Луч погас. Бусина лежала на ладони Виктора, словно и не с ней только что происходили все эти чудеса.
– Как видите, всё именно так, как я вам и говорил. Так что, профессор, пора нам с вами браться за дело, пока наши… хм… работодатели не растеряли остатки терпения и не наделали ещё каких-нибудь глупостей. Устроить покушение на эмиссаров Д.О.П. а – это же надо было додуматься! Да им молиться надо, чтобы бельгиец ошибся, и Семёнов и его спутник остались в живых. Насколько я успел узнать характер барона Корфа – такого он не простит никому и будет преследовать виновных в гибели его людей, привлекая для этого все возможности своего Департамента. А их, уж поверьте, немало!
– Так вы полагаете, герр Семёнов уцелел? – встрепенулся Бурхардт, обрадованный тем, что разговор перешёл на понятные ему материи.
– Ну, я бы сказал, что ловкость подручных мистера Уэскотта оставляет желать лучшего. – усмехнулся в ответ Виктор. – Они даже взбалмошную дамочку не смогли заставить замолчать, и одного своего потеряли убитым – а ведь казалось, задачка-то пустяковая! Поверьте, герр профессор, мы с вами ещё услышим о господине Семёнове. А пока – не подумать ли нам о собственной безопасности?
Конец второй части
Часть третьяДень Холодного Железа
Франция, Марсель.
Утро того же дня.
На сигнальных фалах флагманского "Мономаха" дрогнули и поползли вверх флажки: белый треугольный, пересечённый красным крестом "Ща" и ещё один, "Иже" – треугольник, разделённый вдоль на жёлтую и красную половинки. "Щ-И", сигнал, означающий, что через пять минут в отряде состоится подъём флага – простой, без церемоний.
По доскам палубы, под нависшим крылом мостика, застучали башмаки – караул с винтовками, посверкивающими примкнутыми штыками, выбежал наверх и без суеты выстроился на положенном месте, возле кормового флагштока; рядом с ними застыли горнисты. Следом вышли на полуют офицеры; матросы на палубе побросали свою работу (большая часть их драила палубу и занималась прочими ритуалами утренней приборки) и выстроились вдоль лееров, спинами к лазурной, переливающейся несчётными солнечными бликами глади моря.
Тишина повисла над кораблём – так, что ясно слышны стали жалостливые крики чаек, скрип тросов на стоящем неподалёку итальянском угольщике, да весело перекликающиеся лодочники. Заметив построение на русских кораблях, они бросили вёсла и замахали приветственно шляпами.
Никонов провожал взглядом флажки, ползущие по фалам флагмана. Точно в тот момент, когда верхний добрался до нока реи, вахтенный начальник нарушил набухшую над кораблями русского отряда тишину:
– На фла-аг и гю-юйс!
Ему ответили голоса с "Корнилова" и "Рынды", но шеренги на палубах продолжали хранить неподвижность и молчание, только вахтенный на склянках преданно ел глазами начальство – рука его, грубая, обветренная, с маленьким лиловым якорем, выколотым на мясистом треугольнике в основании большого пальца, сжимала плетёный конец, прицепленный к языку судового колокола. Стрелки на циферблате часов над головой вахтенного показывают полминуты девятого, но это неважно: команды нет, а значит указанная в уставе минута как бы и не наступила ещё.
Флажки на один бесконечно длинный миг замерли, коснувшись нока реи, и поползли вниз.
– Флаг поднимают!
Вахтенный начальник, упреждая возглас сигнальщика, вполоборота обернулся к командиру и, уловив разрешающий взгляд, выкрикнул долгожданное:
– Флаг и гюйс поднять!
И сразу рассыпались медным звоном склянки, им ответили весело горны и, с крошечной, точнейше выверенной заминкой, серебряные боцманские дудки – все, сколько их есть на всех четырёх кораблях отряда. Шарахнулись от бортов чайки, весело загомонили лодочники, с вант итальянской посудины, облепленных матросами, понеслись приветственные крики. Сухо, резко щёлкнули приклады винтовок – "на караул!" А флажки всё ползли и ползли вниз под аккомпанемент горнов и дудок, пока не добираются до ловких рук флагманского сигнальщика. Он привычно, один за другим отстёгивает их от фала, скручивает в тугие колбаски и убирает на положенное место, в узкие деревянные лотки.
– Накройсь! Караул вниз! Вольно! Продолжать приборку! – командует вахтенный начальник, и дробот матросских пяток знаменует начало очередного флотского дня. Струи воды вылетают сверкающими веерами из брезентовых шлангов, привязанные к коротким концам плоские куски песчаника скребут по тиковым доскам, верёвочные швабры смахивают воду в шпигаты, и оттуда она стекает звонко журчащими струйками за борт.
– Разрешите обратиться, господин капитан второго ранга?
Никонов обернулся. Перед ним стоял Великий князь Георгий – весёлый, загорелый, в новенькой офицерской форме, впервые надетой перед этим походом.
– Слушаю вас, мичман.
Это на берегу он цесаревич и наследник престола; здесь же на борту "Змея Горыныча" молодой человек всего лишь один из многих младших офицеров. Хотя, надо сказать, положение его всё же особенное – далеко не всякий удостоен честь командовать воздухоплавательным отрядом первого в Российском Императорском флоте корабля-носителя дирижаблей! Новый, невиданный тип судов, каких нет ни в одном из флотов мира.
