Каждый замок после договоренности вывешивал флаг герцога Орлеанского, и каждый хозяин замка получал месячное вознаграждение на обговоренную сумму до тех пор, «пока герцог Орлеанский не станет правителем Генуи». Сорок членов семьи Спинола коллективно получали по 1400 флоринов в месяц за то, что впустили армию де Куси в свои города и крепости. Свидетельства о таких операциях, написанные четким почерком, ясно дают понять, что главным интересом рыцарства были деньги.
Имеются нотариально заверенные документы, подтверждающие, что услуги послов, как и услуги курьеров, приезжающих в Париж и отъезжающих из Парижа, будут оплачены. Есть бумаги, из которых можно узнать о жаловании всадникам и о гонорарах, которые выплачивали капитанам наемных отрядов. Например, канониру Антонио де Кове пожаловано двадцать флоринов за то, что для осады замка он привез grosse bombarde (большую бомбарду); восемнадцать флоринов выдано гонцу, которого де Куси послал в Павию занять у Джан-Галеаццо четыреста флоринов; есть сведения о том, что секретарю Джан-Галеаццо преподнесены кувшин и серебряный кубок.
Неудивительно, что де Куси постоянно не хватало наличных денег, но помогала банковская и кредитная сеть. Благодаря этому он смог занять двенадцать тысяч флоринов у некого Боромеиса, торговца из Милана; герцог Орлеанский позволил ему расплатиться с братьями Жаком и Франшекеном Жуанами, бакалейщиками из Парижа. В другой раз, чтобы заплатить солдатам, де Куси пришлось заложить драгоценности и посуду, пока управляющий герцога Орлеанского не привез ему из Парижа сорок тысяч ливров.
Получив в ноябре полномочия от короля Франции и герцога Орлеанского, де Куси заключил договор с Савоной, что дало ему массу прав, гарантий и обязательств, почти таких же всеобъемлющих, как в договоре при Бретиньи. Имея все это, он направился в Павию к Джан-Галеаццо договариваться о настоящем и будущем Voie de Fait.
Двадцать один год прошел с тех пор, как де Куси и Джан-Галеаццо сражались как противники в битве при Монтикьяри. Вспоминали ли они старые времена и рассказывали ли друг другу о том, как каждый едва не расстался с жизнью? Или их отношения были сугубо официальными? Обсуждалось ли строительство заложенных ими монастырей — у де Куси монастырь целестинцев, у Джан-Галеаццо — картезианский монастырь в Павии? Поведал ли Ангеррану итальянский герцог, как кричал повсюду, что намерен построить монастырь, «равного которому не будет в целом свете»? Де Куси не привелось увидеть, как хвастливое обещание герцога воплотилось в знаменитом монастыре в Павии.
Галеаццо наверняка привел де Куси в архив государственных бумаг и, конечно же, показал свою библиотеку, которую его отец начал собирать при помощи Петрарки. В библиотеке хранилась «Божественная комедия» Данте, копия поэм Вергилия, сделанная Петраркой, а также собственные работы поэта и произведения Боккаччо. Джан-Галеаццо постепенно расширял библиотеку, в ней имелось теперь более девятисот томов, она соперничала с библиотекой Карла V в Лувре и была открыта библиофилам и ученым, которых хозяин Павии любил приглашать к своему двору. Библиотека славилась иллюстрированными рукописями. Независимо от текста — а это мог быть Плиний или Гораций, — рукописи рассказывали о современном мире, о его растениях и животных, о медицинских процедурах, о свадебных процессиях, о кораблях, замках, сражениях, пирах, имелся у Галеаццо и великолепный часослов Висконти с портретом самого хозяина. В год визита де Куси над часословом трудился художник Джованни деи Грасси в окружении горшочков с пигментами и драгоценным золотым листом.
Несомненно, де Куси видел строительство миланского собора Дуомо, фундамент которого Галеаццо заложил в 1386 году в благодарность за успешное смещение с поста нечестивца Бернабо. Хотя Галеаццо каждый месяц давал на строительство пятьсот флоринов, здание воздвигалось благодаря народу: людям так хотелось иметь собор, что вскоре были построены колонны нефа. Деньги поступали от всех слоев общества. Гильдия оружейников явилась в полном составе и принялась уносить в корзинах булыжники. Не захотели отстать от них и мануфактурщики, пришли и нотариусы, и правительственные чиновники, и аристократы, потянулись и другие добровольцы. Городские районы соперничали друг с другом во вкладе в строительство. Когда округ Порта Ориентале отдал осла стоимостью пятьдесят лир для земляных работ, Порта Верчеллина привела теленка стоимостью сто пятьдесят лир. В списке пожертвований присутствуют имена людей всех сословий; здесь можно увидеть запись о трех лирах и четырех сольдо от «проститутки Раффалды» и о ста шестидесяти лирах от секретаря герцогини Орлеанской Валентины деи Висконти.
Де Куси заключил с хозяином Милана два договора — в одном из них совместными усилиями решили взять Геную. Согласно второму договору, Висконти готов был предоставить некоторое количество копий, если король Франции лично приедет в Италию, и меньшее количество копий, если это будет герцог Орлеанский или — что маловероятно — если явится герцог Бургундский.
