– Справа по курсу – Карри-ле-Руэ. – проорал в ухо цесаревичу Кухарев. – Дальше берег уходит к северо-востоку, ветер будет почти что встречный, с трёх румбов. Предлагаю срезать залив Фос-сюр-Мер над морем – если дальше пойдём точно на вест, то через двадцать две версты выйдем к устью Роны. А там примем на полрумба к норду и ещё до заката солнца вырежемся точно на Монпелье. А завтра, с утра, часиков в семь, стартуем и пойдём прямиком на Тулузу. Вдоль железной дороги, как по нитке – чего лучше-то?
Георгий повернул голову направо. На фоне близкого берега пестрели многочисленные лоскутки парусов – Карри-ле-Руэ был, если верить лоции, рыбацким поселением. Вот от одного из судёнышек оторвался и поплыл по ветру мячик ватно-белого дыма – это французская таможенная шхуна салютовала из своей единственной пушчонки воздушному кораблю "prince heritier russe".
– Прокладывай новый курс. – решительно скомандовал он. – Пойдём над морем, чай не впервой. Заодно и рассмотрим поближе, что там за посудина такая нарисовалась…
И он кивнул туда, где чернела на тёмно-синем бархате моря угрюмая махина военного корабля, и от его форштевня разбегались в обе стороны длинные белые усы. Кухарев сощурился, поднял к глазам бинокль, затем протянул его цесаревичу. Корабль сразу приблизился – стала видна низкая, захлёстываемая волнами палуба, мостик, тянущийся от полубака до полуюта в обход двух отчаянно дымящих труб; различались даже стыки клёпаных броневых листов и вспарывающий волны таран. Муравьишки-матросы в белых робах суетились на палубе, и короткие стволы пушек грозно смотрели из амбразур плоских широченных башен, расположенных диагонально, по одной на каждый борт.
Цесаревич повёл биноклем дальше, к корме. Там, на высоком флагштоке, полоскался на горячем средиземноморском ветру "Юнион Джек". Штурман завозился у себя в кокпите, прежде чем Георгий успел что-то сказать, вздёрнул на фал личный гюйс цесаревича. В набегающем потоке воздуха он развернулся и гулко захлопал. На британском броненосце его рассмотрели– с правого борта гулко ударила пушка, и звук выстрела без труда прорвался сквозь торопливый стрёкот мотора и посвист воздуха, обтекающего фанерные борта гондолы.
Георгий поморщился. Зрелище прущего полным ходом вдоль берегов прекрасной Франции броненосца Роял Нэви не слишком его обрадовало – это был враг, с которым уже приходилось сойтись в смертельной схватке, правда, далеко отсюда, у берегов Африки. Тем не менее, о вежливости, предписанной военно-морским этикетом, забывать никак не следовало.
Цесаревич пошарил под пилотским сиденьем, извлёк тяжёлую латунную ракетницу, засунул в казённик картонный цилиндрик, с клацаньем закрыл – и выстрелил. Ярко-зелёный огонёк с пронзительным свистом отделился от гондолы, описал пологую дугу и повис над мачтами броненосца. В ответ снова загрохотали орудия, а затем под гафель, где уже развевалось британское белое с алым георгиевским крестом полотнище, пополз императорский российский триколор. Посудина первого ранга её Величества королевы Виктории "Инфлексибл" со всем положенным пиететом приветствовала наследника престола дружественной – пока ещё дружественной! – Империи.
Франция,
департамент Верхняя Гаронна,
Сент-Оренс-де-Гамвиль
– Не ожидал, что всё сладится так быстро! – Олег Иванович удивлённо покачал головой. – Всё же, арендовать ферму – это вам не фиакр нанять. Бумаги там оформить, нотариус, зарегистрировать сделку у местного префекта, или как он тут называется… А вы, Яков Моисеевич, справились меньше, чем за сутки. Снимаю шляпу!
– Ну… – честно говоря, кое-какие формальности я опустил. – Яша пожал плечами. – Случилась, понимаете ли, такая неаккуратность…. Дело в том, что ферма принадлежит кузену мамаши Тернье, и когда я намекнул, что она нужна нам всего на неделю, а заплатить мы готовы за месяц вперёд, причём золотом, то множество вопросов отпали сами собой.
– Деньги, как всегда решают всё? – Семёнов ответил понимающей ухмылкой. – Или, как говорил один неглупый человек, там, у нас: "бабло побеждает зло"?
– Примерно так. – согласился Яша. – Кстати, неплохо сказано, надо бы запомнить…
– Только имейте в виду, что автор этого высказывания плохо кончил[27].
– Его убили?
– Сам обошёлся, без посторонней помощи. Так что, слепо подражать ему не стоит, даже в части афоризмов.
Олег Иванович соскочил с двуколки и потянулся, хрустнув суставами.
– Кстати, а где наша подопечная? Не стоило бы ей задерживаться в городе, на глазах у всех.
– Один из парней Ярослава вывезет её южной дорогой. – Яша тоже сошёл с повозки и принялся расстёгивать пряжки ремней, удерживающих багаж. – Я подумал: незачем, чтобы видели, как она уезжает с нами. Отъедут от города версты на три, потом свернут в каком-нибудь неприметном месте и полями да просёлками вернутся сюда. Часика через полтора, думаю, будут.
