэтажный внутри двора не врос в землю.
– Это легко объяснить. Дорогу по улице много раз подсыпали и асфальтировали, существенно приподняв ее уровень. Кроме того, двухэтажный дом тяжелее, и под его весом нижние прогнившие бревна могли просесть. А дом господ находился внутри двора, и, следовательно, уровень земли существенно не менялся.
– Логично, – согласился я.
В этот вечер мы наконец-то застали дома молодую пару – соседей Риты.
– Давно вы переехали жить сюда? – спросил Краснощеков хозяина квартиры Льва – молодого человека лет тридцати.
– Около года. Раньше мы жили на окраине города. Но мама моей жены с нами обменялась, и мы переехали. Мы работаем недалеко отсюда.
– Говорят, что у вас есть дача?
– Да, ее приобретение по времени почти совпало с переездом. Мы во дворе построили небольшую кладовку, для хранения садового инвентаря. Соседи не возражали.
– А что вы можете сказать о ночных шумах? – спросил я.
Показалось, что парень немного смутился.
– Что вы имеете в виду?
– По ночам вы не слышите какие-нибудь странные звуки?
– По ночам?! – удивился парень. – Нет, мы с женой крепко спим. За день так устаем, что едва ноги доносим до дома. Перекусим – и сразу спать.
– А в кладовке, кроме инвентаря, что храните? Урожай? – спросил Краснощеков.
– Что вы, какое там. Мы ведь купили неразработанный земельный участок. Сами знаете, пока раскорчевали, землю перекопали, и зима наступила.
– Тогда что вы держите в мешках, которые стоят в сарае?
– В мешках? – смутился парень. – В сарае? – Глаза его забегали.
– Вы уж извините, – сказал Краснощеков. – Мы случайно заглянули к вам в кладовку.
– Ах, эти, – наигранно засмеялся парень. – Там стоят удобрения. Навоз. Мне родственники из деревни его привозят.
– Какой, коровий или конский? – зачем-то уточнил Краснощеков. – Я тоже хочу удобрить землю на своем участке и не знаю, какой лучше выбрать. Это ведь дело не простое. Он бывает свежим, и тогда можно весь урожай погубить. Кстати, вы не боитесь пожара, ведь если навоз не высох, может воспламениться, и тогда труба дело – кладовка сгорит. А там и до дома пламя может добраться. Вы не покажете нам его?
– Вам показать? – удивился парень. – Зачем? Нет, он точно сухой и старый. Хотя, если вы считаете нужным… – Он стал обшаривать свои карманы. – Извините, я ключи случайно оставил в машине, – было видно, что парень расстроился, – а она в гараже. Я покажу вам завтра, если у вас к мешкам останется еще интерес.
– Что ж, – легко согласился Краснощеков, – завтра так завтра! Мы к вам подойдем. Спасибо за беседу.
– Зачем вы хотели посмотреть навоз, вы что, его раньше никогда не видели? – поинтересовался я у Краснощекова.
– Ну почему же. Я ведь в деревне родился и могу любому городскому человеку фору дать по оценке его качества и возможности его применения в сельском хозяйстве. У меня просто возникли кое-какие мысли насчет мешков в сарае. Время покажет, насколько они были здравыми.
В ту ночь странных шумов не было, как и в последующую. Молодых соседей увидеть не удавалось, по-видимому, они очень поздно приезжали домой. Рита успокоилась. И мы решили ночные дежурства приостановить.
– Вам не кажется, что дело старого дома можно закрывать? – спросил я Краснощекова на следующий день в нашем офисе.
– Совсем наоборот. Я думаю, нам необходимо ускорить изучение архивных документов. Чует мое сердце, что скоро нас ждут грандиозные открытия. Кстати, то, что дома изучаемого нами двора во время городского пожара не сгорели, вменило им в обязанность быть собирателями иркутских историй.
– Почему? – удивился я.
– Очень просто. В тысяча восемьсот семьдесят девятом году пожар в Иркутске был чрезвычайно разрушительным. Город представлял страшную картину. На улицах валялся скарб, разные вещи, мебель, опрокинутые экипажи. Лишь немногие храбрецы оставались в домах и квартирах с заветренной стороны города, которая не была тронута пожаром. Берега рек Ангары и Ушаковки были буквально запружены жителями.
– Улица Большая Трапезниковская называлась по имени купеческой династии, жертвовавшей крупные суммы на благотворительность. А во время пожара они активно защищали не только свои, но и чужие дома от пожара. Поэтому их двор и дома, оставшиеся нетронутыми огнем, приютили немало пострадавших, дав им кров, пищу и место для хранения уцелевших вещей. Но, думаю, что после окончания пожара за ними вернулись не все.
– Но почему?
– Потому, что немало людей погибло. И многие выжившие не знали, куда в переполохе их родственники бросили свои вещи, убегая от огня. Тогда всего сгорело сто пять каменных построек и три тысячи четыреста восемнадцать деревянных. Были уничтожены огнем и все казенные учреждения с архивами, а также учебные заведения. Сгорели библиотеки – городская и Географического общества, в которых было много редких книг и документов. Часть вещей из архивов и музеев были спасены. Но часть бесследно исчезла.
