Он подошёл к планшету и нащупал на нижней его кромке рубчатый выступ, не замеченный ими раньше, и осторожно надавил. Выступ – это оказалось что-то вроде регулятора-ползунка – с едва слышным щелчком сместился, и изображение галактики скачком увеличилось. Ещё щелчок – и её сменила картинка отдельного звёздного рукава, разделённого посредине тёмной полосой. Виктор посетовал, что в своё время не уделил внимания изучению астрономии – определить, хотя бы приблизительно, что это, он не мог, а на местные звёздные каталоги надежда была слабая – не тот уровень знаний. Возможно, что-то нашлось бы в базах данных Д.О.П. а – Семёнов и его приятели тащили в прошлое всё подряд, словно скворцы всякую блестящую дрянь – но, увы, этот источник знаний для них недоступен.
– Если сдвинуть ползунок ещё, то будет видна отдельная звезда? – прошептал Бурхардт. Немец был явно ошеломлён открывшимся зрелищем – как и сам Виктор, как ни старался тот хранить невозмутимость.
– Возможно, даже отдельная планета, а то и её поверхность. – ответил он. – Почему бы и нет, в самом деле? Вы же помните, как мы рассматривали планшет и обнаружили, что отверстия в нём и в пластине-вкладыше вовсе не сквозные, а заполнены какой-то прозрачной массой. Рискну предположить, что это неизвестный у нас, в будущем, тип носителя информации на кристаллической основе – скорее всего, записанной даже не на молекулярном, а атомарном уровне. Боюсь вообразить, какой объём данных там может храниться!
"…интересно, старик понял хоть слово из сказанного? Ох, сомнительно, несмотря на то, что он кивает после каждой фразы, словно китайский болванчик. Впрочем, не стоит недооценивать учёных этого века – их образование куда универсальнее того, что получаем мы в наших ВУЗах. Недаром говорят, что узкий специалист отличается от дикаря только тем, что его невежество не всесторонне…"
– Мадмуазель Берта не упоминала о возможности изменять масштаб изображения. – снова заговорил Бурхардт. И вообще, если верить её словам – картинка, полученная русскими исследователями, была куда менее чёткая. Что это может означать, как вы полагаете, коллега?
"…ну вот, уже коллега! В устах профессора одного из ведущих европейских университетов – нешуточный комплимент. Или это всё магия самого понятия "будущее"?.."
– Видимо, дело в источнике света. Семёнов, насколько я понимаю, пользовался обычной, хотя и мощной электрической лампой. А это – лазер. Подозреваю, вся эта система изначально заточена под такой вариант.
– Система? – профессор нахмурился. – Вы имеете в виду…
– Предположим, связка статуя-чаша-планшет – нечто вроде атласа, а лазерный луч – способ считывания и воспроизведения содержащейся в нём информации. Пока мы с вами выяснили только, как открывать этот атлас и рассматривать отдельные картинки. А вот зачем это было нужно его создателям…
– У вас имеются на этот счёт предположения, коллега? – спросил Бурхардт. Жадно спросил, нетерпеливо.
"…он что, ожидает от меня откровения? Зря – мне, по сути, известно ненамного больше, чем ему. Просто я привык оперировать понятиями, здесь пока ещё не существующими…"
– Если наш "атлас", как и полагается всякому атласу, содержит "адреса", указания на местоположения разных объектов – тех же звёзд или планет – то логично предположить, что те, кто его создал, обладают так же и способом перемещаться по этим адресам.
– Перемещаться? Но как?..
– Это следующий вопрос. А сейчас важнее сама возможность, свидетельства того, что это не досужие выдумки, а самая, что ни на есть, реальность.
– Свидетельства? О чём вы, герр Виктор?
Бурхардт окончательно впал в ступор – сейчас он был похож на нерадивого студента, плавающего на экзамене, и Виктор невольно наслаждался своей ролью всезнающего преподавателя.
– Неужели не ясно? – он снисходительно улыбнулся, не в силах выйти из роли. – О бусинах, разумеется, о тех, что были в найденной чаше и других, которые оказались в распоряжении русских. А вот что они такое – это, боюсь, можно узнать только из тех металлических листов, которые вы так неосмотрительно отдали господину Семёнову и его спутникам.
– Бусины, бусины…… – Бурхардт недовольно скривился. – Только и слышу, что про эти треклятые бусины! Значит, и наши русские м-м-м… визави использовали их, чтобы открывать порталы или, как вы их называете, "червоточины"?
– Не только. Когда я вынужденно сотрудничал с Департаментом Особых Проектов, то краем уха слышал, что на основе "бусин" были сконструированы некие устройства, позволяющие находить не только действующие порталы, но и следы существовавших раньше.
– Ну, хорошо… – немец нахмурился. – Открытые порталы, устройство для поиска… как вы сами заметили, у русских были описания этих процессов и приспособлений, и они, конечно, не замедлили ими воспользоваться. Но у нас-то подобных подсказок нет – или вы собираетесь тыкаться, простите мою вульгарность, наугад?
Виктор покачал головой.
– Разумеется, нет. Так можно провозиться долгие годы, и всё равно ничего не добиться. А вот скажите: что, по-вашему, есть эти самые бусины? Что наделяет их такими поразительными свойствами?
