ля размещения и комфортной работы штаба уровня командующего флотом. Но, главное, нёс на борту два лёгких разведывательных дирижабля новейшего типа, каждый из которых был оснащён бортовой радиостанцией, способной добивать на три с лишним сотни морских миль – в зависимости от состояния атмосферы, разумеется
Выбор именно "Августы-Виктории" для этого проекта был не случаен. Перелопатив вместе с Семёновым уйму информации, в том числе и с форумов "альтернативных историков" флота, Никонов остановился именно на этом судне. В предыдущем варианте истории "Августа-Виктория" была закуплена для переделки во вспомогательный крейсер, и именно в таком качестве, но уже под названием "Кубань", вошла в состав Второй Тихоокеанской эскадры в 1904-м году. В мае следующего года он был выделен из состава эскадры Рожественского, совершил непродолжительное и не слишком результативное крейсерство у берегов Японии, а после получения сведений о гибели эскадры, вернулся в Россию.
Никонова привлекли, прежде всего, подходящие характеристики "Августы-Виктории": при более, чем солидном запасе угля (трансатлантик, как-никак!) судно обладало девятнадцатиузловым ходом и водоизмещением в 14 650 тонн, чего с лихвой должно было хватить для размещения воздухоплавательного оборудования и самих аппаратов. Проект по переоборудованию лайнера в дирижабленосец был подготовлен всего за две недели: для базирования аппаратов выделили просторную кормовую часть, безжалостно срезав надстройки и оборудовав на их месте площадку под раздвижной ангар из поворотных балок. Все тент-балки могли одновременно поворачиваться особыми лебедками внутрь (при хранении аэростата) и наружу (при его запуске). Стационарные передняя и разборная задняя стенки ангара были сделаны из толстой парусины, натянутой на прочные железные рамы
Такая конструкция позволяла надежно укрывать аппарат от непогоды; для швартовки поначалу собирались установить на корме раздвижную причальную мачту, но в итоге решили ограничиться решётчатой балкой-выстрелом, закреплённом на марсе грот-мачты и парой лебёдок с паровым приводом для притягивания аппарата.
В трюме установили две щелочные газодобывательные установки и электролизер; ещё один комплект был передвижным, и предназначался для оборудования береговой "базы подскока"
Не забыли и о таком необходимом приспособлении, как гасители искр на второй и третьей дымовых трубах. В самом деле, когда постоянно имеешь дело с наполненными водородом оболочками – вопрос пожарной безопасности становится вопросом жизни и смерти. Так что трубы были снабжены поворотными железными сетками и кольцеобразными трубками, по которым при необходимости подавался пар для тушения искр.
Вооружение "Змея Горыныча" было достаточно серьёзным для судна, которому вообще-то не полагалось вести бой в одиночку. Никонов с Семёновым, тщательно всё прикинув, решили ограничиться четырьмя шестидюймовками Обуховского завода образца 1877 года в спонсонах, по две на борт. Протвоминный калибр был представлен четырьмя револьверными пушками системы "Гочкис".
В феврале 1889-го года "Змей-Горыныч" вошёл в состав флота, и после двух пробных плаваний по Финскому заливу, был включён в отправляющийся на Средиземное море крейсерский отряд под командой капитана первого ранга Дубасова. Официально целью похода были визиты в порты средиземноморских держав. Вишенкой же на торте шла демонстрация достижений русского воздухоплавания – одна из таких демонстраций была намечена на сегодняшнее утро, после чего второй аппарат, "Таврида", должен был совершить перелёт по маршруту "Марсель-Монпелье-Тулуза-Марсель". Главной же, старательно засекреченной целью похода было проведение в западной части Средиземного моря учений для практической проверки новой концепции управления флотом. Кораблям отряда, связанным невидимыми нитями радиоволн, предстояло развернуться в ловчую сеть, в центре которой пребывал, подобно пауку, "Змей-Горыныч", командир которого, Никонов, исполнял роль командующего крейсерской эскадрой. Дирижаблям предстояло обнаружить следующие из Порт-Саида к Гибралтару пароходы Доброфлота "Москва" и "Кострома", и по радио навести на них "Мономаха", "Корнилова" и "Рынду". От успеха или наоборот, фиаско предстоящих учений зависело многое – а потому, получив от мичмана-радиста срочную радиограмму от группы Семёнова, Никонов в сердцах выругался и отправился в свою каюту. Предстояло в очередной раз перекраивать планы – буквально на ходу.
Май 1889 г. Франция,
Где-то на подъездах к Тулузе
Группа «Алеф» на задании
"…Кровит на лбу материка истерзанный Прованс,
И небо – лик Предтечи, где сентябрь на пробор
Расчесывает облака, ненастен и гриваст.
Он распахнул свои крыла от Арль до Иль-де-Франс…
Но брызжет гной
Земли родной
Из почернелых пор…
Эксьюз му а, вы мерзость, монсеньор!.."[26]
– Жуть какая… – Варю передёрнуло. – Откуда такие стихи? Что-нибудь старинное, переводное? А поёшь ты, между прочим, скверно, вот уж действительно – медведь на ухо наступил.
