Он задержался на пороге, оживленно беседуя с постовым. Ханг Чинчанг зашел в библиотеку, где я сидел, поднял полешко и наклонился, чтобы подкинуть его в огонь. Язык пламени осветил его лицо, старое, морщинистое, желтое, как лимон, долго лежавший на солнце, и отразился в его темных, загадочных глазках.
Дрю добродушно простился с Райли и вернулся в библиотеку. Ханг ждал его, явно собираясь что-то сказать.
— Да, да, в чем дело? — спросил Дрю.
— С вашего разрешения, — проговорил Ханг, — я пойду к себе в комнату.
— Ладно, — ответил Дрю. — Но через полчаса чтобы был здесь. Ты же знаешь, что тебе надо накрыть на стол.
— Накрою, конечно, — сказал Ханг и бесшумно вышел из библиотеки.
— Так что я говорил? — обратился ко мне Дрю. — Ах, да, насчет девушек. Они спустятся через минуту. Спасибо им! Эта крошка Мэри-Уилл — как дыхание весны с южных гор. Ах, молодость, молодость! Все, что я приобрел, все, что имею, — я бы все отдал сегодня за молодость. Мой мальчик, вы сами не понимаете, как вы богаты!
Я смотрел на него в упор. Он украдет у вас рубашку, а вы будете просить, чтобы он заодно прихватил и ваши штаны. Так нелицеприятно мне описали Генри Дрю в Китае, и в этом была большая доля правды. Куда вдруг девалась моя ненависть? Черт бы его побрал, было все-таки в нем какое-то обаяние.
Я отвернулся от него, потому что за портьерами стала видна Мэри-Уилл, спускающаяся по лестнице. Много красивых женщин проходили по этой лестнице в те дни, когда в доме на Ноб-хилл вершилась история общества. Женщин, чье очарование сохранилось лишь быстро выцветающей памятью на потрескавшихся портретах. Но я чувствовал уверенность, что Мэри-Уилл прекраснее их всех. Неяркий свет падал на ее рыжевато-коричневые волосы и белые плечи, казавшиеся воплощением юности. На ней было… Нет, я не в силах описать это, но это, несомненно, была одежда, которой она достойна. Слава Богу, что она у нее была и что она ее надела! Она вошла в библиотеку, и мрак с затхлостью исчезли без следа.
— Моя дорогая… Моя дорогая! — с загоревшимися от восхищения глазами воскликнул Генри Дрю при виде нее. — Вы настоящая картинка, никаких сомнений. Вы возвращаете меня — да, да, именно так! — в те времена, когда эти комнаты блистали красотой и юностью, — он махнул рукой в сторону висевшего на почетном месте над камином портрета женщины. — Вы очень похожи на нее. Это моя первая жена… — он помолчал, грустный, поникший под грузом лет, такой человечный, каким я его еще никогда не видел. — Не думаю, чтобы вы оба стали возражать, если я оставлю вас наедине, — наконец, произнес он, попытавшись улыбнуться. — А я пока посмотрю, что там с обедом. Хочу, чтобы все было в порядке…
Он вышел в холл и удалился.
— Что ж, Мэри-Уилл… Я снова перед вами, — объявил я.
— В этом нет никаких сомнений, — улыбнулась девушка.
— Сегодня в четыре часа, — сказал я, — вы навсегда вычеркнули меня из своей жизни. Я же возвращался к вам с той минуты уже дважды. И собираюсь и дальше возвращаться, возвращаться и возвращаться… Пока вы не станете милой седовласой старушкой. Так, может, лучше вообще не расставаться?
— Жаль, — задумчиво произнесла Мэри-Уилл, — что туман никак не рассеется. Если бы вы увидели здешних девушек…
— Даже не собираюсь на них смотреть, — решительно заявил я. — Кстати, как вы себя чувствуете в этом фамильном склепе?
Она передернулась.
— Слегка подавленно. Я собираюсь завтра пуститься в самостоятельный путь. Мистер Дрю дал мне сегодня чек… Я сумею прожить на эти деньги, пока не найду работу.
— Жизнь сейчас ужасно дорога.
— Но все-таки жить можно… Как вы считаете?
— С вами? Безусловно.
— Вы все время ходите по кругу, — пожаловалась она.
— Вы сами меня заставляете делать это, — засмеялся я. И подошел к ней поближе у самого камина. — Мэри-Уилл… Я никогда раньше не бывал в Сан-Франциско. И никогда не был женат. Так что эти две вещи для меня в новинку. Мне бы хотелось их объединить. Завтра, когда туман рассеется и я оценю и отвергну всех других девушек, я приду к вам с лицензией на заключение брака в кармане.
— О Господи! Вы так торопитесь.
— Такие девушки, как вы, заставляют мужчин торопиться.
— Я никогда не давала вам повода, это совершенно точно, — запротестовала она.
— Вы позволили мне смотреть на вас. Это вполне достаточный повод.
— Смотреть на меня… И жалеть.
— Не начинайте снова. Это любовь!
— Нет, жалость.
— Любовь, поверьте мне.
Этот разговор мог продолжаться до бесконечности, но внезапно его прервал призывный голос Карлотты Дрю, и Мэри-Уилл убежала, когда я уже почти заполучил ее руку. Она убежала, и эта мрачная комната снова стала древней и затхлой.
