Одна очень и очень существенная деталь: в 1923 и 1924 гг. по приглашению наших внешнеторговых организаций капитан Вилькицкий возглавлял советские (!) Карские товарообменные операции (закупленные на Западе товары обменивались на сельскохозяйственную продукцию Сибири) — вот сколь велик был авторитет мореплавателя. Обе эти экспедиции в устья Оби и Енисея прошли успешно, с прямой выгодой для молодого государства. Кроме того, Вилькицкий принимал участие в работе созданного при акционерном торговом обществе «Аркос» бюро Северного морского пути, обобщая опыт своих плаваний в Карском море, давая практические рекомендации по вопросам навигаций в Арктике. Иными словами, бывший флигель-адъютант продолжал преданно служить России!
Затем долгие годы Борис Андреевич работал в Бельгийском Конго, изучая гидрологический режим африканских рек, и умер в Брюсселе в 1961 г., успев отметить свое семидесятипятилетие и ничем не скомпрометировав себя в глазах Советской власти. Более того, он до конца дней мечтал возвратиться на родину, и фонд № 19 хранит соответствующую переписку на эту тему между бывшим корабельным врачом Старокадомским и бывшим лейтенантом Евгеновым. В письмах они размышляют над тем, как бы помочь их прежнему командиру вернуться в СССР, как бы исхлопотать для него при этом заслуженную пенсию. Доктор горько сетует на то, что имя Вилькицкого даже не упомянуто в Большой Советской Энциклопедии (во 2-м издании), а это «ненормально, неблагодарно», заключает он.
Да, эмигрантская судьба Вилькицкого и ряда других офицеров ГЭ СЛО, несомненно, способствовала забвению на родине самой экспедиции, вот и стала она в результате «пропавшей». К тому же многие коллеги командира в отличие от него взяли в руки оружие, чтобы бороться с новой властью, причем был среди офицеров капитан II ранга, участие которого в единственном, самом первом по счету плавании «Таймыра» и «Вайгача» вызвало почти полувековой заговор молчаний вокруг всей экспедиции, наложило «табу» на любой объективный разговор о ней. Его звали Александр Васильевич Колчак.
Колчак... Верховный правитель России, казненный в 1920 г. Два последних года из отпущенных ему судьбой сорока шести лет он был ярым противником Советской власти. А кем и чем был он (если следовать любопытствующей анкете) «до семнадцатого года»? Ответ таков: А. В. Колчак был крупным полярным исследователем, храбрым гидрографом-изыскателем, искусным флотоводцем. И вот такого Колчака мы, сегодняшние, не знаем совсем.
Современный «Советский энциклопедический словарь» аттестует Колчака как адмирала, одного из главных организаторов контрреволюции в гражданскую войну и командующего Черноморским флотом во время мировой войны — и все! А где его участие в обороне Порт-Артура? Где ГЭ СЛО, где гидрографические исследования реки Колымы и морей Ледовитого океана, плавания на «Заре» в составе Русской полярной экспедиции под начальством Э. В. Толля? Где, наконец, основополагающий теоретический труд «Лед Карского и Сибирского морей», изданный в 1909 г., на котором выросли самые именитые наши арктические исследователи и мореплаватели?
Ныне мы возвращаем многие имена, и, слава Богу, кажется, уже не нужно изощренно искать тому особые оправдания — людям все больше становится ясно, что История требует одного: объективности. Давно уже вернулись в Россию и «белый барин» Ф. И. Шаляпин, и не признавший Октября нобелевский лауреат И. А. Бунин с его «Окаянными днями», и монархист В. В. Шульгин, и эсер Б. В. Савинков, а сравнительно недавно — и П. А. Столыпин, о котором десятилетиями упоминали лишь в качестве своеобразного приложения к «столыпинскому вагону» и «столыпинским галстукам», т. е. виселицам...
Уместно вспомнить здесь еще об одном деятеле прошлого, генерале Якове Александровиче Слащове, ставшем для М. А. Булгакова прообразом генерала Романа Хлудова в «Беге». Этот командир корпуса деникинской армии, затем врангелевец, был одним из самых яростных контрреволюционеров. Эмигрировав с остатками белых войск, он в 1921 г. вернулся, был тогда же амнистирован, служил в Красной Армии, преподавал на курсах «Выстрел» и был застрелен в 1929 г. неким Коленбергом, отомстившим генералу за своих близких, замученных по его приказу. Якову Александровичу более или менее объективное место в отечественной истории (и даже искусстве), как видим, нашлось, и, к слову сказать, «стены не рухнули»!
Что и говорить, вряд ли может вызвать симпатию адмирал, зверства которого в 1918—1919 гг. наводили ужас на людей. Но сейчас речь идет о другом Колчаке, об арктическом мореплавателе, с риском для жизни прокладывавшем маршруты будущих навигаций в Северном Ледовитом океане. Продолжать перечеркивать его имя, по-моему, глубоко несправедливо. Более того, его необходимо вспомнить как можно основательнее, потому что с ним тесно связаны имена и судьбы многих других, очень достойных людей. Семьдесят лет на них как бы лежит мрачный отсвет имени верховного правителя России, с которым они когда-то плавали в полярных морях, делили один спальный мешок и одну краюху хлеба, делая общее гуманное дело, служа отечественной военной гидрографии. О некоторых из них у нас еще будет случай поговорить подробнее, а теперь обратимся к дальнейшей судьбе ГЭ СЛО.
