[539]. От первого брака Анна имела дочь, носившую то же имя и вышедшую впоследствии за князя Александра Михайловича Тверского[540]. С учетом сказанного становится понятным, почему новгородский летописец именовал ее не вдовой князя Афанасия, а назвал «княгиней Святославлей» — по ее первому браку, от которого она имела дочь. Отсюда вытекает и то, что ее второй брак являлся достаточно недолгим и был заключен сравнительно незадолго до смерти Афанасия Даниловича. Очевидно, вместе с рукой невесты Афанасий получил и определенные земельные владения на Белоозере, которые его внук Дмитрий Донской в 1389 г. назовет «куплями деда своего».
Но тот факт, что Анна в первом браке была замужем за князем Святославом Глебовичем (ум. 1310) и имела от него дочь, делает невозможным предположение, что она являлась дочерью князя Федора Михайловича Белозерского, первый брак которого был заключен, как мы помним, в 1302 г. Но вместе с тем данное утверждение приводит нас к довольно категоричному выводу, что ни Федор Михайлович, ни его брат Роман не мог быть отцом Анны, жены Афанасия Даниловича.
Дочерью какого из белозерских князей являлась Анна? Очевидно, им был один из князей каргопольской ветви белозерского княжеского дома. Думать так нас заставляют два наблюдения. Касаясь в предыдущей главе «Родословного древа российских государей», нарисованного на сводах паперти соборной церкви московского Новоспасского монастыря, мы установили, что изображенные на нем Иоанн Дмитровский, Василий Михайлович и Петр Дмитриевич были связаны родственными связями с московским княжеским домом. (Петр Дмитриевич — сын Дмитрия Донского, сидевший на уделе в Дмитрове. Василий Михайлович — кашинский князь, внук Семена Гордого от его дочери Василисы. Иоанн Дмитровский — князь Иван Федорович Галичский, на дочери которого женился князь Андрей, младший сын Калиты.) Очевидно, и Феодор Каргопольский, который отождествляется с князем Федором Семеновичем, также находился в родственных отношениях с московскими князьями.
Зная родословие каргопольской ветви белозерских князей, можно установить, что отцом Анны, вышедшей замуж за князя Афанасия Даниловича, был не кто иной, как прадед Федора Семеновича — князь Василий Глебович. Отсюда, становится понятным, с чем был связан его переход в первой четверти XIV в. на московскую службу вместе с племянником Романом Михайловичем. С рукой Анны Афанасий Данилович получил в приданое и владения в Каргополе. Тем самым объясняется показание Устюжской летописи о том, что в Каргополь был сослан поп, действовавший в интересах сына последнего московского тысяцкого Ивана Васильевича Вельяминова и захваченный перед сражением с татарами на реке Воже в 1378 г.[541] Как мы уже говорили, политических противников обычно ссылали не на вновь присоединенные территории, а на земли, которые принадлежали князьям достаточно давно. Именно таковым и был Каргополь, который ко временам Дмитрия Донского был московским владением уже несколько десятилетий.
География московских владений на Белоозере
Нам остается рассмотреть вопрос о географии московских владений на Белоозере. Духовная грамота Дмитрия Донского 1389 г. указывала, что Белоозеро отходило его сыну Андрею «со всеми волостми»[542]. Тем не менее, как выяснил В.А. Кучкин, московский князь распоряжался далеко не всеми землями Белозерского княжества. Частью из них по-прежнему владели потомки белозерских князей. Об этом прямо говорится в летописных сводах 1493 и 1495 гг., в которых указывается, что князю Андрею его отцом были даны «на Белеозере два города со всеми пошлинами, а неколи бысть Белозерское княжение великое»[543].
В этом известии наше внимание привлекает запись о «Белозерском княжении великом». Как известно, белозерские князья никогда не являлись великими князьями Владимирскими и поэтому не могли именоваться этим титулом. Но почему же так определяет Белозерское княжение летописец конца XV в.? Так же как и в случае с Галичем, термин «княжение великое» по отношению к Белоозеру означает не все княжество в целом, а лишь владения старшего «великого» князя по отношению к местным удельным князьям[544]. Очевидно, московские князья к 1389 г. приобрели ту часть Белоозера, с которой был связан статус главного удела Белозерской земли. Местные, собственно белозерские князья, по-прежнему сидевшие в своих родовых владениях, вынуждены были подчиняться московскому князю, подобно тому как они подчинялись своему старшему copoдичу. При этом любопытно отметить, что таким образом они подчинялись не только Дмитрию Донскому, но и его сыну Андрею, который в целом ряде источников в первой трети XV в., так же как и отец, именуется «великим князем»[545]. Вместе с тем они даже в XV в. все еще сохраняли в своих владениях остатки княжеских прав, заключавшиеся в праве суда и сбора дани в своих землях[546].