– Ну… – профессор был явно озадачен. – Я думал об этом, конечно… Артефакты какой-то допотопной цивилизации, быть может?
– В этом-то всё и дело. – усмехнулся молодой человек. – Никто из вас не пробовал изучать сами бусины. Исследователи в Д.О.П. е что-то такое затевали, но Корф категорически запретил эти работы, когда узнал, что они, для начала, собирались разрезать одну из драгоценных бусин. Семёнов был с ним согласен.
– И?.. – Бурхардт сощурился – он смотрел на собеседника выжидающе. – Вас, как я понимаю, этот запрет не остановил?
– Так уж получилось, что в моём распоряжении была одна-единственная бусина, о чём не знали ни Семёнов, ни Корф, ни даже предводитель нашей группы, Геннадий Войтюк. Ирония в том, что он сам в своё время дал мне её – бусины, видите ли, служили своего рода ключом от порталов-"червоточин", а мы тогда довольно часто перемещались между нашим временем и прошлым. Но потом, видимо, запамятовал – столько всего сразу навалилось… В общем, бусина осталась у меня, и когда меня заперли в секретной лаборатории Д.О.П. а – я не мог отказать себе в удовольствии провести опыты. И вот тут-то стали выясняться удивительные вещи…
Виктор покатал на ладони неровный чёрный шарик. Бурхардт смотрел на них, не отрываясь – как бандерлоги на удава Каа из старого мультика.
– Вы обратили внимание, профессор, что ни в одной из них нет сквозных отверстий, какие бывают, скажем, в бисере или зёрнах чёток?
– Хм… – Бурхардт озадаченно крякнул. – Как-то не замечал… да, наверное, вы правы. Но я держал их в руках всего раз-другой и не имел случая приглядеться.
– Дело в том, что опасения Корфа и Семёнова были напрасны. Ни просверлить бусины, ни разрезать, ни даже поцарапать невозможно. Я применял самые твёрдые из доступных мне сплавов, пробовал даже алмазный резец. Невозможно. Их и в чётки-то составляли, обвивая тонкой проволокой, а не пропуская нитку насквозь. Но не это самое странное…
Виктор положил шарик на столешницу.
– Потерпев неудачу с алмазным резцом, я подумал, что хорошо бы проверить их на прочность лазерным буром – такие используют у нас в промышленности для того, чтобы прожигать отверстия в самых твёрдых материалах. Разумеется, у меня такой установки не было, а потому я попросту направил на бусину луч лазерной указки – вроде той, что мы использовали для опытов с "атласом тетрадигитусов", только послабее. Просто так направил, не ожидая особенного эффекта. Но – эффект был, и ещё какой!
– Какой же?
Бурхардт чуть ли не пританцовывал на месте, что совершенно не вязалось с его обликом академического учёного. Виктор поймал себя на том, что получает от этого подлинное наслаждение.
– Луч пропал. Он вошёл в бусину – и исчез. Не отразился, не рассеялся на шершавой поверхности, а словно канул в ней. Я освещал её несколько секунд, и за это время бусина должна была бы хоть немного нагреться – но нет. А потом случилось самое поразительное. Через пару часов, когда я и думать забыл об этом опыте и занялся чем-то другим, из бусины – она лежала на столе, рядом с ноутбуком, – вдруг вырвался лазерный луч! Причём зелёный, а я-то подсвечивал её красным! Вы понимаете, что это значит?
– Пет. – немец скривился. Его тяготила вынужденно принятая роль нерадивого школяра. – И что же?
– А то, что луч, который я направил на бусину, пространствовал в её глубинах целых два часа, что при скорости света в триста тысяч километров в секунду аналогично расстоянию в два миллиарда сто шестьдесят миллионов километров, что немногим меньше расстояния от Земли до планеты Уран. И к тому же, по дороге изменил частоту – то есть, в нашем случае, видимый цвет. А значит, бусины это никакие не бусины, то есть, не предметы, изготовленные из некоего материала, а области иного физического пространства, свернувшегося… ну, например, под воздействием нашего пространства. Луч, попав туда, совершил некое путешествие, подвергся изменениям – неважно, доплеровской, гравитационной и космологической природы – и вырвался обратно!
– И что это значит?
Бурхардт не пытался скрывать потрясения. Заметно было, что он верит собеседнику, верит каждому его слову – хотя не факт, что понимает всё сказанное.
– Пока и сам не знаю. – Виктор покачал головой. – Но очевидно, что эти "брызги" свёрнутого пространства-времени напрямую связаны с образованием порталов-"червоточин". Мало того: используя свойства "бусин" можно комбинировать их свойства и даже управлять "червоточинами"! А значит, изучив эти явления, мы сможем подобраться к этой загадке – но уже не методом тыка, как вы изволили предположить, герр Бурхардт, а на строго научной основе!
И словно в ответ на эти слова лежащая на столе бусина исторгла из себя ярко-зелёный луч. Бурхардт вздрогнул и попятился.
– Я подсветил её лазером ровно… – Виктор посмотрел на часы, – ровно два часа назад. Подсветка продолжалась пятнадцать секунд, а значит, через три… две… одну…