Причина, по которой Джан-Галеаццо собирался обратиться к герцогу Бургундскому, осталась невыясненной. Джан-Галеаццо был правителем, который, преследуя свою цель, играл две роли и в случае необходимости готов был отказаться от одной в пользу другой. Желая заполучить союзника в борьбе против Флоренции и Болоньи, он понимал, что при страдающем провалами сознания короле и при политическом противоборстве дяди и племянника Франция находится на перепутье, к тому же «насильственный путь» после смерти Климента имеет туманную перспективу. В переговорах с де Куси Галеаццо одновременно налаживал отношения с техническим правителем — императором Венцеславом, который, как и сам Галеаццо, нуждался в поддержке против внутренних врагов. Чтобы подтвердить свой императорский титул, Венцеслав должен был рискнуть и поехать в Рим, где бы его официально короновал папа. Богатство Висконти могло сделать это путешествие возможным. В 1395 году, в обмен на сто тысяч флоринов, Венцеслав продал Джан-Галеаццо титул наследственного герцога Милана с властью над двадцатью пятью городами. Такой титул в Италии появился впервые, с этого момента век городов-государств сменился веком деспотов. Венцеславу это не помогло, противники обвинили его в нелегальном отчуждении имперской территории и сместили, прежде чем он успел совершить путешествие в Италию.
Пока де Куси прилагал усилия к ускорению кампании против Генуи, у него за спиной стряпали другую сделку. Коалиция, в состав которой вошли Флоренция, Бургундия и королева Изабо, понудила дожа Адорно передать Карлу VI власть над Генуей в обход герцога Орлеанского и Висконти. Карлом можно было манипулировать, поскольку в 1395 году он стоял на пороге очередного приступа безумия. В «печальном марте» этого года, узнав, что король за триста тысяч франков выкупил интересы герцога Орлеанского в Генуе, де Куси обнаружил, что работает на другого заказчика. По заданию короны он теперь договаривался о перемирии с дожем Адорно, но тот быстро нарушил договор и устроил блокаду с целью отвоевать Савону. В июле, пока шла оборона, Ангеррана на четыре дня обездвижила «раненая нога». Неизвестно, было ли это новое ранение или дала о себе знать старая рана, случившаяся десять лет назад. В документах его имя встречается изредка, словно лоскут ясного неба, проглядывающий среди движущихся темных туч.
К августу осаду сняли, король Франции подтвердил суверенитет Савоны, и кампания де Куси закончилась. Последний раз его имя всплывает 13 октября среди ста двадцати всадников, покинувших Асти и в тот же вечер добравшихся до Турина по пути к еще одному переходу через Альпы. Людовик приветствовал возвращение де Куси во Францию подарком, вернее, деньгами — 10 000 франков, — «чтобы помочь ему за все то, что он выстрадал в Италии». Фактически де Куси добыл для французского короля, если не для герцога Орлеанского, долгожданный плацдарм в Италии. На следующий год Генуя официально признала французское правление. В 1409 году народное восстание свергло французов, однако наследники Карла и Людовика Орлеанского — Карл VIII, Людовик XII и Франциск I претендовали на Геную вплоть до XVI века.
Пока де Куси был занят Генуей, двор и Парижский университет совместно пытались сместить Бенедикта XIII. Французы прекрасно его знали, однако встретили избрание испанца с обидой: пусть он и благородного происхождения, но с Валуа, Бурбонами и графами Савойскими в родственных отношениях не состоит, не то что Климент, который, с французской точки зрения, был «одним из нас». Окончание схизмы сделалось насущной необходимостью, поскольку нестерпимо хотелось начать крестовый поход. Венгерские послы направлялись во Францию, а патриархи Иерусалима и Александрии уже приехали с горестными вестями.
История повторилась: смиренный архиепископ Бари за одну ночь обернулся свирепым Урбаном VI, а тонкий и дипломатичный Педро де Луна мгновенно преобразился в добродетельного и несгибаемого Бенедикта XIII. Отчаянный призыв университета не откладывать «ни на день, ни на час, ни на минуту» намерение де Луны снять с себя полномочия оставил Бенедикта безучастным, хотя риторика, автором которой был снова Клеманж, раскрошила бы и гранит. Если он уйдет, писал университет, то «тем самым обретет вечный почет, бессмертную славу, всеобщую похвалу». Если же он отложит отставку хотя бы на день, за этим последует второй, а затем и третий день. Его дух ослабеет, набегут льстецы и карьеристы со сладкими речами и дарами и под маской дружбы «отравят ваш мозг страхом перед ужасными последствиями, охладят желание свершить сей благородный и трудный шаг. Если вы готовы сегодня, то зачем дожидаться завтрашнего дня? Если же не готовы, то завтра будете еще менее готовы. В ваших руках мир и здоровье церкви». Если соперник откажется подать в отставку, когда Бенедикт сложит с себя полномочия, тем самым он обречет себя на проклятие и станет в глазах людей «самым несговорчивым схизматиком», что даст католикам право его сместить.