Однако смотр войск, проведенный Наполеоном 3 апреля в Фонтенбло, внушил ему уверенность в преданности армии и утвердил в решимости продолжать борьбу. Французский император проехал по всему фронту войск и, остановившись посреди площади, обратился к офицерам и солдатам с речью: «Солдаты! Неприятель, опередив нас на три перехода, овладел Парижем; мы должны изгнать его. Недостойные французы, эмигранты, пощаженные нами, водрузили белое знамя и присоединились к нашим неприятелям. Малодушные! Они будут наказаны за это новое преступление. Поклянемся победить или умереть и заставим уважать трехцветную кокарду, уже двадцать лет носимую нами на поприще славы и чести». Готовые выполнить любой приказ главнокомандующего, солдаты восторженно приветствовали Наполеона громогласными возгласами: «Да здравствует император! На Париж! На Париж!» Французский император лично убедился, что рядовые солдаты и офицеры остались верны своему императору. Воодушевленный осмотром войск, на следующий день Наполеон вызвал к себе маршалов, чтобы обсудить с ними план похода на Париж.
Но неожиданно для себя император столкнулся с совершенно противоположными настроениями. Его ближайшие соратники вовсе не горели желанием сражаться за столицу. Французские маршалы не хотели участвовать в отчаянной и самоубийственной атаке на Париж. Роялисты оказывали на них давление, вынуждая поднять мятеж и перейти на сторону Бурбонов. Некоторые имели семьи в Париже и опасались за жизнь своих родных и близких. Итак, вместо поддержки и понимания, на которые рассчитывал, император получил «бунт маршалов», потребовавших от него «ради спасения Франции» прекращения борьбы и отречения от престола. Впоследствии в своих мемуарах Мармон, вспоминая ход этих событий, объяснил также суть противостояния императора и его маршалов. «31-го я занял позиции в Эссоне, а в ночь с 31 марта на 1 апреля я отправился в Фонтенбло повидаться с императором и обговорить с ним последние события, – писал он. – Наша удачная оборона удостоилась его одобрения. Он приказал мне подготовить ему наградные листы для наиболее храбрых солдат, которые до последнего момента с таким самопожертвованием вели эту чудовищно неравную борьбу. Император понимал свое положение: он был разбит, и ему необходимо было вступать в переговоры. Казалось, что он остановился на том, чтобы собрать остатки своих сил, по возможности увеличить их, не проводя больше никаких операций, и, базируясь на этом, начать переговоры. В тот же день он приехал осмотреть позиции 6-го корпуса.
В это время из Парижа вернулись офицеры, остававшиеся там для сдачи застав союзникам. Это были Дени де Дамремон и Фавье. Они доложили императору о проявлениях радости и восторга, которыми были встречены вражеские войска при вступлении в столицу, а также о заявлении императора Александра о его нежелании вести переговоры. Такой рассказ глубоко огорчил императора и коренным образом поменял ход его мыслей. Мир стал невозможным для него, и он решил продолжать войну всеми средствами. Эта его новая позиция была вынужденной, и он, не смущаясь, изложил ее мне. Но это его решение, основанное и на отчаянии, привело его к крайней сбивчивости мыслей: отдавая мне приказ перейти через Сену и атаковать противника там, где мы уже сражались, он забыл, что у нас на пути лежала Марна, на которой были разрушены все мосты. В целом, начиная с этого момента, меня поразило охватившее его полное расстройство мыслей, занявшее место привычных для него ясности ума и мощи разума. Оставив именно такие распоряжения, он покинул меня. Это был последний раз в моей жизни, когда я видел и слышал его. Дени де Дамремон и Фавье рассказали мне обо всех последних событиях, происходивших в Париже, и обо всех радостных восторгах, их сопровождавших. Получалось, что национальная гордость и чувство благородного патриотизма, такие естественные для французов, уступили место ненависти, которую у всех вызывал Наполеон. Все хотели окончания этой нелепой борьбы, начатой два года назад и сопровождавшейся бедствиями, которых еще не знала история. Спасение виделось лишь в свержении человека, амбиции которого привели к таким огромным бедствиям».
Непростое решение герцога Рагузского
Тем временем события в Париже набирали ход. 1 апреля 1814 года было образовано Временное правительство. На следующий день Сенат издал указ об отречении Наполеона от власти, его обвиняли во всех, порой совершенно немыслимых грехах. В тот же день муниципальный совет открыто высказался за династию Бурбонов и призвал маршалов и генералов перейти на сторону короля, взамен пообещав им сохранить чины, титулы и пенсии.
