– Так ведь она с ранеными уехала! Да-да! Пришла машина, и она уехала!
Он солгал чуть ли не впервые в жизни, но от этой неправды ему самому почему-то стало несказанно легко.
И капитан радостно затряс его руку:
– Я знал!!! Сашка! Я всегда верил, что она жива…
Потрепав Шульгу за плечи, капитан погрузился в себя, и наступила долгая пауза. Каждый думал о чем-то своем, но капитан вдруг подался вперед:
– Сашка! Видишь, впереди проход к озеру меж теми двумя елками?
– Да, вижу, вы думаете…
– Конечно! Давай туда, как только подойдут, кинь им гранату под ноги! Вот, возьми! Только чеку не срывай – пусть лягут, а тут и мы навалимся! Уразумел?
– Так точно!
– Ну, действуй!
– Есть!
Шульга скрытно переместился в указанное место, восторгаясь в душе находчивостью своего вновь обретенного командира.
Он залег на позиции и ждал, когда немцы выйдут из зарослей, довольный собой и особенно довольный тем обстоятельством, что судьба его вновь свела с его любимым командиром. Вглядываясь в заросли впереди себя, Шульга думал только об этой удивительной встрече. Мысли его текли легко и непринужденно, и потому он вздрогнул, когда ветки ближних к берегу кустов вдруг качнулись.
Он успел заметить, как там вроде мелькнула какая-то неясная фигура, но вслед за этим снова установилась неподвижная тишина. Прошла минута, другая… Шульга уже начал было подумывать, что ему это все привиделось, как установившуюся тишину вдруг нарушило какое-то странное гудение, похожее на чье-то басовитое бормотание. Потом оно переросло в невнятные завывания, и они становились все громче и громче. И вскоре на поляну вышел странный человек в оранжевых до пят одеждах. Совершая всем телом круговые движения, он стал раскачиваться в такт своему гортанному песнопению, и эти его движения становились все быстрее и быстрее. Широкие рукава его балахона крыльями неведомой птицы закружили по поляне и вскоре слились в сплошное огненное колесо.
Уже проваливаясь в глубокий сон, Шульга каким-то звериным чутьем сумел встрепенуться: «Еще чего не хватало – заснуть на посту! Что скажет Иван Андриянович?!» Он встряхнул потяжелевшей головой и, едва шевелясь, сполз с пригорка назад. В глазах стояла мутная пелена. «Что это со мной?» Шульга на ощупь достал флягу из трофейного ранца и хлебнул обжигающе крепкого рома. Переведя дыхание, он сделал еще один глоток и еще. Огненный напиток животворящим ручейком пробежал по пищеводу, и вялость в мышцах стала понемногу исчезать.
К тому времени и шум на поляне стих, но ему почему-то очень не хотелось оставаться подле этого странного монаха. Шульга еще немного посидел, приходя в себя, а затем юркнул в прибрежные заросли. Он почему-то был уверен, что немцы специально выпустили на поляну этого юродивого, чтобы отвлечь их внимание. Сами-то они наверняка двинулись себе берегом!
Но именно это больше всего и тревожило Шульгу. Ведь двинувшись берегом Ловозера, немцы непременно напорются на нашу засаду, и тогда взять кого-либо живьем не удастся. Так что ему нужно во что бы то ни стало оказаться между ними и засадой.
Выпитый ром слегка опьянил его, но вернул телу привычную сноровку. И скоро Шульга был уже на месте. Он залег почти у самой воды. Поляна отсюда едва просматривалась, но ему стало ясно, что монаха на ней уже нет.
«Все правильно! Гады! Думали, что я не разгадаю ваш замысел? Как бы не так…» В душе его все пело. Он отложил автомат в сторону и взял «лимонку». Шульга предвкушал, как после схватки командир скупо похвалит его за находчивость. Светясь от удовольствия, он вглядывался в пространство между берегом и низкорослым ельником. Шли минуты. Немцы пока не появлялись. Эту неправильность, которая вдруг обеспокоила его, он ощутил не сразу. А когда понял, отчего вдруг во рту пересохло, а в ушах появился ватный звон, он еще раз вгляделся в прибрежные кусты.
«Вот оно что-о-о…» На кустах, откуда он ожидал немцев, беззаботно пересвистывалась стайка синичек. У него похолодело на сердце. Мысль о том, что немцы перехитрили его, каленой спицей кольнула в сердце, и он прежним путем стремглав кинулся назад. У двух елок он остановился и прислушался. Тишина. Он пополз к замшелому камню, у которого капитан расположил пулеметный пост. На бледном, без кровинки лице бойца тлели угасающей синевой широко раскрытые глаза. Пилотка, растоптанная чьим-то сапогом, лежала у его головы, а на выгоревшей добела гимнастерке, прямо под сердцем расплылось темно-бурое пятно. Пулемет с вынутым затвором валялся поодаль.
Догадка щемящей болью полоснула Шульгу по сердцу. Застонав, как раненый зверь, Сашка выскочил в ложбину, сжимая в руках автомат.
– А-а-а! – заорал он, пытаясь обратить на себя внимание спрятавшихся немцев, вывести их под прицельный огонь засады.
Он пролетел одним махом эти полсотни шагов и, уже проскочив заросли, в которых сидели бойцы засады, остановился. Никто не бежал за ним и не стрелял ему вслед. Да и из кустов, где они с капитаном Мокрецовым расставили бойцов, не раздалось ни одного голоса. Холодея от предчувствия, он побрел туда.
