Экскурсовод начала с далекого 1764 года, когда завод был основан как «арсенальные мастерские», в восемнадцатом-девятнадцатом столетиях здесь ремонтировали и изготавливали разные виды вооружения, включая артиллерийское.
Я слушал и рассматривал экспонаты. Вот на первом стенде гвозди, которые использовали при строительстве мастерских, – огромные, ручной ковки (каждый гвоздь выковать надо было!). Кирпичи. На каждом кирпиче клеймо – «Снежко» (надо же, пробился в историю фабрикант!).
Вьючное седло системы Грум-Гржимайло для перевозки горной артиллерии. Хорошее седло!
А дальше другая продукция завода – штыки, кинжалы, сабли.
Самовар, из которого пили чай рабочие-арсенальцы.
Второй зал. Оружие! Прямо глаза разбегаются. Ружья, винтовки, пулемёты, пистолеты.
– О! О! – шепчет Дмитруха. – Американский кольт! О! «Ро-от-манлихер!»
А экскурсовод рассказывает дальше:
– С 1917 года на заводе изготавливают также и гражданскую продукцию: сельскохозяйственное оборудование, инструменты, бытовые товары. С 1946 года предприятие перепрофилировалось на выпуск оптических, оптикомеханических и оптико-электронных приборов.
– А теперь посмотрите диораму «Январское восстание 1918 года». – Экскурсовод нажала кнопку, и в глубине, за вторым залом, вспыхнул свет.
Мы аж рты разинули. Всё было как живое.
На переднем плане настоящая мостовая, мешки, бочки, колеса, перевернутый поломанный ларек с вывеской «Иконная лавка Николо-Пустынного монастыря», чугунные люки, деревцо в изгороди. И весь этот живой предметный план незаметно переходит в огромную, на всю стену, полукруглую картину. И на этой картине – панорама восстания.
В центре – баррикада, трамвайная платформа, на ней участники восстания. Слева – церковь, так называемый Малый Никола, а за ней возвышается колокольня Никольского Военного собора, который стоял на месте городского Дворца пионеров.
Перед церковью – афишная тумба, распряжённая пролётка с откинутым верхом. За баррикадой, в глубине, – этот знаменитый побитый пулями двухэтажный корпус «Арсенала», в котором размещается сейчас музей. Весь в дыму и пламени.
Справа – развалившаяся стена с амбразурой. На стене рваная афиша «Энеиды» – спектакля в театре Бергонье.
Я смотрел на картину и думал: «Ну кто, кто мне поверит, что я сам, собственными глазами видел этот театр Бергонье – двухэтажный, с длинным, на весь тротуар, козырьком над входом, такой непохожий на нынешний театр имени Леси Украинки?! Никто мне не поверит!»
А экскурсовод продолжала рассказ.
Одним из самых известных видов гражданской продукции завода является фототехника, история которой началась с первой фотокамеры массового производства «Киев-2», выпускавшейся с 1949 года. Фотоаппараты, созданные арсенальцами, использовались при фотосъёмке с борта космических кораблей серии «Восток», «Союз», лунных кораблей серии «Зонд», орбитальной станции «Салют», а также в открытом космосе…
Возле стендов с фотоаппаратами «Киев» стоял…Чак.
Я раскрыл рот и сделал движение к нему, но он молча кивнул, предостерегающе сдвинул брови и покачал головой: мол, погоди, не подходи, потом.
И я сдержался, не подошёл, только улыбнулся и кивнул ему.
И только когда экскурсия закончилась и Лина Митрофановна вывела нас из музея и сказала, что можно ехать домой, я подбежал к Чаку, который тоже вышел из музея и стоял на углу возле афишного стенда.
– Здравствуйте!
– Здоров! – приветливо улыбнулся Чак.
– А как вы здесь очутились?
– Да узнал, что вы сюда идёте, и тоже пришёл, чтобы послушать экскурсию. Ну а как у тебя в школе дела? – спросил он. – Как успехи?
– Ничего.
– Двоек нет?
– Нет.
– А троек?
– Тоже нет.
– Смотри! Молодец! А как у тебя завтра со временем?..
– А что? – загорелся я.
– Да ничего. Если не очень занят, могли бы встретиться. Что скажешь?
– Ой! С радостью! А в чём дело?
– Разговор есть. Приходи к цирку, как всегда, в четыре. Хорошо?
– Хорошо.
– Ну, беги домой. Уже поздно. Будь здоров!
Я думал, что никто не обратил внимания на мою встречу с Чаком. Но на следующий день, когда я пришёл в школу, Туся Мороз сразу же спросила:
– Что, твой дед Грицько приехал, о котором ты рассказывал?
– Не-ет, – протянул я. – С чего ты взяла?
– А что же это за дедушка был вчера в музее?
– Просто… знакомый.
– Симпатичный. Улыбка у него приятная.
– Ха-ха! – хохотнул Игорь Дмитруха, слышавший наш разговор. – Симпатичный!.. Старик! Ха-ха! Как по мне, так все они несимпатичные! Развелось их столько, прохода нет. В трамвай и в троллейбус сесть нельзя – все забиты стариками и старухами. Поучают ещё… Ну их!
– Как ты можешь! – негодующе воскликнула Туся. – Как тебе не стыдно! Сам же стариком когда-нибудь будешь.
– Ни-ко-гда! – отрубил Дмитруха. – Даже не собираюсь жить до старости. Чтобы еле ноги переставлять? Ни за что!
– Вот чудак! – Туся даже покраснела от возмущения. Звонок на урок прервал дискуссию.