Чтобы выбить опору из-под императора, переманив на сторону Бурбонов костяк французского генералитета, давний враг Наполеона Талейран решил в первую очередь воздействовать на Мармона, являвшегося давним другом и соратником императора. Талейран, как ловкий интриган и дипломат, избрал окольный путь, чтобы переманить герцога Рагузского на свою сторону. Мармону были отправлены письма-призывы от Бурьенна, генерала Дезоля, а также от командующего австрийской армией, князя Шварценберга. Во всех трех посланиях ему предлагали перейти на сторону коалиции, тем самым показав, что не только мирные жители желают прихода Бурбонов, но и армия; такой путь, по словам авторов писем, предотвратит сползание страны к гражданской войне и наконец-то принесет долгожданный мир. Кроме прочего Шварценберг в своем послании обещал пропустить войска Мармона со всеми военными почестями в Нормандию; герцогу Рагузскому было обещано сохранение герцогского титула, а также щедрые награды и почести. Правда, забегая вперед, необходимо заметить, что при заключении договоренностей с союзниками Мармон позаботился также и о Наполеоне. Он получил письменные гарантии, что Наполеону будет сохранена жизнь и свобода в выборе своего местопребывания (на этом моменте мы еще остановимся подробнее).
Итак, 4 апреля 1814 года Наполеон принял решение отказаться от престола в пользу своего трехлетнего сына при регентстве императрицы Марии-Луизы.
В этот день к нему явились маршалы Ней, Удино, Лефевр, Макдональд и Монсей. Там уже находились Бертье и Коленкур. Наполеон начал излагать им свой план похода на Париж, ответом на который стало гробовое молчание. «Что же вы хотите, господа?» – спросил император. «Отречения!» – ответили от имени всех присутствовавших Ней и Удино. Наполеон не стал спорить и быстро подписал акт отречения в пользу своего сына.
Впоследствии Мармон вспоминал об этом так: «4 апреля Наполеон уступил энергичным уговорам двух военачальников, в том числе весьма резким со стороны маршала Нея. Признавая невозможность продолжения борьбы, он отказался от короны в пользу своего сына и назначал полномочными представителями принца Москворецкого, герцога Тарентского и герцога Виченцкого. Они-то и рассказали мне о произошедшем в Фонтенбло. Все это коренным образом изменило положение дел. Я принес много жертв во имя спасения родины, но гораздо большую жертву, чем я, принес Наполеон. Теперь моя миссия была выполнена, и я мог прекратить жертвовать собой. Долг предписывал мне быть с моими товарищами; было бы неправильно продолжать действовать в одиночку.
Перед отъездом из Эссона я объяснил генералам, которым я оставлял командование корпусом (старшему среди них Суаму, а также Компану и Бордессулю), причины своего отъезда. При этом я пообещал им, что вернусь. В присутствии полномочных представителей императора я дал им приказ, что бы ни происходило, не делать никаких движений до моего возвращения. Затем мы поехали в генеральный штаб принца Шварценберга (4 апреля), чтобы получить там официальное разрешение на поездку в Париж. В разговоре с этим генералом я отказался от начатых переговоров. И я объяснил ему причины. Мои действия имели целью спасение моей страны, и когда меры, принятые совместно с моими товарищами и по соглашению с Наполеоном, стали позволять достичь этой цели, я не мог действовать изолированно. Он прекрасно понял меня».
Для согласования условий отречения к русскому императору Александру I Наполеоном была направлена делегация во главе с министром иностранных дел А. Коленкуром (герцог Виченцский). В ее состав Наполеон включил маршалов Нея и Макдональда, а в последний момент дополнил ее еще и маршалом Мармоном. «Я могу рассчитывать на Мармона. Это один из моих давних адъютантов… У него есть принципы чести. Ни одному из офицеров я не сделал столько, как ему…» – пояснил император свой выбор. Но он сильно заблуждался в отношении своего «давнего адъютанта» и его «принципов чести».
После капитуляции Парижа Мармон оказался перед выбором: следовать ли ему дальше за Наполеоном, утратившим, по его мнению, чувство реальности, полностью обанкротившимся как политик и поставившим Францию на грань катастрофы, или же подчиниться декрету Сената во имя спасения страны от вражеского нашествия, низложившего Наполеона и династию Бонапартов. Маршал посчитал, что дальнейшая борьба не имеет шансов на успех, и решил встать на сторону Сената, который уже плясал под дудку Талейрана. К тому же не стоило сбрасывать со счетов тот факт, что репутация герцога Рагузского в тот момент была высока как никогда. Как пишет Делдерфилд, «Мармон начал видеть себя в роли генерала Монка (Джордж Монк – один из главных деятелей Реставрации династии Стюартов в Англии после смерти Кромвеля; возвел на престол Карла II Стюарта), в роли человека, который, примирив интересы военных и гражданских лиц в уставшей от войны Франции, заслужит рукоплескания соотечественников и благодарность потомков». «Он мысленно видел Францию благоденствующей, – пишет В. Слоон, – благодаря восстановлению мира и общественного порядка, причем вся честь приписывалась исключительно только ему, и повсюду возносились хвалы великодушному его патриотизму. Между тем цель эта могла быть, по его мнению, достигнута не только без всякого ущерба, но даже с соблюдением личной выгоды».
Утром 4 апреля в штаб маршала Мармона прибыл представитель австрийского фельдмаршала князя К. Шварценберга (главнокомандующий главной союзной армией), предложивший маршалу покинуть арм