Загадки и трагедии Арктики — страница 11 из 37

Нет ничего удивительного в том, что упомянутые события взволновали два десятка лет спустя одного молодого, но уже известного советского литератора. Правильнее сказать, поначалу его взволновало совсем другое: находясь в санатории под Ленинградом, он увлекся рассказами биолога Михаила Ефимовича Лобашова и в течение шести вечеров подряд записывал все, что тот рассказывал о своей удивительной, насыщенной драматическими происшествиями жизни. Однако это повествование стало лишь житейской канвой будущего романа, насквозь «пронизанного» Арктикой — она была всюду: и в реальной жизни, и в недавней истории. Так в середине 30-х гг. рождались «Два капитана». Вениамин Александрович Каверин среди многочисленных романов, повестей, рассказов оставил нам эту нестареющую книгу о любви и коварстве, отваге и трусости, самоотверженности и предательстве.

Происходившее в ту пору на Крайнем Севере не могло не вдохновлять писателя. Первые сквозные плавания по Северному морскому пути, челюскинская эпопея, герои-летчики, свершившие, казалось бы, невозможное при спасении пленников ледового «Лагеря Шмидта», высадка в точке Северного полюса четверки папанинцев. А еще — книги, множество научно-популярных произведений, мемуаров, сборников документов, касающихся и самых известных, и надолго забытых экспедиций прошлого, сенсационные находки 30-х гг., реликвии, связанные с пропавшими без вести полярными путешественниками. Такие находки были, в частности, сделаны в 1934 и 1936 гг. на безымянных островах в Карском море и, как свидетельствует сам автор «Двух капитанов», взбудоражили его воображение.

В. А. Каверина захватила героика и высокая романтика арктических широт, Он читает полярную литературу, словно завороженный, слушает рассказы художника Николая Васильевича Пинегина, участника экспедиции Георгия Седова 1912—1914 гг. А во время Великой Отечественной войны корреспондент «Известий» на Северном флоте Вениамин Каверин сам становится очевидцем и участником многих событий. И роман свой завершает в 1944 г., когда еще идет война. Роман о двух капитанах. О двух? Нет, никак не о двух!

Отвечая на многочисленные вопросы о прототипах одного из своих главных героев, автор говорит, что у капитана Татаринова их было несколько, да и угадываются они без большого труда: лейтенант Георгий Львович Брусилов, штурман Валериан Иванович Альбанов, полярный геолог и мореплаватель Владимир Александрович Русанов, старший лейтенант Георгий Яковлевич Седов. И еще одна «составляющая» — британский капитан Роберт Фолкон Скотт: в уста И. Л. Татаринова писатель вложил строки из дневников и прощальных писем этого путешественника, вслед за Руалом Амундсеном покорившего Южный полюс. Слова же мальчишеской клятвы Сани Григорьева и его друзей взяты из поэмы классика английской литературы Альфреда Теннисона «Улисс», написанной свыше ста лет назад: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Именно эта фраза-призыв начертана на могильном кресте, высящемся в Антарктиде в память о пятерых погибших в 1912 г. англичанах во главе со Скоттом.

Вы уже знакомы и с лейтенантом Брусиловым, и со штурманом Альбановым, помните, как унесло льдами «Святую Анну», как полтора года спустя ее покинула группа Альбанова, из которой спаслись лишь двое. И когда в романе, в письме капитана Татаринова мы читаем: «Среди одного такого поля и стоит наша «Святая Мария», по самый планшир засыпанная снегом. Временами гирлянды инея срываются с такелажа и с тихим шуршанием осыпаются вниз», — перед нами дневник Альбанова, только вместо «Святой Марии» следует читать: «Святая Анна». А приказ, отданный капитаном Татариновым штурману Ивану Климову, — это подлинное распоряжение лейтенанта Брусилова, врученное штурману Альбанову перед уходом его группы с судна. И подобных мест в каверинском романе немало, хотя дело, разумеется, не в дословных совпадениях, не в очередном упоминании каких-то реалий экспедиции — суть в том, что лучшие черты характера арктического исследователя, будь то Брусилов, Альбанов, Русанов или Седов, писатель сделал основными чертами своего любимого героя, и это прослеживается на протяжении всего произведения.

Драму «Святой Анны» и ее экипажа мы в общих чертах знаем и благодаря дневнику Альбанова (вышедшему первым изданием перед самой Октябрьской революцией) можем отчетливо представить себе ход экспедиции, психологическую напряженность, возникшую на борту шхуны, трагическую развязку. Многого, естественно, мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем. До сих пор немало неясного и в судьбе самого Альбанова. Книга М. Чванова, посвященная этому моряку, так и называется: «Загадка штурмана Альбанова». И хотя за последние годы кое-что обнаружено дополнительно и появились новые материалы о той экспедиции, количество недоуменных и даже тупиковых вопросов отнюдь не убывает.

Неизвестно, например, где и как умер Альбанов. Вероятнее всего, это случилось в 1919 г. то ли в Красноярске, то ли в Новосибирске, либо при взрыве воинского эшелона, либо во время эпидемии брюшного тифа... Впрочем, строго говоря, особых загадок здесь нет — перед нами всего лишь последствия трагической неразберихи, типичной для той неспокойной эпохи. Как нет ничего таинственного или тем более мистического в бесследном исчезновении «Святой Анны». И не нужно въедливо вчитываться в строки альбановского дневника, стремясь выискать в них (и, главное, между ними) потаенные мотивы ухода с судна, — как мы помним, сам штурман рассказал об этом, нимало не щадя себя.

