Когда? У нас имеется свидетельство, что визит Дмитрия в Троицу состоялся в воскресенье. Предположив, что рязанский информатор в своем донесении указал только день недели, приходим к выводу, что данное событие следует датировать воскресеньем 12 августа. То, что это событие состоялось именно в этот день, подтверждается и тем, что святцы в этот день содержат имя Александр, которое взял Пересвет при принятии схимы. В Рязани известие о нем получили 18 августа. Очевидно, именно этой датой было помечено донесение о поездке в Троицу. Позднейший летописец, составлявший рассказ о Куликовской битве, который позднее лег в основу «Сказания», не учел этого момента и датировал поездку Дмитрия 18 августа — тем днем, в который сообщение поступило в Рязань.
Но данное предположение останется всего-навсего гипотезой, если мы не сумеем подобным образом объяснить другие «нестыковки» дат в «Сказании». Выход войск Дмитрия из Москвы Печатный вариант Основной редакции датирует четвергом 21 августа[453]. Отыскивая по календарю ближайший четверг перед этой датой, получаем 16 августа, то есть следующий день после праздника Успения Богородицы, на который был назначен сбор ополчения. Основная и Распространенная редакции «Сказания» это событие датируют также четвергом, но уже 27 августа[454] (Киприановская редакция молчит по этому поводу). Но и здесь нет никакого противоречия. Именно в этот день великий князь переправился через Оку и появился у рязанских пределов. Прибытие Дмитрия в Коломну практически все редакции относят к субботе[455] (по нашему расчету, 18 августа), лишь Печатный вариант — к среде (очевидно, 22 августа). Это можно объяснить тем, что, судя по имеющимся данным «Сказания», не все части ополчения смогли вовремя прийти в Коломну. Приход именно этих отрядов мог зафиксировать рязанский информатор в Коломне. Из текста «Сказания» нам известно, что перед входом в Коломну Дмитрия встретили воеводы на реке Северке (суббота 18 августа), на следующий день (19 августа происходил смотр войск на Девичьем поле, а в понедельник великий князь приказал «всем людем сниматися» С этим полностью согласуются известие Пространной летописной повести о выходе ополчения из этого города 20 августа, а также рассказ Распространенной редакции «Сказания» о том, что новгородцы, посланные в помощь Дмитрию, не застали уже Дмитрия в Москве, а их вестники, направившиеся вслед за ушедшим Дмитрием, догнали того в Коломне только в воскресенье перед заутреней[456]. Датировка же самой битвы пятницей и воскресеньем показывает, что об исходе сражения рязанский князь узнал только 14–16 сентября.
Выяснение действительной хронологии похода Дмитрия на Дон подводит черту под сомнениями в реальности событий, описанных в «Сказании». Важным представляется вывод о том, что при его составлении широко использовались материалы, основанные на донесениях рязанской разведки. Позднейшие редакторы не поняли того, что в них указывались даты получения информации, и, не проверив по календарю, напрямую соотнесли их с описываемыми в них событиями. То, что эти материалы имели рязанское происхождение, доказывает и то, что различные редакции «Сказания» возникают именно на рубеже XV–XVI вв. и тесно связаны с Никоновской летописью, созданной в 1526–1530 гг.[457] Составители первого действительно общерусского летописного свода, столкнувшись с весьма отрывочным описанием похода 1380 г., в московских летописях, не могли не заинтересоваться более полными рязанскими материалами, которые стали доступны им только после того, как Рязань на рубеже XV–XVI вв. потеряла свою независимость — сначала де-факто, а затем и де-юре.
Определив дату свидания Дмитрия Донского с Сергием Радонежским в Троицком монастыре — 12 августа 1380 г., — мы отбрасываем все имеющиеся сомнения а том, что эта поездка состоялась именно накануне Куликовской битвы. Снимаются все вопросы — как мог великий князь «бросить» собравшееся войско на произвол судьбы и отправиться в Троицу в тот момент, когда надо было выступать против Мамая. Решается и «проблема» одновременного присутствия Дмитрия сразу в двух местах — великий князь после визита имел достаточно времени, чтобы доехать до Москвы и выступить из нее 16 августа. Свидание Дмитрия с Сергием волей случая происходило ровно через два года после битвы на Воже, и вполне понятно, что великий старец, увидев в этом Божественное провидение, основывает после Куликовской битвы новый монастырь не в честь самого сражения, пришедшегося на праздник Рождества Богородицы, а отмечает ее Успение, в канун которого произошла столь судьбоносная встреча.