– На десять утра назначен демонстрационный полёт "Новороссии" над портом и городом. – браво отрапортовал Георгий. Аппарат на берегу, в ангаре, дожидается. Разрешите отбыть на берег?
Обширный эллинг из горбыля и парусины соорудили на старом каменном моле матросы "Змея Горыныча". Именно оттуда и стартует дирижабль, чтобы поразить и зевак на берегу, и моряков на бесчисленных судах, битком набитых в гавани, и даже поклонников воздухоплавания, съехавшихся по такому случаю в Марсель. О демонстрационных полётах русских морских дирижаблей объявлено в газетах за две недели, и специалисты съезжались в город заранее. Всем любопытно: чем это русские смогут удивить французов, признанных лидеров в этой области?
– Отправляйтесь, мичман.
И, после крошечной паузы:
– Надеюсь, у вас всё готово?
– Разумеется, Сергей Алексеевич! – весело отозвался юноша. – Кони пьяны, хлопцы запряжёны – так, кажется, было, в одном из фильмов наших потомков?
Никонов спрятал улыбку. Он и Георгий, имея по долгу службы прямое касательство к подаркам, доставленным из грядущего, имели возможность пересмотреть не один десяток видеофильмов – как документальных и сугубо технических, так и художественных. И, похоже, вкусы у них во многом совпадали.
– Напоминаю, взлёт по сигналу со "Змея Горыныча", два пушечных выстрела. – сухо ответил он. – Удачи вам, мичман!
Цесаревич козырнул, развернулся на пятках, лихо скатился по трапу и побежал к шторм-трапу, под которым болталась у борта четырёхвёсельная гичка. Вслед ему неслись переливы боцманских дудок – приборка на корабле подходила к концу.
«Змей-Горыныч» начал свою службу России в качестве одного из пароходов Доброфлота. История этой организации восходит к Балканской войне 1877-78 г., когда ввиду угрожавшей войны правлением
"Императорского общества для содействия русскому торговому мореходству" в Москве была впервые высказана мысль о приобретении быстроходных пароходов и открыта на эти цели широкая подписка. После получения высочайшего соизволения, специальная комиссия приобрела у немецкой судоходной компании гамбургско-американского акционерного общества три океанских грузо-пассажирских парохода: "Гользация", "Тюрингия" и "Гаммония", вместимостью около 3 тыс. тонн каждый. Для их вооружения у фирмы Крупп закупили пушки три 210-мм, шесть 170-мм и десять 150-мм орудий с положенным боекомплектом.
По прибытии в Кронштадт суда были зачислены в списки флота, как крейсеры "Россия", "Москва" и "Петербург". Повоевать им, однако, не пришлось – общеевропейская не состоялась, русские клиперы и полуброненосные фрегаты так и не вырвались на океанские просторы ради истребления британской морской торговли. Новенькие вспомогательные крейсера сначала были использованы для возвращения русских войск из Турции на родину. Позже, в 188-81 гг. они вошли в состав Тихоокеанской эскадры адмирала Лесовского ввиду политических трений, возникших между Российской Империей и Китаем, и в дальнейшем выполняли функции сугубо коммерческие: возили грузы во Владивосток и доставляли ссыльных на Сахалин.
Со временем, кроме первых трёх судов в состав "Доброфлота" вошли ещё несколько, а летом 1888-м году был куплен в Германии пароход "Августа-Виктория" – трансатлантик, всего год, как сошедший со стапелей английской фирмы "Вулкан", и успевший совершить в мае того же года единственный рейс по маршруту Гамбург-Саутгемптон-Нью-Йорк.
Надо сказать, приобретение "Августы-Виктории" первоначально не входило в планы комиссии, занимающейся заказом новых пароходов для Доброфлота – на включении в список именно этого судна настояла "военно-морской отдел" Д.О.П. а руководствуясь своими, в высшей степени секретными соображениями. Так или иначе, новенький, с иголочки, океанский пароход прибыл в Кронштадт в ноябре 1888 г и сразу же встал к достроечной стенке Балтийского завода. Там его в пожарном порядке (явление для российского военного судостроения немыслимое!) переоборудовали; заодно, "Августа-Виктория" числящаяся с этого момента "воздухоплавательным крейсером-разведчиком", получила новое название "Змей Горыныч", и в этом качестве судно было принято капитаном второго ранга Никоновым, одним из самых "засекреченных" офицеров Российского Императорского флота.
Так что ларчик открывался просто: Никонов, занимающийся разработкой и реализацией революционных концепций развития флота, в основу которых были положены сведения из будущего, предложил создать особый, невиданный тип военного корабля. Дело в данном случае не сводилось к организации минной войны на море, его излюбленного конька; Никонов предложил создать корабль, предназначенный исключительно для ведения разведки и управления большими флотскими соединениями. Сама идея целиком была заимствована из военно-морской практики второй половины двадцатого века, когда подобные суда появились на всех флотах ведущих морских держав. Обладающий отличными мореходными и скоростными качествами новый корабль нёс мощную радиостанцию, имел особые помещения, оборудованные д