ться возвращением семейной собственности, которую незаконно удерживают соседи из Фризии. Обрадовавшись, что ему позволили военную авантюру, Вильям согласился. Восточная граница Европы была далеко, и, если принять во внимание коммуникации того времени, для большинства европейцев турки были всего лишь названием «варварского народа».
Папская схизма походу не препятствовала. Папа Бонифаций, которому подчинялись Венгрия, Венеция и Германия, с 1394 года активно проповедовал крестовый поход. Ему, как и его покойному ныне сопернику Клименту, хотелось престижа. Авиньонский папа Бенедикт финансировал французов. По просьбе герцога Бургундского он, по обычаю, дал крестоносцам отпущение грехов и разрешил находить приют и кров у «схизматиков» (греческих христиан) и неверных.
Отправление из Дижона 30 апреля 1396 года было великолепным зрелищем, которое не могло не взволновать сердца зрителей. Мечта Мезьера осуществилась, однако радоваться он не спешил: «они идут, как короли, за менестрелями и герольдами, в алых богатых одеждах, закатывают большие пиры, столы ломятся от яств», за один месяц они тратят больше, чем следовало бы потратить за три. Все будет так, как и в прежних походах, — сплошные самолюбование и недисциплинированность из-за любви рыцарей «к самой великой госпоже мира — Тщеславию».
Крестоносцы через Страсбур прошли по Баварии к верхнему течению Дуная, а оттуда по реке спустились до Буды (Будапешта) и встретились с королем Венгрии. Цели объединенной армии, пусть и не слишком ясные, скромностью не отличались. Крестоносцы планировали прогнать турок с Балкан и прийти на помощь Константинополю, переправиться через Геллеспонт, пройти через Турцию и Сирию и освободить Палестину и Гроб Господень, а после всех этих триумфов вернуться домой по морю. Для блокирования турок в Мраморном море подготовили венецианский флот и галеры императора Мануэля; венецианцы намеревались выплыть из Черного моря в Дунай и встретиться в июле в Валахии с крестоносцами. Не менее грандиозная, нежели планируемое вторжение в Англию или поход на Рим, «программа» похода составлялась без учета прошлых неудач. Не произвела впечатления на крестоносцев и осада Махдии, в которой принимали участие те же лидеры: на «неверных» как на противника они по-прежнему смотрели с презрением. Рыцари до сих пор верили, что никто не может противиться их отваге.
Двадцать восьмого марта военный совет утвердил дисциплинарный устав, согласно которому аристократ, совершивший какое-либо нарушение, лишался лошади и упряжи; паж, выхвативший в ссоре нож, лишался руки, а любой человек, совершивший кражу, лишался уха. Вопрос послушания командиру — его пытались разрешить со времен Иоанна II, да так и не решили — повис в воздухе. 28 марта совет прибавил к уставу последний пункт, который должен был иметь значение в Никополе: «В бою граф и его отряд сражаются в авангарде». Понятие о рыцарской чести требовало доказывать храбрость в первых рядах. Победа требовала еще большего.
Вместе с основным войском де Куси не поехал, потому что его отправили к герцогу Милана. Джан-Галеаццо разгневался на то, что его вытеснили из Генуи — сферы его влияния, — и пытался помешать переходу власти к королю Франции. Де Куси направили в Италию предупредить, что вмешательство герцога будет воспринято как враждебный акт. За этой ссорой была не только Генуя. Джан-Галеаццо затаил злобу, пусть и не открыто, поскольку его любимую дочь Валентину подозревали в том, что она либо околдовала, либо потихоньку травит короля. Злые слухи были делом королевы Изабо, ей требовалось устранить Валентину с дороги, возможно, она завидовала ее влиянию на короля или хотела завести роман с герцогом Орлеанским — или это была часть вечных махинаций Изабо, пытавшейся стравить Флоренцию и Милан; или, возможно, здесь было всего понемногу. В тавернах и на рынках ходили слухи, публика всегда готова была поверить в зло, исходившее от итальянки, сплетни так разрослись, что перед резиденцией Валентины собирались толпы и выкрикивали угрозы. Людовик Орлеанский не делал никаких попыток защитить свою жену, скорее он соглашался с Изабо, которая хотела удалить Валентину из Парижа под предлогом безопасности. Фактически ее отправили в ссылку, в загородную резиденцию Аньер-на-Сене, где спустя двенадцать лет она и скончалась.
Удаление Валентины произошло в апреле, в месяц начала крестового похода. Обожавшему ее отцу не понравилось, как поступили с дочерью. Он пригрозил прислать рыцарей, которые бы защитили честь Валентины, но современники думали, что этим он не ограничился. Из чувства мести к Франции Висконти якобы оповестил Баязида о готовившемся крестовом походе и держал его в курсе относительно пути следования крестоносцев. Обвинение Джан-Галеаццо стало, возможно, следствием враждебности французов и поисков виновного после ужасной развязки, но не исключено, что слухи были правдивы. Человек из рода Висконти не пренебрегал местью, тем более Галеаццо, столь хладнокровно заточивший родного дядю в тюрьму, чем обрек его на верную смерть.
Возможно, что де Куси в гостях у Висконти в Павии непредумышленно открыл ему план кампании крестоносцев. Джан-Галеаццо был угрюмым и скрытным человеком себе на уме и вполне мог не проявлять на публике своих отцовских чувств. В отношении Генуи миссия де Куси была успешной: в ноябре власть над ней передали королю Франции. В сопровождении Анри де Бара и другой свиты де Куси выехал из Милана в Венецию, где 17 мая реквизировал у венецианского сената корабль, который перевез его через Адриатику. 30 мая Ангерран прибыл в Зенью — маленький порт на хорватском берегу. О его дальнейшем пути письменных свидетельств не сохранилось, однако выбор Зеньи доказывает, что де Куси и его спутники добрались до Буды наикратчайшим путем, проехав триста миль по дикой и опасной стране.
