и намерены довести это дело до конца. Поверьте, для меня это страшный удар.
— И что они могут сделать?
— Что сделать? Неужели вы считаете, что в глазах жюри любые свидетельства экспертов перевесят трагедию красивой женщины? Что сделать? Да они уничтожат меня, даже если приговор будет оправдательный. На мою репутацию ляжет такое пятно безответственности и непрофессионализма, что никакое судебное решение его не смоет.
— Грегори, можете на меня положиться, — сказал Кеннеди. — Я охотно сделаю все, чтобы помочь вам. Мы с Джеймсоном как раз собирались пообедать. Присоединяйтесь к нам, а потом отправимся к вам в кабинет и все обсудим.
— Вы так добры ко мне, — пробормотал доктор.
Но куда красноречивее говорило об этом чувство облегчения, которое отразилось у него на лице.
— Все! Больше ни слова о деле, пока не пообедаем, — распорядился Крейг. — Я прекрасно вижу, что вас уже давно тревожит этот удар. Однако, что случилось — то случилось. Теперь самое время всесторонне рассмотреть и оценить ситуацию.
Когда обед закончился, мы на метро отправились в центр города, и Грегори завел нас в бизнес-центр на Мэдисон-авеню, где располагалась его прекрасная многокомнатная квартира. Мы устроились в приемной, чтобы обсудить дело.
— Произошла, безусловно, настоящая трагедия, — начал Кеннеди. — Это даже хуже, чем если бы жертву убили сразу. Миссис Хантингтон Клоус является одной из самых… нет, точнее сказать, была одной из самых красивых женщин города. В газете пишут, что ее красота безнадежно испорчена дерматитом, который, если я правильно понимаю, практически неизлечим. Ведь так?
Доктор Грегори кивнул, и я не мог не обратить внимания на то, как он бросил взгляд на свои грубые, покрытые рубцами руки.
— К тому же, — продолжал Крейг, который полуприкрыл глаза и сложил кончики растопыренных и согнутых пальцев, видимо, перебирая в уме известные ему факты, — ее нервы так расшатаны, что потребуются годы на восстановление… Если вообще она выздоровеет.
— Все так, — признал доктор. — Я и сам, к примеру, страдаю от внезапных приступов неврита. Но на меня, сами понимаете, лучи воздействуют по пятьдесят-шестьдесят раз в день, а она перенесла всего лишь несколько процедур с многодневными перерывами.
— С другой стороны, — заключил Кеннеди, — я отлично знаю вас, Грегори. Совсем недавно, еще до иска в суд, вы рассказали мне эту историю и поделились своими опасениями относительно результата лечения. Я знаю, что этот законник Клоусов уже давно держит свой топор у вас над головой. Знаю и то, что вы чуть ли не самый осторожный рентгенолог нашего города. Если этот процесс погубит вас, мы потеряем одного из самых блестящих ученых Америки… А теперь хватит разговоров, лучше опишите мне в деталях, какие процедуры вы проводили с миссис Клоус.
Доктор повел нас в находящийся по соседству рентген-кабинет. В объемистой стеклянной банке были аккуратно сложены несколько лучевых трубок, а у одной из стен стоял операционный стол с нависшим над ним рентгеновским аппаратом. Даже при беглом осмотре становилось ясно, что похвала Кеннеди не преувеличение.
— Сколько процедур вы провели с миссис Клоус? — спросил Кеннеди.
— Могу заверить, что меньше дюжины, — ответил Грегори. — У меня есть записи об этом с датами, я их вам покажу. Безусловно, их количество и частота недостаточны для того, чтобы вызвать такой дерматит, как у нее. И потом, взгляните сюда. С точки зрения безопасности пациента у моего аппарата в нашей стране почти нет соперников. Вот этот большой стакан из свинцового стекла во время процедуры накрывает излучатель и исключает попадание икс-лучей в любую другую точку, кроме выбранной.
Доктор щелкнул выключателем, и аппарат зажужжал. Помещение наполнилось резким запахом озона. Сквозь стакан из свинцового стекла я увидел, как в излучателе возникло характерное желтовато-зеленое свечение. Это, как я знал, были катодные, а не рентгеновские лучи, так как сами икс-лучи, исходящие сейчас из излучателя, для человеческого глаза невидимы. Доктор вручил нам пару флюороскопов, которые позволяли обнаружить рентгеновское излучение.
Когда доктор удалил защитный стакан, невидимые икс-лучи, испускаемые излучателем, заставили пластинку флюороскопа светиться. Поместив руку между двумя этими приборами, я мог бы увидеть кости собственных пальцев. Однако пока излучатель закрыт стаканом, флюороскоп остается просто черной коробкой, на которой ничего не заметно. Таким образом, нежелательное излучение сводится к минимуму, и только специальное отверстие в дне стакана позволяет икс-лучам попадать в нужную точку на теле пациента.
— Дерматит, как утверждают, возник по всему телу пациентки, особенно на голове и плечах, — добавил доктор Грегори. — Теперь вы видите мои приборы и можете понять, что после моих процедур такое совершенно невозможно. Я проводил облучение тысячи раз, в том числе и себя самого, но никогда икс-лучи такого эффекта не вызывали. Кстати, я очень осторожен при работе, но, как сами понимаете, все же очень часто подвергаюсь облучению. Зато пациентка облучалась очень и очень редко, с большими перерывами.