Из летописных сводов 1493 и 1495 гг. видим, что Дмитрий Донской владел не всей территорией Белоозера, а лишь двумя белозерскими городками. По мнению В.А. Кучкина, данная запись летописца, хотя и противоречит показанию духовной грамоты Дмитрия, в которой говорится о передаче Белоозера «со всеми волостми», заслуживает доверия, ибо ее автор знал, что в конце XIV в. существовали не один, а два белозерских городка[547].
Обратившись к «Списку русских городов» конца XIV в., видим, что в нем упоминаются «на Белеозере два городка». В летописях XIV–XV вв. их названия не встречаются — летописцы этого времени предпочитали говорить о двух безымянных «городках на Белоозере» — старом и новом. В частности, под 1398 г. при описании событий московское новгородской войны за Подвинье ряд летописей помещает известие, что новгородцы «старый городок Белозерьскыи пожгоша, а из нового городка вышедши князи Белозерьскии и воеводы князя великого», которые дали новгородцам окуй в 60 рублей, с тем чтобы они ушли прочь[548].
Где же они располагались? По мнению М.Н. Тихомирова, «одним из них является город Белозеро (на месте современного города Белозерска. — К. А.), другим надо признать городок Усть-Шехонский ("а: Усть Шоксны") при выходе реки Шексны из Белого озера, часто упоминаемый в духовных и договорных грамотах московских князей одновременно с Белозером. В XIX в. здесь находился Крохинский посад, а ранее Усть-Шехонский монастырь, по преданию построенный в XIII в.»[549].
Еще с XIX в. в историографии сложилось мнение, что перенос старого Белоозера (на месте нынешней деревни Крохино) на новое место (там, где располагается Белозерск) был связан с эпидемиями 1352 и 1363–1364 гг.[550] Производившая на месте старого Белоозера многолетние (с 1949 по 1965 г.) археологические раскопки Л.А. Голубева описывала последние этапы существования города следующим образом. Вторая половина XIV в. стала временем упадка Белоозера. Страшные эпидемии чумы и неоднократные нападения новгородцев опустошили город. Часть оставшегося в живых населения в конце XIV в. переселилась на новое место, где в это время возникает современный Белозерск. Старый город запустел, а в начале XV в. полностью прекратил свое существование[551]. Примерно тех же взглядов придерживался и В.А. Кучкин, полагавший, что перенос города был связан с моровым поветрием 1352 г., когда все население старого города вымерло. Сосуществование двух белозерских городков, на его взгляд, продолжалось вплоть до 1398 г.[552]
Но данная локализация может быть оспорена. Еще в 1951 г. Л.А. Голубева указала, что раскопки на старом Белоозере так и не выявили каких-либо остатков укреплений[553]. Если это так, то говорить о том, что оно представляло собой город, не приходится. Между тем летописные известия говорят именно о двух белозерских городках. Возникал парадокс — или ошиблись археологи, либо на Белоозере существовал другой, неизвестный нам город. Последнее представить было невозможно, и поэтому еще в 1959 г. А.М. Сахаров посчитал, что «Л.А. Голубева не привела никаких существенных доказательств, отвергающих подлинность летописных известий о наличии укреплений в Белоозере»[554]. Но лишь позднее выяснилось, кто же был все-таки прав в этой полемике. Это было сделано С.Д. Захаровым. Обратившись к итогам работ Белозерской экспедиции 1949–1965 гг., он заметил, что в ходе раскопок было выявлено чрезвычайно малое количество Материалов XIV в. Привлечение новых археологических методов определения дат, появившихся лишь в последнее время, позволило ему пересмотреть датировку основных этапов развития города. Оказалось, что расцвет старого Белоозера необходимо относить ко второй половине XII — началу XIII в., то есть к домонгольскому периоду. Во второй половине XIII в. город начинает приходить в упадок — прослеживается значительное сокращение застроенной площади. Размеры поселения XIV в. не идут ни в какое сравнение с территорией, которую город занимал во второй половине XII в. Проанализировав летописные известия о эпидемиях 1352 и 1363–1364 гг.[555], он пришел к выводу, что их данные не позволяют связывать моровые поветрия и перенос города.
Подтверждение своим наблюдениям С.Д. Захаров нашел в правой грамоте, датируемой 1490–1492 гг. и составленной по судебному делу о принадлежности деревне Крохинская, стоявшей на месте старого Белоозера, между Ферапонтовым монастырем и Белозерском. В текст грамоты включены еще три документа, подтверждавшие права монастыря на это владение