В христианской аскетике причина греха – это неведение Бога. Когда человек открывает для себя Бога как самое желанное и самое любимое, он перестает грешить. Вернее, он может грешить, оступаясь в чем-то, но он не грешит в плане сознательного противодействия Богу. Грех часто понимают как нарушение нравственных установок. Но мы прекрасно знаем, что можно не нарушить ни одну нравственную установку и быть при этом редкой дрянью. У Христа получилось избавить людей от греха. Но необходимое условие этого избавления – готовность человека впустить Бога в себя и следовать Его воле.
Церковь говорит о всеобщем воскресении после смерти. Как это будет выглядеть?
Этого никто из людей не знает. Бесполезно представлять себе образы и пытаться угадать – все равно это будет не так.
В качестве направления для мысли могу предложить размышление архимандрита Емилиана (Вафидиса). В одной из своих проповедей он обращается к слушателям с вопросом: что это было за тело, которым обладал Христос? И сам дает потрясающей по своей смелости в плане богословия ответ. Он говорит, что Христос являлся Своим ученикам телесным образом не потому, что был обусловлен Своим телом, а потому, что хотел именно таким образом удостоверить их в реальности Своего воскресения. Воскресшее тело Христа и Сам Христос находятся в ином качестве бытия, которое нам недоступно в этой жизни. Как мы можем узнать, что там нас ждет? Да никак – воскреснем и тогда узнаем!
Почему здесь важны приведенные слова отца Емилиана? Он сразу отсекает уловку ума проецировать то, что мы имеем здесь, в тот мир. В последней книге «Хроник Нарнии» Клайва Льюиса, когда его герои попадают в настоящую Нарнию (символически изображающую в книге Царство Небесное), они с удивлением находят себя в той же самой старой Англии, в которой они выросли, которая была для них так дорога. Но теперь они видят Англию «более настоящей». Все гораздо лучше – и цветы, и здания. Лев Аслан зовет героев «дальше и выше». И что же они видят? Ту же самую Англию. Но по сравнению с предыдущей она еще более подлинная, более настоящая. Это как если бы вы начинали чистить луковицу, но с каждой снятой чешуйкой ваша луковица не уменьшалась бы, а, наоборот, увеличивалась. Этот образ Льюиса говорит о том, что в Царствии Небесном нас ждет динамика. Но не внешняя, а внутренняя, глубинная. Для Бога бесконечно дорого все то, что дорого нам.
Зачем вообще Богу нужно было приходить на землю и страдать на Кресте?
Ответ здесь может быть очень коротким. Богу это нужно было для того, чтобы человеку, который задает Ему вопрос: «А что Ты сделал, чтобы в Твоем мире не было зла, греха и смерти?» – можно было ответить, показав на распятого на Кресте Сына Божиего. Что еще нужно было сделать для этого мира?.. Это то, чем христианство отличается от любых религий – превосходящая разум любовь Божия к людям. За наше право быть, право свободно выбирать, грешить или быть спасенным Бог платит собственной жизнью.
Бог создал человека или человек создал Бога?
Письмо авторам книги:
Христианство – идеальная сказка. На страницах вашего журнала современные авторы блестяще доказывают вслед за множеством коллег философов и проповедников, что христианство – религия радости и любви, что все страдания наши – сиюминутные переживания, а на самом деле нас всю жизнь несет на руках любящий Отец. Действительно, если с такой позиции взглянуть, то Холокост уже не кажется ужасным. И можно понять тех, кто радуется с криками: «Смерти нет! Христос воскресе!» Но из чего следует эта система мироустройства? Из веры? Ну так вот и объяснение: это вера в идеальную сказку. И родилась она потому, что была отточена до идеала за две тысячи лет сотнями и тысячами людей, чей мучительный поиск объяснений приводил их к Церкви, а затем толкал их на выдумывание все новых и новых оправданий своей веры. Почему Бог допустил неравенство? А вот почему! Почему люди погибли в Лиссабоне, когда их погребли под собой рухнувшие в праздничный день храмы? А вот почему! Поколениями лучшие представители человечества работали над поиском таких оправданий. Христианство – это никакой не заговор ради денег и никакой не политический заказ королей, как пытаются нас убедить некоторые. В принципе никаких претензий к христианству нет. Просто оно иллюзорно. Придуманный мир, в котором удобнее жить тем, кто нашел в себе интеллектуальные силы его придумать. Почему бы вам просто это не признать?
Александр
Отвечает Александр Ткаченко, постоянный автор журнала «Фома»
Дорогой Александр, вопрос, который вы задаете, является одним из самых важных вопросов в истории человеческой мысли и, по сути, сводится к двум вариантам ответа: Бог создал человека или человек создал Бога? Вы считаете правильным второй вариант. Что ж, давайте попробуем рассмотреть его непредвзято и определить, насколько он состоятелен. Человек действительно может создавать в своем воображении целые миры. Очень часто они бывают настолько далеки от нашей повседневной реальности, что для их жанрового определения в литературе существуют специальные термины: сказка, научная фантастика, фэнтези. Этих миров не существует в природе, они населены придуманными персонажами. Однако в них нашли отражение вполне реальные человеческие мечты и страхи, надежды и разочарования. И если эта способность нашего ума выражать свои переживания через художественное творчество столь очевидна, то почему бы не предположить, что и идея любящего людей всемогущего Бога тоже плод такого добросовестного фантазирования, мечта о том, чего так не хватает человеку в этом холодном и безжалостном мире?