– И вы думаете, что в уцелевших домах могут остаться упоминания о них или они сами? Тогда получается, – догадался я, – что сейчас в квартире Риты, возможно, всплывают загадки, оставленные в те далекие времена?
– Вот именно! Хотя это только предположение. Вы обратили внимание на то, что после нашего опроса соседей шумы прекратились?
– Конечно!
– Так вот, я думаю, что это не случайно. Шум распространялся со стороны недавно заехавших в дом молодых людей. Я проверил, оказывается, они поменялись квартирами не со своей матерью, а с незнакомой пожилой женщиной, которая с трудом согласилась на их предложение. Все же для переезда из центра на окраину города нужны веские причины. Компромисс был найден, и, видимо, обошелся недешево.
– И что мы теперь будем делать с ними?
– Ничего! Просто исчезнем на время. Я уже договорился с Клавдией Илларионовной, чтобы она рассказала соседям о том, что Рита зря беспокоилась.
– То есть вы думаете, что молодая пара что-то ищет?
– Не думаю, уверен! Правда, еще надо выяснить, являются ли они на самом деле мужем и женой. В любом случае необходимо продолжить изучать архивы. Так что давайте засучим рукава и начнем работать. Надо выяснить, что пропало ценного во время пожара, и это станет ключом к разгадке.
Но чем больше мы выясняли, тем меньше оставалось зацепок в наших руках. И до пожара, и после двор имел особое значение для горожан, и через хозяев и прислугу прошло немалое количество известных людей, которые могли оставить большой след в истории Иркутска, как духовный, так и материальный.
– Оказывается, – начал я, глядя в блокнот, – в связи с отсутствием дворянского сословия в Иркутске наиболее активной общественной силой города выступало купечество, среди которого важное место занимали купцы первой гильдии Трапезниковы. Они не только занимались торговлей, но и добычей золота в Ленско-Витимском золотоносном районе. Я думаю, для нашего дела наибольшего внимания заслуживает Трапезников Федор Константинович, который проживал в то время и оказал большую помощь пострадавшим от пожара. Ему присвоили звание «Почетный гражданин города Иркутска». Он умер в тысяча девятьсот седьмом году, и потому про него может что-нибудь знать бабушка Риты.
– Да, это очень интересно. Не будем терять время.
Когда мы пришли, Клавдия Илларионовна подметала крыльцо.
– Скажите, – спросил ее Краснощеков, – вы слышали про Трапезникова Федора Константиновича? Он проживал в вашем доме.
– Конечно. Это мой дедушка.
– Вы что-нибудь можете про него рассказать?
– Да, он был очень яркой личностью, горячо любил Иркутск. Много занимался благотворительной деятельностью. Папа рассказывал, что во время большого пожара он особенно отличился, безвозмездно помогая многим жителям. В те дни ему кто-то оставил на хранение какие-то очень важные документы и не пришел за ними. Он тогда сам начал искать хозяев, чтобы вернуть, но так никого и не нашел. И он велел папе их сохранять.
– И куда потом делись они? – спросил я.
– Не знаю. Мне было это не очень интересно. Меня тогда больше интересовали куклы, а ту историю я воспринимала как сказку.
– Но, возможно, кроме документов в вашем доме хранились еще и какие-нибудь ценности? – спросил я.
– Наверняка хранились, – улыбнулась Клавдия Илларионовна. – Все же они купцами были. Но все изменилось после революции. Папа ее принял и стал служить новому режиму. Однако его в тридцать седьмом году все равно посадили в тюрьму, из которой он не вышел. А вскоре и мама моя умерла. Вряд ли мои родители стали бы что-нибудь прятать в нашем доме. Так что я вас, наверное, разочаровала?
– Никак нет, – ответил Краснощеков. – Я бы даже сказал, что вы нам многое подсказали. Это нам поможет разобраться в причинах тех звуков, которые беспокоили вашу внучку.
Примерно через неделю к нам пришла Рита. Она сообщила, что вновь появился шум.
– Великолепно! – воскликнул Краснощеков. – Дело осталось за малым. Вечером вы, – обратился он к девушке, – как всегда, ложитесь спать, потушив в своей комнате свет. Мы будем рядом. Только со стороны улицы.
Около пяти утра наружная дверь новых соседей отворилась, из нее вышел молодой человек с набитым мешком в руках и отнес его в сарай. Затем он перетаскал туда еще несколько мешков. И когда он достал ключи, чтобы закрыть дверь сарая на замок, мы вышли из темноты.
– Здравствуйте, Лев! – сказал громко Краснощеков. Молодой человек шарахнулся в сторону, готовый убежать, но затем резко остановился и хмуро посмотрел на нас.
– Я так и знал, что вы не успокоитесь, – обратился он к нам. – Вы все знаете?