Семёнов кивнул. Мера предосторожности виделась далеко не лишней: полиция наверняка уже нашла трупы возле дороги, ведущей к руинам Монсегюра, и сейчас опрашивает всех, до кого может дотянуться на предмет свидетелей. Вот и пусть поищут Берту где-нибудь в О даре, Барене или что там ещё дальше по шоссе. А они за это время придумают, как переправить беглянку в Марсель, на русские корабли. Под присмотром Никонова ей ничего не будет угрожать – в том числе, и последствия собственных экстравагантных выходок. А то, в самом деле: из Африки сбежала, из Санкт-Петербурга сбежала, а теперь вот и из Монсегюра тоже. Пора бы и остановиться, Бог, как известно, троицу любит…
За спиной заскрипели ворота – во двор фермы въезжали сразу три экипажа. С головного спрыгнул высокий молодой человек лет семнадцати, одетый по моде парижских студентов.
– Отец!
– Иван! Ну, наконец-то! – Семёнов заторопился навстречу, на ходу стаскивая зачем-то пенсне, которые он с некоторых пор стал носить вместо очков. – А мы вас ещё утром ждали, извелись вконец…
Яша хмыкнул и деликатно отвернулся. Пусть отец и сын порадуются встрече – скоро им будет не до того. Он деликатно обогнул семейку Семёновых и подошёл к экипажу.
– Бонжур, мадемуазель. – Яша приподнял за узкие поля шляпу котелок и поклонился пассажирке. – Надеюсь, вы с вашими друзьями хорошо доехали? Сейчас мы все наскоро перекусим, переведём дух и отправимся осматривать территорию. Погоды сегодня стоят чудесные, вы не находите?
И рукой в лайковой перчатке обвёл окружающий пейзаж: – низкую, составленную из кирпичных столбов, соединённых жердями, изгородь, господский дом, сложенный из плит жёлтого известняка с островерхой черепичной крышей, сараи и конюшни, пасущихся близ небольшого, поросшего осокой пруда, гусей и виднеющуюся за просторным выгоном на холме ветряную мельницу.
Из дневника гардемарина
Ивана Семёнова.
"… Золота – хозяйке, служанке – серебра,
Медь – мастеру искусному для пользы и добра.
"Но лишь одно железо, – в замке сказал барон, —
Холодное железо всем правит с давних времен…"
– Тоже песня приятеля твоего отца? – заинтересованно спросила Варя. Мы сидели в закрытом фиакре, пылящем по просёлкам Лангедока. Поначалу я не отрывался от окна – вот оно, ожившее средневековье, на расстоянии вытянутой руки! – но скоро притомился от впечатлений, откинулся на спинку сиденья и замурлыкал песенку.
– Нет, это Киплинг, английский поэт. У вас он, правда, ещё не известен, но лет через десять станет знаменит, не хуже Шекспира. А песенку эту он напишет только в начале следующего века.
– Жаль. – вздохнула моя напарница. – Мне понравилось. Да ты пой дальше, не стесняйся…
– Вы просите песен? Их есть у меня! – не замедлил я с ответом. В самом деле, что мне, трудно, если дама просит?
"…Барон возглавил войско на боевом коне
И поднял против короля мятеж по всей стране.
"Нет! – пушкарь воскликнул, слыша битвы звон, —
Холодное железо сильнее с давних времен".
Не одолело войско королевских стен:
Летели стрелы градом, барон захвачен в плен.
В королевском замке в темницу брошен он.
Холодное железо решило так с давних времен…"
– Там дальше ещё куплеты, только я их забыл. – сказал я, допев песню. – Король сажает побеждённого барона за свой стол, угощает вином и хлебом, а на закуску объясняет, что «Холодное Железо, которое правит всем» – это на самом деле железный гвоздь с Голгофы.
– То есть, из Святого Распятия? – удивилась девушка. – Вот уж не подумала бы! Начало-то песни такое… воинственное.
Я пожал плечами. Ей виднее: Варя в своей гимназии не манкировала уроками Закона Божия в отличие от нас с Николом, всегда находивших повод удрать, ссылаясь на особо важные дела по линии Д.О.П.а.
– Тебя на этого Киплинга потянуло из-за нашего визита в Лондон? – спросила Варя. – Помнится, раньше ты англичан не очень-то жаловал…
– Ничего подобного! – возмутился я. – Их литература мне всегда нравилась, как и корабли. Политика у них сволочная, в особенности, по отношению к России, что есть, есть, Но стихи-то тут при чём?
Значит, это из-за замка, в который мы едем. – сделала вывод моя напарница. – Тоже, бароны, пушки…
– В двенадцатом веке, когда пал Монсегюр, пушек ещё не было. – возразил я. – И вообще, хватит разговоров, мы, кажется, подъезжаем!
А я-то гадал: с чего это отец решил уподобиться рыцарю печального образа? Нет, я не про роман с Бертой, хотя и там всё и запутано до крайности. Но мельница-то, мельница? Зачем она им понадобилась?
Ларчик, как выяснилось, открывался просто. Романтическая башня, венчающая низкий холм на задах фермы – практически идеальная причальная вышка для дирижабля. Если, разумеется, избавиться от крыльев, чем мы с Николом в данный момент и заняты: сидим верхом на толстом бревне, изображающем ось ветряка, и шкрябаем ручными пилами-ножовками по жердям, из которых собраны решётчатые каркасы крыльев. Когда-то, пока этот образчик местной зелёной энергетики использовался по назначению, на решётки натягивали парусину, и крылья вращались, приводя через систему деревянных шестерней в действие мельничные жернова. Они и сейчас внизу – два здоровенных круглых камня на дубовой оси. Всё покрыто налётом пыли и муки, стоит чихнуть – и эта субстанция встаёт столбом. Изнутри наверх ведёт ветхая лесенка,