— Один?
— Да. А я отправился наверх с девочкой. Но какое это может иметь отношение к исчезновению Сен-Луи?
— Имя этой девочки?
— Сатин.
— Декарт узнал вас?
— Нет, дело только шло к полуночи, так что я еще был в маске.
— А его узнали?
— Не думаю, он очень быстро вновь надел маску.
Допрашивая с пристрастием Семакгюса, Николя чувствовал себя не в своей тарелке: корабельный хирург всегда относился к нему с доброжелательным вниманием, и он испытывал к нему искреннюю симпатию.
— Должен предупредить вас об исчезновении еще одного человека, — произнес он. — В пятницу вечером пропал комиссар Ларден. Возможно, вы последний, кто его видел.
Ответ Семакгюса поверг Николя в замешательство:
— Это должно было случиться.
Перо Бурдо еще быстрее заскрипело по бумаге.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что Ларден презирал человеческий род, а потому просто не мог не нарваться на неприятности.
— Но он ваш друг…
— Дружба не мешает трезво смотреть на вещи.
— Позвольте вам заметить, вы говорите о нем, как если бы его уже не было в живых…
Семакгюс сочувственно посмотрел на Николя.
— Похоже, господин полицейский, вы неплохо усвоили свое ремесло. По всему видно, ваше ученичество кончилось.
— Вы мне не ответили.
— Это всего лишь предположение. Меня гораздо больше заботит участь моего слуги, о котором вы, судя по всему, окончательно забыли.
— Сен-Луи — раб. А рабам свойственно пускаться в бега.
Карие глаза печально посмотрели на Николя.
— Подобные мысли, вполне уместные в голове любого другого юнца, не пристали вам, Николя. Сен-Луи свободный человек; я отпустил его на свободу. У него нет поводов для бегства. Тем более, его жена Ава по-прежнему работает у меня в доме.
— Вы дадите точное описание его примет господину Бурдо, и мы распорядимся начать поиски.
— Хотелось бы отыскать его, я к нему очень привязался.
— Еще один вопрос. В пятницу вечером Ларден, как всегда, вооружился своей неизменной тростью?
— Насколько я помню, нет, — ответил доктор.
Он снова взглянул на Николя, на этот раз с веселым любопытством.
— Вопросов больше нет, доктор, — завершил молодой человек. — Задержитесь еще ненадолго, чтобы Бурдо мог записать приметы Сен-Луи.
После ухода Семакгюса оба сыщика долго сидели молча, погруженные в свои мысли. Бурдо тихонько постукивал кончиками пальцев по крышке стола.
— Никто не смог бы лучше провести свой первый допрос, — задумчиво произнес он.
Николя сделал вид, что не расслышал его реплики, хотя она была ему чрезвычайно приятна.
— Я возвращаюсь на улицу Нев-Сент-Огюстен, — заявил он. — Надо немедленно сообщить обо всем господину де Сартину.
Бурдо отрицательно покачал головой.
— Не торопитесь, молодой человек, прежде всего надо пойти пообедать! После полудня начальника отыскать практически невозможно. А час обеда давно наступил. Так что я вас приглашаю. Тут неподалеку есть кабачок, где подают хорошее вино.
Пройдя вдоль сараев городской скотобойни, расположенной позади Шатле, они свернули в улочку под названием Пье-де-Беф. Николя постепенно свыкся с запахами и повадками обитателей этого квартала. Мясники забивали скот рядом со своими лавками, и кровь, растекаясь по улицам, сворачивалась под ногами прохожих. Тяжелее всего было привыкнуть к миазмам, исходившим из чанов, где вытапливали животный жир. Нечувствительный к мерзкому запаху, Бурдо перепрыгивал через заполненные отвратительной жижей выбоины. Николя, только что вернувшийся из Бретани и еще ощущавший у себя на коже прикосновение соленых грозовых ветров, прижимал к лицу платок, чем изрядно веселил своего спутника.
Подвальчик оказался вполне уютным. Среди посетителей преобладали мелкие служащие и письмоводители из нотариальных контор. Хозяин, земляк Бурдо, был родом из деревни неподалеку от Шинона, и вино у него тоже происходило из тех краев. Они уселись за стол, и им быстро принесли рагу из курицы, хлеб, несколько сортов козьего сыра и графинчик вина. Несмотря на неаппетитную прогулку, Николя оценил принесенные блюда и с удовольствием набросился на еду. За столом разработали план предстоящей кампании: предупредить Сартина, провести дознание в Вожираре и на улице Фобур-Сент-Оноре, допросить Декарта и Полетту и продолжить чтение полицейских донесений.
Они расстались, когда стрелки часов подбирались к пяти вечера. Николя не застал Сартина: начальника вызвал король, и он уехал в Версаль. Тогда молодой человек решил навестить отца Грегуара, однако монастырь кармелитов находился далеко, а на улице начинало темнеть. И он благоразумно отправился домой, на улицу Блан-Манто.
В его отсутствие в доме явно случился переполох. Едва переступив порог, он услышал громкие голоса, доносившиеся на этот раз из гостиной госпожи Ларден.
— Он все разнюхал, Луиза, — говорил мужской голос.
— Я знаю, он устроил мне безобразную сцену. Но в конце концов, Анри, объясните мне, если можете, что привело вас в тот дом?
