«Умер бы и сам, – подумала она, – но придется полечить».
Осинский открыл глаза. Чувствовал он себя превосходно.
«Все-таки, за хорошую медицину никаких денег не жалко» – подумал он.
– Будет еще лучше – словно услышав его мысль, сказала Лада. – Только обещайте во всем меня слушаться. Курс лечения будет безболезненный и короткий.
Глава сорок восьмаяПрофессор Милованов-Миловидов
Командир отхлебнул остывшего зеленого чая. В голове было светло. Поджелудочная железа не напоминала о своем существовании. Может, и прав Бадмай Владимирович, что именно калмыки знают секрет того, как крепко пить, вкусно есть и не ощущать неприятных последствий.
Он раскрыл тонкую папку с надписью от руки. Юрий Федорович уже узнавал изящный почерк Батая, перестав удивляться тому, как красиво научился писать некогда безграмотный сын и внук кочевника-калмыка.
Павел Воронов.
«Воронов Павел Алексеевич, родился 29 декабря 1886 года в семье потомственных дворян Костромской губернии. В 1904 году поступил в Морской кадетский корпус, после окончания был назначен на крейсер «Аврора». Участвовал в походах за границу. В ноябре 1908 г. участвовал в спасении жителей Сицилии, пострадавших от землетрясения. Мичман Воронов за этот поход был награжден медалью».
Далее, после сухого языка документа, фиолетовыми чернилами, явно перьевой ручкой, судя по давно выцветшей бумаге, лет тридцать назад, Батай приписал к справке:
«Когда они познакомились? Вскоре после Мессинского землетрясения, по-видимому. Не приезжал ли он на яхту «Штандарт» для сбора пожертвований в помощь пострадавшим на Сицилии? На острове он был в составе экипажа крейсера «Адмирал Макаров». Экипаж (естественно, офицерский состав) выступил с такой инициативой, которая была горячо поддержана царской семьей.
В глазах романтической девушки, каковой, конечно же, была великая княжна, мичман был героем. Как он выглядел? Мне почему-то кажется, он был похож на мичмана Панина из одноименного фильма, то есть на актера Вячеслава Тихонова».
Эти строки написаны в дни премьеры фильма на советском экране. Разница только в том, что мичман Панин был из простолюдинов, революционер-большевик, а мичман Воронов – из потомственных дворян, убежденный монархист. Да и как не быть монархистом, если ты без памяти влюблен в великую княжну.
«В юности, в переулке у дома Ипатьевых, даже я, потомок кочевников, почти безграмотный красноармеец, будущий большевик и чекист, ощущал себя монархистом, когда видел ангельские лица в окне или слышал дивное пение Ольги Николаевны, ее завораживающий, низкий голос…»
«Продолжаю выписки из досье на отдельной страничке. По правилам читального зала спецхрана Государственной библиотеки имени Ленина, если записываешь фрагменты из книг этого специального хранения, записи визируются дежурным старшим библиографом. Так что далее – сухие факты, необходимые мне для научно-исторической работы. Из дневников великой княжны Ольги Николаевны Романовой:
1913—1914 гг.
Запись от 14 октября 1913 г.
«Благотворительный бал в Ливадии… С тетей Ксенией и Ириной поехали на благотворительный бал в Народный дом… Вернулись после II часов. Очень было весело.
Первая кадриль с князем Трубецким… С. мое видела раз в кадрили… Встретились – какой-то грустный».
Далее на отдельной странице, уже без печати на углу листа спецхрана ГБЛ – запись синими чернилами простой перьевой ручкой без указания года записи:
«Что значит «Мое С.»? «Мое счастье», но может быть и «мое Солнце», а еще вероятнее – «мое Сокровище». Учитывая, что в дружной семье Романовых царили необычайно ласковые, теплые отношения, обращения сие нетрудно предположить.
Увидев однажды и полюбив со всем пылом юной, чистой, никого еще не любившей девочки, Ольга с трудом терпит день, который проводит хотя бы без мимолетной, вроде бы случайной встречи. Я не записал это в читальном зале, но приписываю здесь же по памяти: в дневниках Ольги часто встречаются фразы: «Гадко без С., ужасно», «Без него пусто», «С. не видела, и грустно». Но иногда судьба благосклонна к влюбленным, и тогда: «Ужасно рада видеть его», «До обеда на палубе сидела и, наконец, мое любимое С. (скорее все же «сокровище») пришло». Раз на палубе – значит, описаны события и встречи на яхте «Штандарт». Стало быть, Воронов уже переведен в вахтенные начальники императорской яхты… Счастлива, конечно же, от мимолетных встреч не только она, но и он. Она фиксирует в дневниках, как при встрече его мужественное лицо озаряет счастливая улыбка. Но – лишь обмен улыбками. Нельзя даже обрывками фраз.