Я остался там наедине с прошлым. Мои мысли путались и разбегались. Бесчисленные Дрю, Дрю, Дрю смотрели на меня со стен, вероятно, потешаясь над незнакомцем, который посмел заикнуться о любви в той комнате, где они сами смеялись и любили в добрые старые времена. В те удивительные дни, сверкающие золотом, которое мужчины добывали из калифорнийской земли. Они ушли навсегда. И прекрасные леди превратились в прах. Фу, какие неприятные мысли! Я взглянул на окна. Их надо бы вымыть, не правда ли? Или это ломится тяжелый туман с камышовых полей, пытаясь проникнуть в дом? Тишина… Давящая тишина… Что делают остальные? Ни единого звука, кроме четкого стука больших часов в коридоре. «И-ты-про-пал. И-ты-про-пал»… Неужели часы действительно так говорят? Ладно, ладно… Может, когда-нибудь… Но не сегодня. Сегодня я молод. «Мой мальчик, вы сами не понимаете, как вы богаты!». О да, я богат. Молодость… и Мэри-Уилл. Она тоже должна стать моей. Она такая чудесная!.. Где же она? Мне что, суждено сидеть здесь вечно в одиночестве с этими проклятыми часами?..
Внезапно из холла долетел крик — резкий, загадочный, ужасный. Я помчался туда, откуда он послышался, и остановился на пороге столовой. Еще одна комната, полная воспоминаний, и такие же суровые лица на стенах. Накрытый стол блистал серебряными приборами и белоснежными салфетками, в центре его красовался торт, на котором весело колыхались язычки пламени пятидесяти забавных розовых свечей.
Похоже, в комнате никого не было. За столом виднелось настежь открытое для тумана французское окно. Я стал обходить комнату, но не прошел и дюжины шагов, как замер в ужасе.
Генри Дрю лежал на ковре, и одна из его худых желтых рук, всегда готовая достать и схватить, сжимала угол белой скатерти. На левой стороне его фрака я увидел темное пятно. Я отвернул борт фрака и обнаружил под ним на безупречно чистом полотне растущий на глазах красный круг. Дрю был мертв.
Я выпрямился и ошеломленно обвел глазами комнату. Рядом, на столе, пятьдесят желтых язычков пламени трепетали, точно человеческие существа, испуганные тем, что увидели.
Глава IV
Я стоял над телом мертвого Генри Дрю, на столе колыхались язычки дурацких свечей. Часы в коридоре пробили половину часа — и тут вдруг на лестнице раздались торопливые шаги. Первоначальное ошеломление прошло, мой мозг заработал с необычной ясностью… Значит, Генри Дрю все-таки получил свое! Но кто это сделал? Мой взгляд снова упал на открытое французское окно. Подойдя к нему, я выглянул наружу. Сердце у меня замерло: во тьме и тумане я различил чью-то чернеющую фигуру, которая исчезла из виду в мгновение ока.
Я стремительно выскочил из комнаты. Свет, падающий из окна у меня за спиной, освещал только несколько футов узкой веранды, откуда, как я решил, ступеньки вели в сад. Для меня это был неведомый край, тьма стояла кромешная, но я все же ступил на мокрую траву, доходящую мне почти до колен.
Камышовый туман с радостью принял меня обратно. Его холодные пальцы гладили мои лодыжки, его капли падали мне на непокрытую голову с голых ветвей деревьев. Я сделал несколько шагов вправо и неожиданно наткнулся на какую-то пристройку. Я остановился, не зная, куда идти, и тут что-то скользнуло у меня по лицу — что-то жесткое, таинственное, У меня по спине пробежали мурашки. Я стал отчаянно махать руками по сторонам, но не обнаружил ничего, кроме пустоты и тумана.
Продолжая махать руками и спотыкаясь о клумбы, я напрасно искал дорожку, продолжая в то же время вести поиски. Мои ноги запутались в сплетении каких-то стеблей, и я чуть не растянулся на мокрой траве. С трудом сохранив равновесие, я остановился и огляделся. Света из покинутой мною комнаты уже не было видно. Я заблудился в джунглях, которые находились на задворках дома Генри Дрю. Я стоял тихо и настороженно. Не могу сказать почему, но я знал, что здесь есть кто-то еще. Где-то на расстоянии чуть ли не вытянутой руки, сдерживая дыхание, таился еще один человек, осторожный и решительный. Я ничего не видел, я ничего не слышал — я просто чувствовал его. Внезапно я рванулся в ту сторону, где, как мне казалось, он находился, — и моя интуиция не подвела. Я услышал, как кто-то отшатнулся, а потом послышался хруст тяжелых шагов на гравии дорожки.
Он показал мне верный путь, и за это я ему благодарен. Изо всех сил торопясь за ним, я добежал до ворот в высокой стене за садом. Они были распахнуты настежь. Через них, несомненно, убийца и скрылся. Я вышел наружу, но никого не увидел. Вокруг стояла полная тишина. Потом я вздрогнул и чуть не заорал — но это был всего лишь уличный кот, который потерся о мои ноги.
Тот, за кем я охотился, исчез в тумане, и сейчас искать его было так же бесполезно, как пресловутую иголку в стоге сена. И тут мне пришло в голову, что я совершил величайшую глупость, покинув дом Генри Дрю после своего страшного открытия. Конечно, я не собирался убегать так далеко, но получилось как получилось, и теперь надо было поскорее возвращаться обратно. А что с Мэри-Уилл? Может быть, она следом за мной зашла в столовую и напугалась до смерти при виде своей находки?
Я повернул назад, к входу в сад, но в этот момент ворота с грохотом затворились перед моим носом. Ветер? Чепуха! Ветра не было. С болезненным чувством, что попал в западню, я взялся за ручку, повернул ее и толкнул ворота. Как я и ожидал, ворота были надежно заперты изнутри.