Князья Каргопольские
Убедившись в том, что рассказ «Сказания» о свидании Дмитрия Донского с Сергием Радонежским не является позднейшей выдумкой, а отражает историческую реальность, мы с большей долей вероятности должны признать и факт существования в эпоху Куликовской битвы тех белозерских князей, которые упомянуты в памятнике. Очевидно, следует полагать, что это были представители еще одной, третьей ветви белозерских князей. Она не была записана в Ростовский синодик белозерских князей, видимо, потому, что к моменту его составления выделилась фактически в отдельный род со своим родовым прозванием.
Каким образом эта ветвь попала сначала в «Задонщину», а затем в «Сказание о Мамаевом побоище»? В этой связи следует обратить внимание на ряд наблюдений исследователей относительно авторства «Сказания». Еще в 1983 г. Н.А. Мещерский предположил, что «автором — Сказания", по всей вероятности, был какой-либо церковник, хорошо знавший устав православного богослужения, в памяти которого живы были все события современности»[458]. Вскоре эту мысль развил Р.Г. Скрынников, отметивший, что, «скорее всего, "Сказание" было составлено в стенах Троице-Сергиева монастыря учениками и преемниками Сергия» в XV в. При этом позднее оно подверг лось литературной обработке и приобрело свою окончательную форму вне стен монастыря. Эта версия хорошо согласуется с гипотезой Б.М. Клосса, предположившего в 1997 г., что автором «Сказания» являлся Митрофан, сначала постриженник Троице-Сергиева монастыря, затем архимандрит московского Андроникова монастыря, а позже епископ Коломенский (1507–1518). При этом, но Б.М. Клоссу, время создания памятника, вероятнее всего, приходится на 1513–1518 гг., когда Митрофан возглавлял епископскую кафедру[459].
Для нас здесь интересно то, что именно с Троице-Сергиевым монастырем были связаны многие из потомков белозерских князей, участвовавших в Куликовской битве. Так, в Троицком пергаменном синодике значатся: князья Андрей, Иона, Софроний Андомские, Давыд Кемский[460]. Во вкладной книге обители были записаны роды князей Карголомских и Кемских[461]. Все это может свидетельствовать о том, что белозерские князья, упомянутые в «Сказании», — реально существовавшие лица.
Можно ли попытаться восстановить родословие этой ветви белозерских князей? При почти полном отсутствии источников задача кажется неразрешимой, но тем не менее определенные зацепки у исследователя есть. Одной из них стала упомянутая нами выше находка в 1969 г. на Городище под Новгородом обломка свинцовой печати, на одной стороне которой имеется изображение святого Василия Кесарийского в окружении двустрочной надписи: «[Печа]те великого [князя Василия] Дмитриевича]», а на другой — шестистрочная надпись: «Печ[ать] Кост[янти]на Ивановича] и Ва[силья Д]мит[рие]вич[а]». В.Л. Янин, описавший эту печать, справедливо полагал, что на лицевой стороне буллы упоминается сын Дмитрия Донского — великий князь Василий Дмитриевич, а на оборотной — князь Константин Иванович Копорский[462]. С этим выводом исследователя следует всецело согласиться.
Однако при анализе данной печати В.Л. Янин прошел мимо одного любопытного вопроса, ответ на который в то время получен быть не мог: сколько лиц упомянуто на печати? Дело заключается в том, что на оборотной стороне буллы, кроме имени Константина Ивановича Копорского, снова видим имя Василия Дмитриевича. Был ли это Василий I? Вряд ли. Во-первых, имя Василия I с определением «великий князь» уже имеется на лицевой стороне печати, а во-вторых, даже если предположить, что он упомянут также и на оборотной стороне буллы, то его имя должно было бы стоять перед именем Константина Ивановича. Таким образом, судя по всему, здесь имеются имена трех лиц — на лицевой стороне: великого князя Василия I Дмитриевича, а на оборотной: князя Константина Ивановича Копорского и равного ему по статусу некоего Василия Дмитриевича.
Данная загадка смогла быть разрешена только после публикации С.В. Коневым в 1995 г. Ростовского соборного синодика, содержащего поминание белозерских князей. В нем мы действительно находим имя князя Василия Дмитриевича[463]. Он, несомненно, принадлежал к роду белозерских князей, но в составленное нами на основе синодика их родословие не вошел, поскольку в нем отсутствует его отец.
Определяя родословие загадочного Василия Дмитриевича из рода белозерских князей, вполне логично предположить, что он самым тесным образом был связан с Новгородом, поскольку именно здесь обнаружили печать с его именем. Но в новгородских летописях о нем нет никаких упоминаний. Все же у нас остается надежда, что такие же тесные контакты с этим городом имел его отец Дмитрий и Уж его имя встретится на страницах новгородского летописания.
Действительно, пролистывая новгородскую летопись, обнаруживаем имя его отца. Под 1311 г. она сообщает: