На следующий день после Бородинского сражения Мюрат вновь возглавил авангард своей конницы и двинулся вслед за русской армией, которая ночью оставила поле боя и продолжала свой отход к Москве. Недалеко от села Крымское у него произошел ожесточенный бой с арьергардом русской армии под началом Милорадовича. Мюрат гнал своих солдат в атаку, хотя она была, в сущности, бесполезной для французов. По словам генерала Антона Дедема де Гельдера, голландца, служившего в рядах французской армии, маршал ввязался в эту схватку только ради того, чтобы захватить «очень приятный шато, который весьма подходил для неаполитанского короля» и в котором он хотел заночевать. У богатых свои причуды. Вместе с тем Мюрат мог в часы затишья пригласить для дружеской беседы неприятельского генерала, выехать на переговоры с противниками куда угодно, не боясь подвоха, отпустить из плена отважного воина. Готовя однажды атаку своей конницы на ближайший город, Мюрат сказал артиллеристам: «Мне кажется, что пушки, установленные на стенах, нас могут встретить очень сильным огнем». – «Не беспокойтесь, – ответил ему командир батареи, – если они откроют огонь, мы через 10 минут заставим их замолчать». Маршал не на шутку рассердился: «А нельзя ли за 10 минут до того?!»
13 сентября 1812 года в сложной обстановке на Военном совете в Филях Главнокомандующий русской армией М. И. Кутузов принял решение: «С потерею Москвы не потеряна Россия… Приказываю отступить». Войска шли через Москву и оставляли ее неприятелю. Известный российский писатель Г. П. Данилевский в своем историческом романе «Сожженная Москва» пишет: «Лихой и храбрый начальник этого арьергарда, „крылатый“, как его звали, Милорадович, с целью облегчить отступление русским отрядам и дать выйти из города последним жителям и обозам, объявил столь же лихому и отважному вождю французского авангарда, итальянскому королю Мюрату, что, если французы на время не приостановятся, их встретит бой на штыках и ножах в каждой улице и в каждом доме Москвы. Мюрат заключил с Милорадовичем перемирие». Маршал Мюрат свое обещание сдержал. Но он ошибочно полагал, что захват Москвы – это конец всей Русской кампании.
Оставленную русской армией Москву первой заняла кавалерия Мюрата. Маршал специально подготовился к этому торжественному мероприятию. Не считаясь со временем, он долго красовался перед зеркалом. Военный историк С. Д. Охлябин так описывает его костюм, убранство лошади и впечатление, произведенное им на казаков: «Подпоясан он был золотым поясом, на котором висела легкая сабля с прямым клинком и без эфеса, на манер древних римлян: панталоны широкие, амарантового цвета, швы которых равномерно вышиты золотом, и желтые сафьяновые ботинки покрывали его ноги. Голова осенялась большою шляпою с широким золотым шитьем, украшенною развевающимися страусовыми перьями, среди которых возвышалась великолепная кисть из цаплиных перьев. Лошадь маршала покрыта чепраком до земли, лазоревого цвета мундштук был чрезвычайно богатый, седло и вызолоченные стремена были на манер венгерский или турецкий. Мюрат обратил на себя все взоры: рост его, фигура, прекрасные голубые глаза, большие бакенбарды, черные волосы его, локоны которых опускались по воротнику, споспешествовали его к отличию от прочих. В таком театральном виде маршал появился в московских предместьях. Только вот оценить все это было почти некому. Разве что казачьи разъезды, последними покидавшие Москву, смогли вдоволь насмотреться на храброго оригинала. Окружившие Мюрата казаки смотрели на него с почтением и все не переставали удивляться его необыкновенной неустрашимости. А когда один из них назвал маршала гетманом (или сравнил с ним), тот был вне себя от восторга». В своих мемуарах Сегюр пишет: «Мюрат с удовольствием показывался перед вражескими аванпостами. Он наслаждался тем, что привлекал к себе все взоры. Его наружность, его храбрость, его ранг обращали на себя внимание. Русские начальники ничуть не выказывали к нему отвращения; напротив, они осыпали его знаками внимания, поддерживавшими его иллюзию… На мгновение Мюрат готов был даже подумать, что они не будут сражаться против него!» Казаки доходили до того, что, делая вид, что восхищаются им (вполне возможно, казаки на самом деле восхищались этим великолепным кавалером), называли его своим королем. Они конечно же шутили. Мюрат был в восторге и зашел так далеко, что написал об этом в письме к Наполеону. Это вызвало у императора не только удивление, но и повергло его в недоумение. Наполеон говорил: «Мюрат, король казаков? Что за глупость! Людям, которые всего достигли, могут приходить в голову всевозможные идеи!» А вот как объясняет «дружелюбие казаков» французский генерал и военный писатель Жан Батист Марбо: «Кутузов воспользовался этими встречами, чтобы поддерживать во французах логичные надежды на мир». Поэтому Мюрат был просто ошарашен, когда эти «дружелюбно настроенные» русские нанесли удар по его войскам у Винькова. Когда Наполеон узнал об этом, он понял, что ждать мира от русского царя не имеет смысла.