Бойцы находились на своих позициях. Но они уже ничем не могли ему помочь. Все пятеро были заколоты одинаково – ударом кинжала в сердце. И никто как будто бы и не пытался оказать сопротивление. Словно находились в глубоком сне…
Он застонал и рухнул на колени:
– Какой я дурак… господи-и-и-и!
Ведь он и сам едва не поддался чарам того странного монаха и лишь чудом не заснул! А в то время немцы ходили по кустам и…
Размазывая слезы по лицу, он подобрал за ремень автомат и побрел осматривать места засады. Так он нашел бездыханные тела и всех остальных. Капитан Мокрецов лежал там же, где они и расстались. На его выгоревшей гимнастерке темнело бурое пятно, но лицо при этом выражало такую неземную радость, будто в последний миг своей жизни он наконец встретился со своей Оленькой.
Глава 16
Тиканье часового механизма, отсчитывающего последние мгновения перед взрывом, пульсировало в нем с каждым ударом сердца, но путь наверх преграждал этот невесть откуда взявшийся русский капитан. Кляня себя за неосмотрительность, Шорнборн судорожно пытался придумать что-то спасительное, но в ушах все отчетливее раздавалось парализующее мозг тиканье.
– Господин Шорнборн, вы уж не корите себя за неосторожность! Я-то за вами уже давненько наблюдаю.
«Он что, мысли мои читает?! Но мне надо наверх! Наверх? А как же… Персей!»
– Капитан, а что, если нашу беседу мы продолжим после того, как я поднимусь к вам?
– Ну уж нет! Спускайтесь-ка вы обратно вниз! Очень уж мне интересно стало, что у вас в той расщелине сокрыто. Там что – пещера? Еще один ваш схрон?
Шорнборн с сосредоточенным видом молчал. «Если «Персей» принял решение, то его нужно выполнять…»
– Спускайтесь вниз, Шорнборн! А то я вас быстро вылечу, и от всех болезней сразу. – В голосе капитана зазвучали металлические нотки.
«Ну что же, добро пожаловать в мышеловку, господин капитан! Но сколько еще осталось до взрыва? Минута? Меньше? Э-э-эх…»
Шорнборн поспешил назад.
– Вы куда так разогнались, Вильгельм?! Фокусничать в пещере не советую! У меня граната! Полагаю, вам известно, что представляет ее взрыв в замкнутом пространстве?
Эти слова капитана донеслись до Шорнборна, когда он уже практически вбегал в подземелье. Он нырнул в проем, и следом сзади мелькнула тень:
– Стоять на месте, Шорнборн! Стреляю!
Выстрел получился раскатисто громким, и пуля тотчас вжикнула по каменной стене над его головой, обдав россыпью искр и каменной пыли. Но Шорнборн и не думал убегать. Он занял позицию именно в той точке, где и запланировал. Шаги капитана быстро приближались. «Пора! Эх, Персей…» Шорнборн втянул в плечи голову и метнулся к этому въедливому русскому.
Капитан попробовал было увернуться и ухватился за куртку Шорнборна. Раздался треск разрываемой ткани, но обер-лейтенант обрушился на русского всем весом, сшиб его с ног, и они оба рухнули рядом с заминированным штабелем. Больно ударившись о камни, Шорнборн тут же вскочил. Русский лежал под штабелем. Зажав в одной руке пистолет, а в другой выдранный с «мясом» клапан его нагрудного кармана, он не подавал никаких признаков жизни.
Персей гений!!! Мышеловка захлопнулась… Шорнборн потянулся за оружием капитана, но ему вдруг послышалось тиканье часового механизма, и, мгновенно опомнившись, он рванул в глубь подземелья…
Капитан Архипов застал Шорнборна врасплох вовсе не случайно.
Оставив пещеру с покойным обер-фельдфебелем, Архипов с лейтенантом Болотниковым, радистом и двумя бойцами поспешили догонять группу комбата Мокрецова, ушедшего вперед по следу Шульги. Следуя друг за другом, они поднялись на Нинчурт, и Архипов, шедший впереди, увидел за поворотом эту елочку с трепыхавшейся на ветру ленточкой.
«Молодец комбат! – подумал он. – Оставил весточку от Шульги…» Архипов высунул голову из-за скалы, осмотрелся и тотчас рухнул на землю. Он едва успел махнуть своим рукой, чтобы не высовывались. Фигура во вражеской камуфлированной куртке без лишних движений выросла в двух десятках шагов от них по другую сторону обрыва и застыла среди россыпи каменных плит. Если бы не длинная тень, отброшенная солнцем на плиты, Архипову ни за что бы его не заметить! И ему еще повезло, что он вовремя среагировал, иначе немец срезал бы его одной очередью.
Немец был чрезвычайно осторожен. Долгую минуту он стоял среди плит, наблюдая за местностью. И только после этого, аккуратно ступая меж камней альпинистскими ботинками, двинулся к обрыву. Перебравшись на их сторону, немец присел у обрыва на корточки и принялся что-то разглядывать на тропе. Затем он выпрямился.
Архипов вынул пистолет. Немец же уставился на елку. Увидев его лицо, Архипов обмер от изумления. И пока он пытался справиться с нахлынувшими эмоциями, немец добавил ему еще одну загадку. Скользнув безразличным взглядом по привязанной к елке ленте, он усмехнулся и… пошел прочь.