Нередко спрашивают: почему спаслись только двое, он и матрос Конрад? Из внимательного чтения дневника становится ясным и это. Люди в группе, покинувшей шхуну, были весьма разношерстные: сильные, ослабевшие и просто слабые телом и духом, были среди них и бесшабашные, недисциплинированные, даже непорядочные. Двое ухитрились во время похода по льдам... дезертировать, обобрав перед тем товарищей, однако беглецов настигли (к чести возмущенных моряков, они проявили сдержанность, и никакой расправы над предателями не последовало). Так что выжили те, кто просто имел на это больше шансов. Но вот одна истинная загадка, связанная с Альбановым, живет по сей день, и как ни бьются над ее разрешением наиболее преданные этой теме авторы, результата пока нет. Речь идет о почте, отправленной на Большую землю остававшимися на «Святой Анне» людьми.

На протяжении всего дневника штурман то и дело упоминает письма, которые вручили ему перед расставанием Брусилов и остальные члены экипажа, включая Ерминию Жданко. Где они, эти прощальные письма, заглянуть бы в них сегодня хоть одним глазком! Ведь мы отлично знаем, сколько они весили: ровно пять фунтов (два килограмма). Об этом на первых же страницах дневника подробно пишет сам штурман и явно радуется, что груз не слишком тяжел — пеший поход по дрейфующим льдам к Земле Франца-Иосифа, проходивший под девизом «все мое несу с собой», был крайне труден, и каждый грамм был на учете.

Так вот, письма эти, заботливо уложенные в специальную металлическую банку, Альбанов, уходя с судна, клятвенно обещал сберечь: «Куда бы я ни попал, постараюсь, чтобы почта вся дошла до своего назначения». И как же ликовал штурман, когда, догнав двух дезертиров (укравших заодно и эту банку с почтой и документами), обнаружил, что жестяная банка не распечатана, «хотя беглецы и очень нуждались в посуде для варки пищи»! Почта, вне всяких сомнений, достигла берегов Земли Франца-Иосифа, и если бы штурман по каким-то тайным причинам не захотел, чтобы об этом факте узнали, он мог тысячу раз «избавиться» от писем, упомянув, например, в дневнике, будто жестянка с бумагами пропала во время форсирования очередной полыньи или погибла вместе с кем-то из матросов, а они ведь и на самом деле погибли все до единого, кроме Александра Конрада!

Ан нет, ни о чем подобном Альбанов в своем дневнике не написал, однако и ни одного письма адресатам не передал, не переслал. Никому! Ни мать, ни кузены, ни племянники лейтенанта, ни его знаменитый дядя генерал А. А. Брусилов, герой «брусиловского прорыва» 1916 г., ни родные Ерминии, ни семьи других участников экспедиции никакой корреспонденции не получили. А вот официальные документы, отправленные командиром «Святой Анны» на материк, были без промедления доставлены Альбановым в Главное гидрографическое: управление, и на том история с почтой обрывается.

По прошествии восьми без малого десятилетий едва ли можно надеяться на то, что в наше время сыщется хотя бы одно письмецо из той пачки весом в пять фунтов. | Правда, известный полярный гидрограф В. А. Троицкий высказал сравнительно недавно остроумную догадку: не попробовать ли повести поиск в Норвегии, у потомков гарпунера «Святой Анны» М. Денисова, русского по происхождению, проживавшего в той стране. Дело в. том, что именно Денисова больше других членов экипажа любил штурман Альбанов, именно ему он твердо обещал при расставании у борта вмерзшей в лед шхуны доставить почту по назначению!

Странная, абсолютно необъяснимая ситуация. Почты Валериан Иванович адресатам не привез, но зато сам, как единодушно свидетельствуют родственники лейтенанта Брусилова, ни разу не уклонился от встречи с ними. Он бывал в их домах, подробно, в духе собственного дневника, рассказывал о плавании и дрейфе, о взаимоотношениях на борту, о «нашей барышне». Матрос же Конрад вел себя совсем иначе. Он дожил до 1940 г. и ни разу не согласился встретиться с родственниками Брусилова. В моем распоряжении имеется запись одного эпизода, сделанная в сентябре 1981 г племянником лейтенанта Брусилова Л. Б. Доливо-Добровольским. Эпизод этот, на мой взгляд, заслуживает подробного воспроизведения.

В 1936 г. родной брат лейтенанта Сергей Львович Брусилов, живший тогда в Архангельске, узнал случайно, что здесь же проживает и Александр Конрад, и решил все-таки попытать счастья — встретиться с моряком. Конрад согласился побеседовать, только предварительно направился большой дозой спиртного, что, понятное дело, в корне подрубило саму идею серьезного разговора... Матрос взялся перевезти Сергея Львовича в лодке через Северную Двину, и тот вынужден был подчиниться пьяному капризу. В какой-то момент Конраду вдруг померещилось, будто на носу шлюпки (Сергей Львович сидел на руле, Конрад на веслах) возникла окровавленная фигура командира «Святой Анны», и матрос, бросив грести, начал громко кричать: «Это же не я в тебя стрелял! Не я, не я!..»