Тем временем война вступила в новую фазу – русские готовились к контрнаступлению. Кутузов осуществил свой знаменитый фланговый марш-маневр с Рязанской дороги на Калужскую. Несмотря на то, что Наполеон разослал по всем дорогам отряды, с тем, чтобы установить направление движения главных сил русской армии, ему так и не удалось этого сделать. В военной истории нет, пожалуй, подобного примера, когда бы почти 100-тысячное войско могло «исчезнуть» на глазах у противника. В конце концов, французы обнаружили истинное направление отступления русских войск – Калужскую дорогу. А перед Мюратом маячили все те же казаки русского арьергарда – всего лишь с четырьмя орудиями. По-своему им было жаль расставаться с этим неугомонным французом: бесшабашность и безрассудство, легко угадываемые во всей его повадке, залихватская «русскость» чужака привлекали их к Мюрату. «Откуда же он взялся – такой?» – гадали они. В него старались не целиться, но неприятеля отгоняли исправно и держали на почтительном расстоянии.
Против авангарда русской армии находился лишь 26-тысячный корпус наполеоновской армии под командованием Мюрата. Кутузов решает перейти в контрнаступление и нанести первый удар по противнику. Войска Мюрата находились всего лишь в 6 километрах от русской армии. Сражение на реке Чернишня вошло в военную историю как бой под Тарутино 6 (18) октября 1812 года. В нем французский авангард под командованием Мюрата был разгромлен внезапной атакой русских дивизий. На рассвете 18 октября казачьи полки Орлова-Денисова нанесли внезапный удар по неприятелю с левого фланга. Это вызвало переполох в стане врага. Затем русские атаковали французов тремя колоннами. Колонна под командованием генерала Орлова-Денисова (10 казачьих и 4 кавалерийских полка с конной артиллерией) вышла в тыл корпусу Мюрата. Маршал был вынужден отводить свои войска. От полного уничтожения их спасла его энергия и храбрость, благодаря который он сумел организовать сопротивление и унять панику. Беспечность дорого обошлась французам. Сам Мюрат, едва успевший вскочить на коня при внезапном налете казаков на его штаб, был ранен в бедро. Чтобы не попасть в кольцо окружения, неприятель был вынужден бежать с берегов Чернишни к Москве. Французы потеряли убитыми и ранеными 2,5 тысячи человек, тысячу пленными, 38 орудий и почти весь обоз. Потери русских составили около 300 убитыми и 900 ранеными.
Русские генералы предлагали Кутузову продолжить преследование отступающих французов. Главнокомандующий ответил отказом: «Если не умели мы поутру взять Мюрата живым и прийти вовремя на места, то преследование будет бесполезно. Нам нельзя отдаляться от позиции». В русском лагере царило оживление, победа подняла моральный дух войск. Русская армия была уже готова гнать противника со своей земли. Внезапная атака русских под Тарутино оказалась полной неожиданностью не только для маршала Мюрата, но и для Наполеона. Генерал Жомини вынужден был признать: «Хотя Мюрат в оправдание своей неосторожности и говорил, что полагался на молчаливое перемирие, однако никакого подобного условия не существовало, и допустил он захватить себя врасплох только по своей непростительной оплошности».
Для Наполеона известие о поражении Мюрата явилось в некотором виде вызовом, брошенным ему Кутузовым. Сегюр, вспоминая об этом, пишет, что Наполеон был очень недоволен и воскликнул: «Идемте к Калуге, и горе тем, кто попадется нам по пути!». К этому времени отношения между маршалом и императором испортились. Из-за поражения под Тарутино Наполеон так кричал на Мюрата, что довел его до истерики. Французская армия провела в Москве 34 ужасных дня. Наполеон уже понял, что счет времени идет против него, необходимо спасать и себя и армию. 19 октября остатки Великой армии стали покидать древнюю русскую столицу. Наполеон колебался – давать ли русским еще одно сражение. Но утром 25 октября с ним произошел эпизод, который потряс императора до глубины души. При проезде через расположение гвардейских частей он и его свита были внезапно атакованы группой казаков атамана Платова. Только конвой и гвардейская кавалерия спасли положение. 25 генералов и офицеров сгрудились вокруг Бонапарта. Император и его свита были спасены, а русские «сыны степей» не очень поспешно ретировались. Казаки даже успели пощипать французский обоз и увести несколько лошадей. Именно после этого случая Наполеон приказал изготовить для него яд, который стал возить с собой в перстне.
Во главе жалких остатков своей некогда могучей кавалерии Мюрат активного участия в сражениях под Малоярославцем, Вязьмой, Красным и на реке Березине не принимал. Воевал постольку-поскольку. Во время отступления этот храбрейший из маршалов Франции не только ничем себя не проявил, но его и вовсе не было ни видно, ни слышно. До Березины он производил впечатление человека совершенно сникшего. Но у реки, когда армия оказалась в катастрофическом положении, король неаполитанский упал духом окончательно. Он еще помнил жестокое поражение в трехдневном сражении под Красным. В снегах России погибали остатки любимого детища марша