Война и революция оставили от нее обширное «белое пятно». Ее участники оказались разбросаны кто куда, разведены в прямом смысле «по обе стороны баррикад». Столь же разрозненны, а то и безвозвратно утрачены оказались и экспедиционные материалы. Значительная часть бумаг была в 1918 г. эвакуирована из фронтового Петрограда в тихий Ярославль, но там вскоре вспыхнул мятеж, и здание, где хранились документы, сгорело дотла.
К счастью, погибло далеко не все. Некоторые бумаги в итоге осели в Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота и уже известных нам фондах Географического общества СССР в Ленинграде. Кое- что осталось в руках участников экспедиции, а со временем — в их семьях. Отдельные документы начали постепенно перекочевывать из личных архивов в государственные хранилища, например, в Центральный государственный архив народного хозяйства в Москве, где несколько лет назад был создан специальный личный фонд полярных исследователей. В общем, несмотря на чувствительные и порой невосполнимые утраты, экспедиционные документы все же продолжали существовать. Чтобы собрать их воедино, требовалась личность особенная: специалист, эрудит, энтузиаст и подвижник одновременно. Такой человек нашелся. Нетрудно догадаться, что я имею в виду Николая Ивановича Евгенова.
Он занялся этой, поначалу казавшейся совершенно безнадежной, деятельностью еще в 20-е гг. Начал переписку с оставшимися в живых сослуживцами, с их близкими и друзьями, с друзьями друзей. Но работа полярного гидрографа все время отвлекала Евгенова. Он вел изыскания на реках Лена и Оленёк, на Новой Земле, руководил Карскими морскими экспедициями. В страшном 1938 г. его надолго лишили права на доброе имя... Но в середине 50-х гг. он снова вернулся к главной теме своей жизни (в многочисленных письмах и других документах Николай Иванович обычно так и писал: «Тема», — и любой адресат отлично понимал, о чем идет речь).
Как прирожденный исследователь он мечтал прежде всего собрать и опубликовать фактические исходные результаты всех научных наблюдений ГЭ СЛО. И времени, и сил у него, к счастью, хватило. Подобно Б. А. Вилькицкому, Н. И. Евгенов дожил до семидесяти пяти лет, успев завершить титанический труд над «Темой». Ему, разумеется, помогали. Ленинградский университет, некоторые научно-исследовательские и учебные институты, Географическое общество, Гидрографическое предприятие Главсевморпути — все они хорошо поработали на фонд № 19. Самым преданным и надежным помощником стал кандидат географических наук Валерий Николаевич Купецкий, действующий арктический гидрограф, специалист по ледовым прогнозам и прогнозам погоды.
Проходили год за годом, множились папки с перепиской, которую Николай Иванович вел с издательствами и должностными лицами самого высокого ранга, много обещавшими, но ничего не предпринимавшими для публикации материалов ГЭ СЛО. Да и как, честно говоря, было все это издавать, весь этот неохватный фонд № 19, эти распираемые бумагами, таблицами, графиками, картами, рисунками папки, толстенные тетради-дневники?!
И все-таки в 1985 г. Ленинградское отделение издательства «Наука» выпустило в ротапринтном исполнении и тиражом в тысячу двести пятьдесят экземпляров работу Н. И. Евгенова и В. Н. Купецкого «Научные результаты полярной экспедиции на ледоколах «Таймыр» и «Вайгач» в 1910—1915 гг.». В нее вошла лишь небольшая часть материалов: результаты обработки ряда наблюдений и, что весьма ценно, библиография из трехсот шестидесяти двух наименований.
Автор обещал поближе познакомить читателей с тремя русскими полярными экспедициями, вышедшими в Ледовитый океан в одном и том же 1912 г., с их загадками и драмами. Пойдем же вслед за ними, за штурманом Альбановым и лейтенантом Брусиловым, за геологом Русановым и старшим лейтенантом Седовым.
КАК ЗВАЛИ ИВАНА ЛЬВОВИЧА ТАТАРИНОВА
СКОЛЬКО БЫЛО КАПИТАНОВ?
Историки Арктики и Антарктики давно уже обратили внимание на то, что 1912г. был особенно несчастливым для исследователей высоких широт. То ли сам год оказался аномально суровым и ледовитым, то ли путеводная Полярная звезда отказала в покровительстве морякам — известно лишь одно: три русские полярные экспедиции вышли в Северный океан в 1912 г., и все три завершились трагически. Одна погибла целиком, другая — почти целиком, в третьей умерли двое, включая начальника. Если же вспомнить жертвы, понесенные тогда же зарубежными экспедициями, и в первую очередь гибель в 1912 г. доблестного английского капитана Роберта Скотта и четырех его товарищей, достигших Южного полюса в Антарктиде и умерших на обратном пути, то волей-неволей задумаешься о роке, с особой изощренностью преследовавшем полярников именно тогда.