Простите меня. Боюсь, мне никогда не найти слов, которые могли бы объяснить, как важно было для меня заинтересовать вас своими письмами… Чтобы вы почувствовали, что я интересный человек, достойный вашего внимания. То утро, когда вы пришли на завтрак в „Карлтоне“, останется навсегда величайшим событием в моей жизни. Мне показалось, что вы принесли тогда с собой… Но я не вправе говорить об этом. Я не вправе говорить ничего, кроме того, что… сейчас все в ваших руках. Если я оскорбил вас, значит, мы больше никогда не встретимся.
У меня в кабинете вот-вот появится капитан. Мы с ним договорились на этот час, а он никогда не опаздывает. Он не вернется в Индию и ожидает, что его переведут в Экспедиционный корпус, направляемый на континент. Горячо надеюсь, что германская армия будет к нему добрее, чем я!
Меня зовут Джеффри Уэст. Я живу в Адельфи-Террас, девятнадцать. В квартире, которая выходит окнами на самый чудесный сад во всем Лондоне. Это, по крайней мере, соответствует действительности. По вечерам здесь стоит полная тишина, и кажется, что огромный город со своим беспрерывным шумом в преддверии ужасной войны находится за миллионы миль отсюда.
Познакомимся ли мы, наконец? Это полностью зависит от вас. Но, поверьте, я в огромном нетерпении жду ответа. И если вы решите дать мне шанс оправдаться перед вами при встрече, то некий счастливый человек попрощается с этим садом и с этой сумрачной и пыльной квартирой и последует за вами хоть на край земли… Даже в Техас!
Капитан Фрейзер-Фриер поднимается по лестнице. Значит, прощаемся навеки, моя леди? Всей душой надеюсь, что нет.
Глава IX
Бесполезно искать слова, способные передать чувства девушки в «Карлтоне», когда она прочла это письмо, последнее из семи, переданных ей горничной Сэди Хайт. Конечно, в словаре что-то можно отыскать — скажем, «облегчение», «изумление», «гнев», «недоверие». А если вернуться к букве «о», то даже «оторопь». Так что оставим ее с решением загадки в руках, предстоящим отплытием на «Саронии» и пестрой компанией эмоций, борющихся в душе, и вернемся к чрезвычайно встревоженному молодому человеку в Адельфи-Террас.
Узнав, что его письмо доставлено, мистер Джеффри Уэст смиренно занял место кающегося грешника. Там он и провел долгие утренние часы среды. Чтобы долго не терзать себе душу такой безрадостной картиной, поспешим заметить, что в три часа того же дня ему пришла телеграмма, которая должна была снять напряжение. Он разорвал конверт и прочел:
«КЛУБНИЧНОМУ МУЖЧИНЕ. Я никогда, никогда не прощу вас. Но сегодня мы отплываем на „Саронии“. Вы не собираетесь возвращаться домой?
Так и получилось, что спустя несколько минут к толпе обеспокоенных американцев в одной из пароходных касс присоединился молодой человек с диким взглядом. Он резким тоном заявил усталым клеркам, что должен отплыть на «Саронии». Похоже, утихомирить его было невозможно. Предложение нанять частный лайнер его не заинтересовало.
Он бушевал и рвал на себе волосы. Он ораторствовал. Все бесполезно. В ответ на чистом американском звучало: «Билетов нет!»
Расстроенный, но полный решимости, он стал искать в толпе тех, у кого были заказаны билеты на «Саронию». Сначала ему не везло. Наконец, он наткнулся на Томми Грея.
Старый приятель Грей под напором Уэста признался, что он и его жена отплывают на таком желанном пароходе. Но даже предложение всего золота мира и всех звезд с неба в придачу его не тронуло. Он заявил, что охотно сделал бы одолжение, но они с женой не могут ничего изменить. Им надо плыть.
Тогда Уэст предложил приятелю заключить соглашение. Пусть тот поможет ему достать необходимые ярлыки, чтобы его багаж взяли на борт «Саронии» как собственность Грея.
— Ну и что из этого выйдет? — запротестовал Грей. — Если даже это удастся сделать, если ты ухитришься отправиться в рейс без билета, — где ты будешь спать? Боюсь, что где-то внизу на цепи.
— Неважно где! — горячо заявил Уэст. — В обеденном салоне, в спасательной шлюпке, в якорном ящике — да где угодно! Я буду спать, даже вися в воздухе безо всякой опоры! Я вообще не буду спать — но должен плыть! А цепи — у них не найдется таких цепей, чтобы меня удержать!
В четверг в пять часов вечера «Сарония» медленно отчалила от берега в Ливерпуле. Две с половиной тысячи американцев — почти в два раза больше, чем мест на пароходе — стояли на ее палубах в радостном возбуждении. Некоторые из этой толпы имели на счетах миллионы и, тем не менее, достали билеты только в третий класс. Всем им предстояло испытать при пересечении океана голод, скуку, неудобства. Их ожидали скученность и давка. Они понимали все это. И все равно радовались!
И самым радостным среди них был Джеффри Уэст, празднующий свою победу. Он благополучно попал на борт, и пароход держал путь в Америку! Его нисколько не волновало, что он проник сюда без билета. Он был готов на все, чтобы попасть на этот прекрасный лайнер.