Вагон экспресса "Париж-Тулуза-Монпелье" убаюкивающе покачивался. Колёса выводили свою нудную песню на рельсовых стыках – тада-так – тада-так – тада-так – но спать Ивана совсем не тянуло. Сколько можно, в самом-то деле? Так и в сурка превратиться недолго…
– До сих пор никто не жаловался. – обиженно буркнул он. – А песня эта одного давнего знакомца отца. Они там все были увлечены этой темой: крестовые походы, альбигойцы, всякие там ереси…. Даже целую рок-оперу на эту тему сочинили, называется "Тампль".
– Рок-опера? – Варя удивлённо вздёрнула брови. – Это что ещё за зверь такой?
– Ну… как бы тебе объяснить… – замялся Иван. – Вроде обычной оперы, только короче, а музыка и манера петь не совсем академические. Я лучше послушать дам, когда вернёмся. Если вернёмся, конечно. – добавил он с мстительной ухмылкой.
Острый кулачок впился ему в бок.
– Вот покаркай ещё! – возмутилась девушка. – Что, в самом деле, за манеру взял! Лучше ещё спой.
– А как же медведь?
– Медведь был, даже и не сомневайся. Зато стихи такие… необычные. Ну, пой уже, или упрашивать прикажешь?
"…Но страшен стон, и душен сон, где светом стала Тьма.
В стране безбожных дударей теперь всегда минор.
Летит на мертвый Каркассон тоскливая зима…
И город Альби, где в домах ни окон, ни дверей,
Опять распят
Гульбой солдат
И гордым лязгом шпор.
Эксьюз му а, вы лживы, монсеньор!.."
– Альби, Каркассон… – задумчиво произнесла Варвара. – Ты ведь это нарочно, да? Мы как раз в те края едем… Думаешь, наша миссия как-то связана с историей этих катаров?
– А ты о них что-нибудь знаешь?
– Что за дурацкая манера отвечать вопросом на вопрос! – девушка возмущённо фыркнула.
– Спасибо, хоть не еврейская! – отпарировал Иван.
– Между прочим, Яков Моисеевич такого себе не позволяет! – не осталась в долгу Варя. – А уж ему-то, казалось бы…
– Так ты не сказала. – напомнил молодой человек. – Про катаров, которые альбигойцы. Откуда ты о них узнала?
– Было что-то такое, на уроках истории, в гимназии. Только я почти ничего не помню. Вроде они то ли были двоебожцами, на манер манихеев, то ли верили в переселение душ… В учебнике больше про крестовый поход, и как их потом на кострах жгли, когда взяли главную крепость.
– Монсегюр. – кивнул Иван. – Это-то я помню, отец рассказывал, ну и песни эти… А ещё фильм был, старый, детективный, "ларец Марии Медичи" – так там главный герой искал спрятанный одним преступником ключ от сокровищ катаров. А в школе – нет, мы такого не проходили.
"…Но в чем, мон дъе, мой черный бог, моих лесов вина,
Где Лангедойль и дерзкий Юг ведут с рожденья спор?
Где Символ веры – копья в бок, где вера есть война,
Где кровью просочился луг, и гладь озер, и бор?
Где сеешь ты
Кость на кости
В горсти Альбийских гор…
О будь же, будь ты проклят, монсеньор…" – пропел он. – А, вообще-то, ты права: я, когда те двое, из клуба «Уайте» упомянули о замках альбигойцев, я сразу подумал о Монсегюре. Так с тех пор эти песенки в голове и крутятся.
– Тогда пой дальше. – Варенька устроилась в углу дивана, нахохлившись, словно воробушек, и Иван вдруг испытал мгновенный прилив нежности. – А на медведя не обижайся, мне на самом деле очень-очень нравится, как ты поёшь.
".. ну как тут, скажите, устоять?.."
"…Но грянет час – воскреснет Юг, надменный царь миров!
И ангел тьмы на Аангедойль низвергнет глад и мор.
И лаем королевских сук взъярится чертов лов,
И на один взойдут костер и папа, и король!
Эй, ветер, взвей
Золу церквей,
Распятий бренный сор!
В тот час придет расплата, монсеньор…"
Поезд начал тормозить, лязгая сцепками. В дверь постучались, на пороге купе возник кондуктор в тёмно-синем мундире с блестящими пуговицами и щегольском, на военный манер, кепи.
– Прибытие через тридцать минут, по расписанию. – сообщил он. Стоянка всего пять минут, так что вам, мсье и мадемуазель, лучше бы собраться заранее.
Из дневника гардемарина Ивана Семёнова.
…Варвара, как выяснилось, словно в воду глядела – ну и я тоже, если уж на то пошло. Встретивший нас на вокзале Тулузы Ярослав сообщил, что эзотерики из "Золотой Зари" обосновались в руинах Монсегюра полгода назад и уже успели развернуть там бурную деятельность. А чтобы скрыть происходящее от посторонних глаз – раздали немало полновесных франков и золотых соверенов с целью получить у властей округа Арьеж разрешение на проведение полномасштабных раскопок. Да, банальной коррупции никто не отменял – что в Расее-матушке, что в Третьей Республике, хоть, судя по рассказам отца, в далёкой африканской Бугандее.