До условленного места де Куси добрался раньше де Невера, а тот и не торопился. Проплывая по Дунаю, граф то и дело останавливался, и его гостеприимно встречали германские правители. К 24 июня де Невер и его блистательные спутники даже не добрались до Вены, в то время как авангард под командованием д’О и Бусико опередил их на месяц. Флотилия из семидесяти судов, груженная вином, мукой, сеном и прочими продуктами и фуражом, отправилась из Вены по Дунаю, пока граф Неверский принимал участие в празднествах, предложенных мужем его сестры — герцогом Австрии Леопольдом IV. Граф занял у шурина огромную сумму — сто тысяч дукатов. На сбор этих денег ушло немало времени, после чего де Невер наконец-то прибыл в Буду. Случилось это в июле, какого числа — неизвестно.
Сигизмунд встретил своих союзников с радостью, но не без опаски. Хотя венгерские нобили с восторгом восприняли весть о крестовом походе, их верность графу была не безусловной, и он предвидел трудности совместного марша и координированной стратегии. Французы не слишком прислушивались к советам, а привычка грабежа в последние пятьдесят лет стала рутиной, что уже продемонстрировал поход по Германии.
Стратегию приходилось координировать и с пылким госпитальером Филибером де Найяком, и с представителями венецианского флота. Сорок четыре венецианских корабля, перевозившие госпитальеров с Родоса, плыли из Эгейского в Мраморное море, а некоторые из них следовали в Черное море, а оттуда — на Дунай, не встречая никакого отпора. В море турки не беспокоили, и крестоносцы, в свою очередь, не блокировали турок в Азии, из чего можно сделать вывод, что Баязид и большая часть его войска находились уже в Европе.
В Буде немедленно собрали военный совет. Сигизмунд советовал дождаться, покуда турки перейдут в наступление, и дать им бой, когда они подойдут к его границам, каковые он безусловно контролировал, во избежание трудностей долгого перехода и неожиданностей, с которыми можно столкнуться на «ненадежной территории схизматиков». В предыдущий год он вел кампанию против турок в Валахии, и тогда Баязид отправил герольдов с поручением объявить войну и сообщить о своем намерении прийти в Венгрию до конца мая. Султан похвалялся, что после изгнания Сигизмунда из Венгрии он пойдет на Италию, водрузит знамена на римских холмах и на алтаре святого Петра накормит свою лошадь овсом.
Наступил конец июля, но султан так и не появился. Разведчики, отправленные Сигизмундом на Геллеспонт, не заметили продвижения «великого турка», и французы поспешили объявить его трусом, побоявшимся встретиться с ними лицом к лицу. Сигизмунд заверял их, что султан придет и лучше пропустить его подальше, а не идти к нему навстречу. У Сигизмунда была слава этакого государя «веса мухи», он не обладал ни авторитетом, ни силой характера, ни престижем, и к его совету не прислушались. Французы заявили, что будут гнать турок из Европы, где бы те им ни повстречались. Они хвастливо заявляли, что «если бы небо начало падать, копья христианской армии удержали бы его от падения».
На заседании совета де Куси избрали говорить от имени всех, и тем самым он подтвердил свое положение «главного советника». Оборонительную стратегию он отверг. «Хотя похвальба султана может оказаться ложью, — сказал он, — мы не должны тешить себя пустыми страхами и будем преследовать противника, ибо для этого мы сюда и пришли». Он добавил, что крестоносцы намерены отыскать врага. Его слова поддержали все французы и присутствовавшие на заседании иностранные союзники, хотя этим они вызывали страшную ревность у графа д’О: он считал, что именно ему, коннетаблю, следовало предоставить право выступать от общего имени.
Сигизмунд вынужден был согласиться, собственно, ничего другого ему и не оставалось. Поход продолжился по левому берегу Дуная. Часть венгерской армии отклонилась на север, дабы призвать в строй нерешительные вассальные отряды Валахии и Трансильвании. Основная часть союзнической армии следовала вдоль широкой и плоской реки, единственные признаки жизни подавали водоплавающие птицы, мелькавшие в коричневой воде; изредка встречались рыбацкие лодки, торчавшие из прибрежных камышей. Колонну замыкали остальные венгры под командованием короля Сигизмунда. По мере продвижения армии недисциплинированность французов нарастала, а разгул становился все разнузданнее, если верить хроникам. На ужин подавали лучшие вина и изысканную еду, которые подвозили на кораблях. Рыцари и оруженосцы забавлялись с проститутками, которых они специально с собой захватили; их пример вдохновлял простых солдат, и те набрасывались на женщин в тех селениях, мимо которых проходили. Дерзость и распущенность французов раздражали союзников, порождая конфликты. Грабежи и грубость по отношению к мирному населению возрастали по мере того, как армия входила в «схизматические» земли, и местные, и ранее враждебно настроенные к венграм, ожесточались еще больше. Крестьяне были потрясены поведением крестоносцев — ведь они шли под знаменем Святой Девы в сопровождении священников. Те требовали от солдат достойного поведения, но напрасно стращали их Божьим гневом. «С тем же успехом, — писал монах из Сен-Дени, — они могли обращаться к глухому ослу».