В этот вечер, когда «Сарония» осторожно кралась в сумерках с выключенными палубными огнями и зашторенными иллюминаторами, Уэст разглядел на темной палубе хрупкую фигурку девушки, которая так много значила для него. Она стояла и смотрела вдаль, на мрачные воды. С бьющимся сердцем он приблизился к ней, не зная, что сказать, но чувствуя, что с чего-то все же надо начинать.
— Извините, что обращаюсь к вам, — проговорил он, — но мне надо вам кое-что сообщить…
Она вздрогнула и обернулась. И тут же по губам у нее скользнула странная улыбка, которую он не разглядел в темноте.
— Прошу прощения, — произнесла она, — но, насколько я помню, мы с вами незнакомы…
— Я знаю, — ответил он. — Завтра это будет исправлено. Миссис Томми Грей говорит, что вы с нею встречались…
— Случайное знакомство, — холодно возразила девушка.
— Разумеется! Но миссис Грей — чудесная женщина. Она все устроит как надо. Я только хочу сказать, пока еще не наступило завтра…
— А не лучше ли подождать?
— Я не могу! Я на этом пароходе без билета. Я сейчас собираюсь спуститься вниз и сообщить об этом старшему бортпроводнику. Может быть, он выбросит меня за борт, может, посадит под замок. Я не знаю, что они делают с такими, как я. Может, они отправят меня в кочегарку. И мне придется там кидать уголь, не имея никакой возможности встретиться с вами вновь. Вот почему я хочу сказать вам прямо сейчас: простите меня за то, что у меня такое живое воображение. Оно захватило меня — да-да, это правда! Я не собирался обманывать вас, когда писал те письма… Но едва я начал… Вы еще не знаете? Так знайте, что я люблю вас всем своим сердцем! С того самого момента, когда вы вошли в «Карлтон» в то утро…
— В самом деле… мистер… мистер…
— Уэст… Джеффри Уэст. Я обожаю вас! Что я должен сделать, чтобы вы поверили? Я докажу вам это еще до того, как пароход войдет в порт на Гудзоне. Наверно, мне лучше поговорить с вашим отцом и рассказать ему и о колонке розыска, и об этих семи письмах…
— Лучше не надо! У него ужасное настроение. Обед был отвратительный, а стюард сказал, что мы еще с грустью вспомним его и назовем пиршеством ближе к концу плавания. И потом, бедный папочка говорит, что не может спать в каюте, которую ему дали…
— Ну и пусть! Я поговорю с ним немедленно. Если мы с ним поладим сейчас, то поладим навсегда. И прежде чем я спущусь вниз и предстану перед рассерженным бортпроводником в его берлоге, хочу, чтобы вы верили мне, когда я говорю, что всей душой люблю…
— Любите загадки и романтику! Любите свои выдающиеся способности сочинять! На самом деле, я не могу принимать всерьез…
— До конца плавания примете. Я докажу, что вы для меня все на свете. Если бортпроводник меня оставит на свободе…
— Вам еще долго придется доказывать, — улыбнулась девушка. — Завтра, после того как миссис Томми Грей познакомит нас… я смогу вас принять… как изобретателя интриг. Я убедилась, что это вам удается. Но… Все это так глупо! Лучше идите и решайте вопрос с бортпроводником.
С тяжелым сердцем он отправился прочь. И через пять минут вернулся. Девушка все еще стояла у перил.
— Все в порядке! — сообщил он. — Я думал, что один такой, а оказалось, что нас таких здесь целых двенадцать. Один из них — миллиардер с Уолл-стрита. Бортпроводник собрал с нас деньги и сказал, чтобы мы спали на палубе. Если найдем свободное место.
— Очень жаль, — сказала девушка. — Я бы хотела увидеть вас в роли кочегара… — она оглядела темную палубу. — Разве это не волнует? Уверена, что это путешествие станет в полной мере таинственным и романтическим.
— Я знаю, что оно будет исполнено романтики, — ответил Уэст. — И тайна будет, уверяю вас…
— Осторожно! — прервала его девушка. — Отец идет сюда! Я буду очень рада встретиться с вами… завтра. Бедный папочка! Он ищет, где бы поспать.
Через пять дней бедный папочка, вынужденный спать каждую ночь на палубе в одежде под холодным мелким дождичком и питаться скудной пищей в унылом обеденном салоне, выглядел так, что тронул бы сердце даже своего политического соперника. Сразу же после обеда, который только раздразнил его здоровый техасский аппетит, он угрюмо устроился в кресле, ставшем теперь его жилищем. Джеффри Уэст безмятежно подошел и устроился с ним рядом.
— Мистер Ларнд, — сказал он. — У меня для вас кое-что есть.
И, приветливо улыбаясь, достал из кармана и протянул конгрессмену большую теплую печеную картофелину. Техасец с радостью принял этот дар.
— Где вы это достали? — требовательно спросил он, разламывая полученное сокровище.
— Секрет, — ответил Уэст. — Но я могу достать этого столько, сколько надо. Мистер Ларнд, могу вас заверить: больше вы голодать не будете. И еще кое-что должен вам сообщить. Я, по правде говоря, собираюсь жениться на вашей дочери.
Занятый картошкой, конгрессмен проговорил:
— А что она сама говорит по этому поводу?