Идея эта отнюдь не нова. Вольтер еще в XVIII веке писал: «…случись, что Бога нет – Его б пришлось создать». Правда, при этом французский философ имел в виду не столько любящего, сколько карающего Бога. Говоря, что сам-то он не очень верит в муки ада, Вольтер добавлял: «Я хочу, чтобы мой поставщик, мой портной, моя жена верили в Бога; я думаю, что тогда меня реже будут обворовывать и наставлять мне рога». Такой утилитарный взгляд на религию вполне понятен, хотя нравственной высоты в нем, прямо скажем, не очень много. Однако как раз приведенную выше фразу Вольтера о необходимости создания Бога цитирует в романе Достоевского Иван Карамазов, говоря теперь уже именно о нравственной высоте такой идеи: «…был один старый грешник в восемнадцатом столетии, который изрек, что если бы не было Бога, то следовало бы его выдумать, s’il n’existait pas Dieu il faudrait l’inventer. И действительно человек выдумал Бога. И не то странно, не то было бы дивно, что Бог в самом деле существует, но то дивно, что такая мысль – мысль о необходимости Бога – могла залезть в голову такому дикому и злому животному каков человек, до того она свята, до того она трогательна, до того премудра и до того она делает честь человеку».
В этих вполне созвучных цитатах Вольтера и Достоевского легко увидеть неразрешимое противоречие. Человек низок и зол, поэтому идея Бога необходима ему для ограничения его злобы и низости. Но как же может человек родить эту высокую и благородную идею, если он низок и зол? Ведь очевидно, что любое порождение человеческой души непременно должно быть созвучно ее качествам, иначе придется признать, что эта благородная идея пришла к нему откуда-то извне или, как это принято говорить у верующих людей, свыше. Возможно, как раз по этой причине тезис «если бы Бога не было, его пришлось бы выдумать» озвучивался лишь как некое предположительное допущение. Причем делали это люди, с одной стороны, никак не симпатизировавшие Церкви, с другой – всё же верующие, хотя и как-то очень по-своему. Тот же Вольтер, например, не был атеистом и признавал существование Бога, полагая, что именно Он наделил природу разумным устройством, гармонией и целесообразностью. А Максимилиан Робеспьер, процитировавший эту фразу Вольтера на заседании Конвента, прямо утверждал, что атеизм – мировоззрение аристократов, в то время как идея верховного существа, охраняющего угнетенную невинность и карающего торжествующее преступление, – это народная идея и он, Робеспьер, ее полностью разделяет.
Следи за собой, будь осторожен!
Видимо, даже очень сильный человек слишком слаб для того, чтобы остаться в этом мире самым старшим, сильным и мудрым. Отказавшись от мысли о существовании Бога, он неизбежно начинает наделять божественными свойствами окружающий его мир либо же придумывает неких, неизмеримо более развитых, чем он сам, соседей по Вселенной, которые способны незримо контролировать человечество. Ну, или как самый примитивный вариант такой мировоззренческой замены – известный тезис советских кухонных разговоров о непознанном: «Нет, что бы там ни говорили про Бога, а что-то такое все же есть». Какого-то особого интеллектуального усилия подобные выдумки от человека не требуют. Здесь его мысль идет по естественному для нее направлению, в поиске некоей сверхъестественной защиты от нескончаемых бед и напастей, на которые так щедра жизнь. Куда более напряженной деятельности ума требует как раз мысль о том, что Бога нет. Не того Бога, о котором учат христиане, а вообще – никакого. То есть у человека в этом мире нет абсолютно никакого защитника и помощника. И судьи тоже нет. И наставника. Он сам себе и суд, и помощь, и защита, и наставление. Одинокий человек в бездушном и враждебном ему мире – вот мировоззрение, для принятия которого действительно придется максимально напрячь все силы души. Но, увы, ничего, кроме уныния, оно принести не может. Мир воспринимается как абсурд, жизнь лишается даже подобия смысла. Столь желанная свобода превращается в источник постоянной тревоги и разнообразных страхов, среди которых главным становится неизбывный страх смерти. Это состояние брошенности человека, его метафизического одиночества среди бесчисленных угроз со стороны мира вряд ли кто-либо сумел выразить ярче и наглядней, чем Виктор Цой:
Завтра кто-то утром в постели Поймет, что болен неизлечимо, Кто-то, выйдя из дома, попадет под машину. Завтра где-то в одной из больниц Дрогнет рука молодого хирурга, Кто-то в лесу нарвется на мину. Следи за собой, будь осторожен! Следи за собой!