— В любом случае, если мы не будем действовать быстро, Базофон превратится в пепел, и ваш саван вместе с ним. Наместник, как мне кажется, настроен решительно.
— Ну что ж, сотворим чудо!
— Эти чудеса противоречат правилам. Мне это не нравится...
Иисус по-дружески взял Святого Духа под руку. Они вышли в сад, чтобы вместе выглянуть из-за священных туч. Их острый взгляд прошел сквозь кольца планет и достиг подлунного мира. Сначала они увидели Средиземное море во всей прозрачности и красоте погожего летнего дня. Потом их божественный взгляд скользнул по берегам Палестины, поднялся к Антиохии и затем к Эдессе. Заострив свой взгляд еще больше, они направили его на маленькую площадь, прилегавшую к часовне, где хранился саван.
Погребальный покров был сложен таким образом, что на нем виднелось только лицо. Это был лик с темными глазами, изможденными чертами, обрамленный бородой с двумя клинышками и длинными волосами. Реликвия была вложена в ящик кубической формы с решеткой, дававшей возможность любоваться Святым Ликом.
Охранники вынесли реликвию из часовни и поставили ящик на землю в ожидании, когда будет разложен костер. Другие охранники суетились, принося и укладывая дрова, между тем как третьи сдерживали толпу. Слух о готовящемся событии быстро распространился по всей Эдессе. Люди глухо возмущались, что собираются уничтожить драгоценный Образ, который, как все знали, был нерукотворным. Однако присутствие наместника Шамашграма и его палачей удерживало зрителей от открытых проявлений гнева.
Базофон со связанными за спиной руками, казалось, спокойно ожидал казни, как будто был к ней совершенно безразличен. Но на самом деле, он ожидал, пока соберется достаточно большая толпа, чтобы осуществить свой план.
Наместник, поднявшись на табурет, обратился к собравшимся:
— Жители Эдессы, наш город болен. А почему он болен? Потому что мы наказаны Богом. А почему мы наказаны Богом? Потому что мы стали идолопоклонниками. Мы поклонялись образу, а Бог это не образ. Мы богохульствовали. И пока объект этого богохульства не будет уничтожен, наш город останется больным.
Тогда Базофон, в свою очередь, заговорил зычным голосом:
— Жители Эдессы, не слушайте его! Это образ Спасителя! Если город болен, так это по вине наместника Шамашграма, который отстранил от власти и упрятал в тюрьму законного царя.
Он не смог говорить дальше. Охранники бросились на него и, свалив его на землю, начали жестоко избивать. Увидев это, осмелевшая толпа прорвала цепь солдат и заполнила пространство, где воздвигали костер. Вооружившись поленьями, люди набросились на охрану, прорываясь к наместнику, который под прикрытием вооруженных телохранителей быстро отступил к часовне, в которой и укрылся, унеся с собой ящик с реликвией.
Базофон быстро пришел в себя и, увидев, что солдатня начала резню, одним рывком освободился от своих пут, схватил меч, лежавший на земле и бросился в битву. Святой Дух и Иисус, наблюдавшие за происходящим, были поражены его силой. Надо было видеть, что он творил! Казалось, это крестьянин, скашивающий рожь. Головы, руки и ноги взлетали в воздух. Кровь брызгала во все стороны. Души солдат поднимались к небу, словно клубы густого черного дыма.
— Фу! — сказал Христос.— Надо остановить этот ужас!
И он проник взглядом внутрь часовни, в которой укрылся наместник. Этот злодей в ярости разломал ящик, где хранился саван, и скомкав, бросил его на плиты пола. И в этот миг из священной ткани выскользнула струйка огня, перепрыгнула на самозваного властителя и обожгла ему глаза. Он тотчас потерял зрение. Сопровождавшие его были объяты ужасом и выбежали из часовни, натолкнувшись на Базофона, который, продолжая свое дело, уложил их всех, прежде чем они успели обнажить мечи.
Когда все солдаты наместника полегли на землю, жители Эдессы пали на колени, чтобы возблагодарить Бога. Но увидев Шамашграма, появившегося в дверях часовни, с обожженным лицом, с вытекшими глазами, жалкого в своих роскошных одеждах, они поняли, что Святой Лик сотворил чудо и простерлись ниц, охваченные глубоким волнением.
Таким образом город Эдесса освободился от тирана. Царь Абгар III вышел из темницы, в которую посадил его Шамашграм. Он поблагодарил Базофона и предложил ему занять должность, оскверненную самозванцем. Юноша ему ответил:
— Я попрошу вас только об одном: чтобы отныне жители Антиохии могли свободно приходить сюда и поклоняться Богу через Святой Лик Его Сына.
Царь был очень доволен и разрешил пилигримам, стоявшим лагерем за городскими стенами, образовать процессию, потом пройти по городу, распевая священные песнопения, прежде чем войти в часовню с остроконечным шпилем и лицезреть вновь выставленный там саван.
Базофон, осел и попугай приняли участие в празднествах, завершившихся пиром, который царь задал в честь двух городов. Но сын Сабинеллы не был доволен. Он считал, что христиане Антиохии проявили трусость. Поэтому, когда пришло время провозглашать тосты, он поднялся и сказал:
— Что случилось бы, если бы меня здесь не было? Тиран остался бы у власти. Никто из вас не согласился бы возглавить восстание. А вы, жители Антиохии, вы до сих пор сидели бы за крепостными стенами, ожидая, пока Святой Лик не развеялся б дымом. Неужели так вы рассчитываете распространить свою веру? В Риме уверовавших в Мессию подвергают жестокой казни. Неужели вы всегда будете ходить с опущенной головой?