Жалко, что Сурен этого не слышал. Его не было поблизости. При Сурене Игорь вряд ли произнёс бы свою анти-стариковскую речь. Сурен очень любил своего дедушку Акопа.
В один из первых дней он рассказывал нам о своём деде. Дмитрухи в тот день не было в школе.
Дед Акоп был кавалером всех трёх орденов Славы. Всю войну прошел, от Волги до Берлина. И рейхстаг брал. Настоящим героем был дедушка Сурена.
А однажды, когда Сурен тяжело заболел (родители его тогда были в Ташкенте), дедушка Акоп среди ночи поехал в родное село, потом несколько часов в непогоду шёл пешком в горы к знакомому народному целителю и к утру вернулся с нужными травами. И это невзирая на то, что после ранения у него очень болят ноги.
Когда Сурен рассказывал, у него даже слёзы блестели в глазах.
И то, что он с такой нежностью говорил о своём дедушке, ещё больше расположило меня к нему.
Я очень жалел, что не успел ничего сказать Игорю, растерялся. Я люблю стариков. И не только потому, что люблю своего деда Грицька. Просто я всегда легко нахожу общий язык с дедушками и бабушками. Мне с ними интересно. Они же столько знают, столько интересного могут рассказать. И, по-моему, они более внимательны к нашему брату, школьнику, чем просто взрослые.
Просто взрослые всегда чем-то озабочены, всегда заняты, всегда им некогда («Ой, не приставай, некогда!», «Потом!», «Мне сейчас не до этого!»). А старики ответят на любой вопрос, охотно расскажут всё, что знают. Они только ценят внимание и вежливость. Обратись к старому человеку вежливо – он никогда тебе не откажет. Ничего не понимает этот Дмитруха со своими разговорами.
Глава XIІ«Ты веришь, когда читаешь сказки?» Елисей Петрович. Приорка. Разговор с дядьколл Миколой
Чак сидел на той же скамейке под деревом в сквере возле цирка.
– Садись, – сказал он, когда я, подойдя к нему, поздоровался. – И слушай внимательно. Нам с тобой надо сейчас кое-что выяснить. Скажи, ты сказки любишь?
Мне почему-то показалось, что Чак волнуется.
– Сказки? Люблю. А что?
– Аты веришь, когда читаешь сказки?
– Во что? В то, что там написано?
– Да.
– Не верю, конечно. Но… интересно.
– Жалко, – искренне огорчился Чак.
Мне стало неудобно.
– Ну как же я могу верить? – оправдываясь, сказал я. – Как я могу верить в какой-то там ковёр-самолёт или летучий корабль, когда сейчас ракеты в космос запускают да и сам я в Харьков с папой летал на реактивном самолёте! Что там тот ковёр-самолёт против ИЛ-18! Или волшебное зеркальце, в котором видно, где что делается. У нас ведь цветной телевизор дома… Ну как я могу верить?
– А что такое сказка? Как ты думаешь?
– Ну… сказка… это… это – сказка. Выдумка.
– А почему она живёт, эта выдумка? Давно уже реактивные самолёты, космические ракеты летают, давно есть цветные телевизоры, а сказки о коврах-самолётах и о волшебных зеркальцах до сих пор печатают, и их люди читают. Почему?
– Ну, потому что… просто интересно.
– Нет, друг мой дорогой. Потому что это – искусство, продукт воображения, творческой фантазии народа. И не было бы ни реактивных самолетов, ни космических ракет, ни цветных телевизоров, если бы не было сказок. Если бы далекие пращуры наши не мечтали об этом, не воплощали мечты свои в сказках, в сказочных образах.
– Наверное, – вдруг поняв, согласился я. – Конечно, если бы люди не мечтали, они бы и не стремились создать всё это.
– Вот именно! – обрадовавшись, улыбнулся Чак. – Значит, сказки – такая же реальность, как и всё остальное. Это продукт реального творческого воображения народа, наших далёких-далёких предков. И они бессмертны, они будут жить всегда, пока будут живы люди, пока будет работать их фантазия. Так вот… – Чак опять заметно заволновался. – Когда я был совсем маленьким, бабушка рассказывала мне сказки. И героем этих сказок чаще всего был добрый, симпатичный лесовик Елисей Петрович. По-моему, бабушка сама выдумала его. Он помогал птицам и зверям, выручал их из беды, защищал от злых сил. Я так полюбил Елисея Петровича, что представлял его живым. Он и теперь часто снится мне. Ну вот я и решил обратиться к нему за помощью…
– Как это? – волнение Чака передалось и мне. Я почувствовал холодок в груди.
– Понимаешь… Я мог бы справиться и сам. Но с ним мне будет легче. Будет легче фантазировать. Вот ты же хочешь побывать у пращура старого Хихини – казака Тимохи Смеяна?
– Хочу.
– Но чтобы проникнуть в то далёкое время, в котором я не жил, моих воспоминаний, моей памяти недостаточно. Здесь кроме моих знаний о том времени требуется ещё и моё воображение – частица той творческой фантазии народа, которая живёт с незапамятных времён и которая создавала сказки. И… твоё воображение! Ты тоже должен помочь мне. Своим воображением. Ты должен поверить в то, что я буду внушать тебе. Так, как веришь во сне, когда с тобой даже удивительнейшие вещи случаются. Они могут удивлять тебя, но ты веришь в их реальность. И только проснувшись, понимаешь, что это был сон. Да и когда ты смотришь хороший фильм-сказку, ты же не думаешь всё время: «Так не бывает!» Тебя захватывает искусство кино, и ты живёшь в его мире. Поэтому постарайся поверить. Хорошо?