— Это была ловушка. Я не могу вам ничего сказать… Подождите. Не кажется ли вам, что нас подслушивают?
Собеседники умолкли. Тут кто-то одной рукой зажал Николя рот, а другой обхватил его за талию, потащил в темноту и втолкнул в кухню. Он ничего не видел, только слышал чье-то прерывистое дыхание. Наконец его отпустили. Он ощутил дуновение ветерка и знакомый запах духов, затем послышались удалявшиеся шаги, и он остался один в темноте. Он стоял, не шелохнувшись, прислушиваясь к каждому шороху. Через некоторое время он услышал, как входная дверь захлопнулась, а Луиза Ларден поднялась на второй этаж в свои апартаменты. Он подождал еще немного, а потом пошел к себе в мансарду.
IVНАХОДКИ
Чем больше просвещения, тем меньше света.
Вторник, 6 февраля 1761 года.
Проснувшись, Николя попытался вспомнить во всех подробностях вчерашнюю сцену, невольным свидетелем которой он стал по возвращении на улицу Блан-Манто. Окутавший его легкий аромат могли издавать только духи Мари Ларден. Если бы его спасительницей была кухарка Катрина, он бы мгновенно узнал ее по разнообразным вкусным запахам, исходившим от ее платья. Но почему Мари так поступила? Несомненно, она хотела защитить его, вот только от кого? Он был уверен, что узнал голоса Декарта и жены Лардена, однако в речах их не содержалось ничего таинственного. Тем не менее услышанное позволяло сделать сразу несколько выводов. Между Декартом и Луизой Ларден существовали особые отношения. Он рассказал ей о происшествии в «Коронованном дельфине», и она возмутилась, что он посещает веселые дома. Но тогда почему он сказал про ловушку? Может, таким образом он хотел снять с себя вину?
Но, принимая во внимание довольно неуклюжую попытку защитить его от неведомого врага, подслушанный диалог приобретал для Николя особое значение. Сам факт, что кто-то — скорее всего, Мари Ларден — решил, что если участники разговора обнаружат его присутствие, то для него это плохо кончится, внушал тревогу. Придется сделать вид, что ничего не произошло, и в разговорах с членами семьи комиссара не проявлять никакого любопытства. Все они и без того достаточно быстро узнают, если уже не узнали, что он назначен Сартином главным следователем по делу об исчезновении хозяина дома.
Поглощенный размышлениями о вчерашних событиях, Николя в первый раз после возвращения из Геранда незаметно для себя стал тихонько напевать арию из «Дардануса» Рамо. Значит, жизнь брала свое. Ему захотелось поскорее встать и приступить к работе. Он не собирался делать карьеру полицейского. Но его отправили в Париж, передали в распоряжение Сартина, и все получилось само собой. Теперь эта работа и связанные с ней удачи и разочарования, сюрпризы и подвохи стали для него новым источником энергии, пробудив дремавший в нем азарт. После допроса Семакгюса у него в душе остался горький осадок, однако он твердо решил докопаться до истины. А так как для этого ему явно придется допрашивать всех членов семейства комиссара, его стал мучить вопрос, должен ли он по-прежнему жить в доме Лaрденов.
Наскоро умывшись ледяной водой, он прислушался и обнаружил, что в доме стоит гробовая тишина. Квартал Сент-Авуа всегда славился своей тишиной, но сейчас ему казалось, будто кто-то накинул на дом огромное ватное одеяло. Выглянув в окно, он тотчас понял, отчего кругом так тихо: золотистые лучи восходящего солнца озаряли укутанный снежным покровом сад. Часы, завещанные каноником, пробили половину седьмого. Когда Николя спустился, на кухне никого не было, но на краю плиты его, как обычно, ждал котелок с супом, а на столе лежал свежий хлеб. По вторникам, подхватив две огромные плетеные корзины, корпулентная кухарка с раннего утра спешила на рынок Сен-Жан. На рассвете шаланды, идущие с низовьев Сены, доставляли туда только что выловленную рыбу, и если подсуетиться, ее можно было купить еще живой. Поэтому Катрина торопилась запастись свежей рыбкой, точно зная, что ближе к полудню отличить рыбу, уснувшую сегодня, от вчерашней станет невозможно. А в живорыбных садках с морской водой перевозили только особенно деликатные породы рыб.
Он уже собирался выходить, как его неожиданно позвала Луиза Ларден. Она сидела за рабочим столом в полутемной библиотеке и что-то писала. Единственная свеча, догоревшая почти до основания, освещала ее усталое лицо, не скрытое, как обычно, под слоем пудры.
— Доброе утро, Николя. Я не смогла заснуть и решила пораньше спуститься вниз. Гийома нет по-прежнему. Вчера вечером я не слышала, как вы вернулись. Вы не помните, в котором часу вы вошли в дом?
Вопрос был задан прямо и требовал такого же прямого ответа. Подобный интерес она проявляла впервые.
— Значительно позже восьми, — солгал Николя.
Она недоверчиво посмотрела на него, и он заметил, что без прически и без грима она выглядит значительно старше. Лицо ее, с плотно сжатыми губами вместо привычной улыбки, приобрело жесткое выражение.