— Наш Бог — бог любви, а не насилия,— отвечал епископ Антиохии.
— Иисус сказал: “Я принес вам не мир, а меч. Даже в семьях будут сражаться из-за меня”.
— О,— сказал старик,— мне известно, что ходят писания, где рассказывается о словах и поступках Нашего Господа, но я им не доверяю. Все, что написано,— обман. Слова и фразы так неестественны, вычурны. Я, который собственными ушами слушал сына одного из Двенадцати, я верю только устному слову.
В эту минуту к столу, где спорили Базофон и епископ, подошла молодая женщина из Антиохии. Она была очень красива. Ее мать пришла из Эфиопии, поэтому ее черты были исполнены некоей дикой прелести. У нее были длинные черные волосы, жгучие глаза, чувственные губы. Когда она шла, ее тело будто танцевало. Базофон был очарован улыбкой, которую она ему подарила. Эта девушка занималась проституцией в предместьях Антиохии, а позже обратилась в христианскую веру. Однако это не помогло ей избавиться от многочисленных болезней, по этой причине Абраксас избрал именно ее для того, чтобы она совратила Базофона и погубила его.
— О,— жеманно воскликнула она,— какой герой! Какие могучие мускулы, какая сила! Можно мне присесть возле тебя, хотя бы на один миг?
— Девушка,— вскричал епископ,— уходи прочь! Не надоедай!
— Ни в коем случае,— возразил Базофон.— Садись. Пришло время веселиться. Ты умеешь петь? Или танцевать?
— Я потанцую.
И она позвала двух музыкантов.
— Об этом и речи не может быть! — запротестовал епископ.
— Христос любил песни и празднества,— не согласился с ним Базофон.
И, хлопая в ладоши, он задал ритм музыкантам, а потом и девушке, которая к великому восторгу трапезничающих начала импровизированный танец. Однако попугай прыгнул на плечо юноши и зашептал ему на ухо:
— Я, Гермоген, говорю тебе: ты поступаешь неправильно! Тысячу раз неправильно!
— Замолчи! — отвечал ему Базофон, легонько стукнув его по клюву, что страшно оскорбило птицу.
— Меня, лучшего из учеников Гермеса, превратили в это нелепое существо! И мне еще грубит этот юнец! Какой позор!
— Успокойся,— сказал ему Брут, превращенный в осла.— Ты ведь хорошо знаешь, что утро приходит только после ночи. Смирись со своим положением. Ты выйдешь из него возвеличенным.
Но Гермоген не мог удовлетвориться этой философией. Он с тревогой спрашивал себя, настанет ли день, когда он обретет свой человеческий облик. Ведь он обязан добраться до Вифинии, чтобы встретиться там с наместником Каем Плинием и уговорить его выступить против фанатизма последователей Христа. И вот сейчас он находится среди этих подлых пожирателей мертвого бога, он, который из хозяина Базофона превратился даже не в его слугу — в его попугая!
А между тем молодая женщина, атаковавшая сына Сабинеллы, с каждой минутой все больше и больше затягивала его в свои сети. Черт Абраксас словно в воду глядел — вот в чем была ахиллесова пята нашего героя. И когда танцы окончились, парочка удалилась в комнату, расположенную рядом с залом, где состоялся пир.
— Господин Христос! — воскликнул Параклет.— Ваш Сильвестр готов угодить в ловушку, которую ему подстроил Ад!
— Каким образом?
— Эта эфиопка — чудовище! Посмотрите, что у нее внутри. Там больше гноя и червей, чем в навозной куче! Ваш светоч Фессалии собирается предаться разврату!
— Пусть этот дурачок наберется больше разума. Вам известно, что спирохета — возбудитель умственной активности?
— Но ведь это зло!
— Что вы об этом знаете? Болезнь, конечно же, исходит от Змея. Но странным образом человеку удается превращать грязь в высокую материю. Я верю в эту его способность.
Решительно, Святой Дух все меньше и меньше понимал это свое второе “я”, которое сто лет тому назад сошло на Землю, чтобы спасти род человеческий, с тех пор оставшийся таким же заблудшим и развращенным”.
— Ах,— вздохнул нунций,— как хорошо, что вы меня предупредили, что эта часть представляет собой исламский памфлет!
— Обратите внимание,— заметил отец Мореше,— что мысль об этой порче Сильвестра посредством заражения венерической болезнью исходит от дьявола и что Христос желает обратить зло в добро, расстраивая таким образом планы Лукавого.
— Не только это! — подчеркнул Сальва.— Абраксас — имя гностическое. Здесь умышленная путаница между гностицизмом и Злом. А ведь ислам утверждает, что христианство — это смесь гностицизма и язычества, не так ли?
В эту минуту швейцарский гвардеец доложил о прибытии комиссара Пепини, который, войдя, по-военному отдал честь, щелкнув каблуком о каблук, и остановился на почтительном расстоянии. Выражение лица у бывшего офицера карабинеров было грустное и торжественное.