Демонстрируя свою осторожность, доктор указал на кабину позади операционного стола, обложенную толстыми свинцовыми плитами. Большую часть процедур он проводил, находясь в этой кабине. Небольшой глазок позволял ему видеть пациента и рентгеновский аппарат, а сложная система зеркал и флюоресцирующих экранов помогала, не покидая кабины, точно определить, куда направлено излучение.
— Более надежную защиту как для пациента, так и для оператора трудно придумать, — восхищенно провозгласил Кеннеди. — Кстати, миссис Клоус приходила одна?
— Нет, первый раз ее сопровождал мистер Клоус. Потом с нею приходила ее французская горничная.
На следующий день мы посетили миссис Клоус в частной больнице. Кеннеди стал придумывать предлог для нашего визита, и я предложил представиться репортерами «Стар». Я послал пациентке свою визитную карточку, на которой написал имя Крейга, и нас пропустили к ней в палату.
Миссис Клоус, или, скорее, жалкое ее подобие, вся в бинтах, полулежала в легком кресле. Я остро ощутил всю трагичность ее ситуации. Положение в обществе и красота, которые так много для нее значили, исчезли как от удара молнии.
— Прошу прощения за бесцеремонность, миссис Клоус, — заговорил Крейг, — но уверяю вас: у меня самые лучшие побуждения. Мы представляем «Нью-Йорк Стар»…
— Разве это не ужасно? — перебила его пациентка. — Я так страдаю, а репортеры по-прежнему бегают за мной, как собаки!
— Извините, миссис Клоус, — проговорил Крейг, — но вам должно быть известно, что известие о вашей тяжбе с доктором Грегори стало достоянием общественности. Я не в состоянии запретить «Стар» и тем более другим газетам обсуждать это событие. Но я могу и хочу добиться, миссис Клоус, чтобы в отношении вас и всех других замешанных в этом деле восторжествовала справедливость. Поверьте, я не репортер бульварного листка, который стремится повысить тираж благодаря вашему несчастью. Я сочувствую вам и хотел бы установить истину. Между прочим, этим я могу и вам у оказать услугу.
— Вы можете оказать мне только одну услугу: поддержать обвинение против безответственного врача… Я его ненавижу!
— Охотно верю, — отозвался Крейг. — Но давайте предположим, что найдутся убедительные улики против того, кто действительно несет ответственность за произошедшее. Вы и дальше будете настаивать на обвинении доктора и позволите избежать наказания истинному виновнику?
Миссис Клоус прикусила губу.
— Чего вы от меня хотите? — спросила она.
— Я хочу всего лишь разрешения осмотреть вашу комнату в доме и побеседовать с вашей горничной. Нет-нет, я не собираюсь шпионить за вами. Но сами посудите, миссис Клоус. Если я смогу глубоко вникнуть в это дело, то, возможно, обнаружу истинную причину вашего несчастья, а может быть, даже выясню, что вы жертва не безответственного доктора, а безжалостного негодяя. Разве это не в ваших интересах? Могу откровенно сказать, что, как я подозреваю, в этом деле скрывается много того, о чем вы не имеете никакого представления.
— Нет, мистер Кеннеди, вы ошибаетесь. Я знаю причину того, что произошло. Это мое стремление к абсолютной красоте. Я не сумела противостоять желанию избавиться даже от малейшего дефекта. Если бы я оставила все, как есть, то не оказалась бы здесь. Один из друзей рекомендовал моему мужу доктора Грегори, и он привел меня к нему. Когда мне стало хуже, муж советовал мне остаться дома, но я сказала, что мне удобнее здесь, в больнице. В свой старый дом я больше никогда не вернусь. Бессонные ночи у себя в комнате, когда я чувствовала, что моя красота пропадает, пропадает… — Она содрогнулась. — Те муки мне не забыть никогда. Муж говорит, что мне будет лучше где-то еще, но нет, я не могу уйти отсюда. Впрочем, — устало произнесла она, — ничего страшного не случится, если вы побеседуете с моей горничной.
Кеннеди старательно записал все, что она говорила.
— Благодарю вас, миссис Клоус, — сказал он, наконец. — Уверен, что вы не пожалеете о вашем разрешении. Будьте так добры, напишите горничной записку.
Пациентка позвонила, продиктовала медсестре короткую записку, подписала ее и апатично попрощалась с нами.
Не помню, чтобы еще когда-нибудь испытывал такое гнетущее чувство подавленности, как после этой беседы с живым трупом. Ведь пока Крейг вел разговор, я только впитывал всю депрессию этой женщины. И дал себе клятву, что сделаю все возможное, чтобы Грегори или другой виновник случившегося понес заслуженное возмездие.
Клоусы жили в великолепном большом доме в районе Мюррей-Хилл. Мы показали записку от миссис Клоус, и ее горничная торопливо спустилась вниз. Она не ходила в больницу, потому что миссис Клоус вполне устраивали заботы опытных медицинских сестер.
Да, горничная видела, что хозяйке становится все хуже. Она заметила это уже давно, по сути, сразу после того как та стала проходить курс лечения икс-лучами. Потом хозяйка уехала на несколько дней, и ей стало немного лучше. Но сразу после возвращения процедуры возобновились, и вскоре ее уже трудно было узнать.