Не ровнюшка, – это слово я потом слышал от одной русской девушки. Я ей нравился. Но я был молодой чекист, а она – юная дворяночка. Только моя дворяночка имела в виду другое: она была приговорена к ссылке с полной конфискацией как чуждый элемент, у нее не было будущего, у меня же – молодого офицера-чекиста, большевика, вся жизнь впереди – не стоило, считала моя незадавшаяся невеста, портить мне карьеру. «Не ровнюшки мы…» Я так и не женился. Перед глазами всегда был мой Ангел. И ту дворяночку я не любил, а если и любил – то отраженным светом. А свет тот был – Ангел. Царевна Ольга Николаевна.
Мне так и не понятно, предпринимал ли мичман какие-то шаги для объяснения с Ольгой или с государем? Если да (что можно предположить при его решительном характере) – то скорее всего, результатом объяснения с родителями возлюбленной стала… его помолвка с Ольгой Клейнмихель, фрейлиной Ея Императорского Величества. 19 декабря 1913 года, когда царская семья возвратилась из Крыма в Царское Село, Ольга узнает, что ее «С.» женится на Ольге…
Но – Клейнмихель… Запись в дневнике царевны меня потрясла до глубины души: «Пошли ему Господь счастье, любимому моему. Был бы он доволен».
Ангел, Ангел, Ангел…
На свадьбу мичмана «Штандарта» прибыл сам государь император со всей семьей.
Далее подшита страничка записей, сделанная в Спецхране ГБЛ, выписка из дневника Ольги:
«Благословлять новобрачных приехали императрица и великий князь Александр Михайлович. Далее страничка с цитатой, заверенная печатью Спецхрана:
«Поехали в полковую церковь благословлять, на свадьбу Павла Воронова и Ольги Клейнмихель». Впервые в дневниках появляется его имя – эти слова написаны на страничке записей в Спецхране на полях рукой Батая. «Дай им Господь счастья. Оба взволнованы… Ездили к Клейнмихелям».
Далее идет машинопись – видимо, много позднее страничка сделана самим Батаем, напечатано с опечатками: «Сразу после свадьбы Павел Воронов был назначен вахтенным начальником на императорскую яхту «Александрия». После этого они виделись редко, пока война и вовсе не разъединила несчастных влюбленных.
«Спаси его, Господи» – вновь и вновь доверяет дневникам свое беспокойство о любимом Ольга Николаевна.
К судьбе моего Ангела я еще вернусь в своих записях. Помечу, может быть, как сигнал для будущих разысканий: есть воспоминания мичмана Добровольческой армии, где упоминается его тайная поездка с капитан-лейтенантом П. Вороновым в Тобольск, неудавшаяся попытка освобождения царской семьи группой моряков-монархистов. Однако других подтверждений, кроме мемуаров мичмана Фролова из Тургеневской библиотеки в Париже, мне отыскать не удалось.
Что же касается приезда Воронова в Екатеринбург, то там я его сам видел и могу клятвенно сей факт подтвердить. И не только видел…»
Глава сорок девятаяПодвиги Геракла
Употреблять на ночь шотландское виски русский офицер может лишь в одном случае: если утром не опохмеляется водкой с пивом, а как европейский человек выпивает чашку кофе с молоком.
Большую часть жизни полковник службы внешней разведки провел в Европе, преимущественно в Западной. И чашка кофе с молоком по утрам давно стала частью ежедневного ритуала. Но и жиденькая английская овсянка утютненько улеглась на дно желудка, всего 6—7 часов назад измученного двумя порциями шотландского виски.
«Надо привыкать к стране пребывания», – подытожил Геракл свои мысли.
Страной пребывания, а если точнее – его новых приключений, должна была стать Шотландия.
Теперь подытожим первый этап работы.
Князь сообщил ему, что Осинский не требует личной встречи. Попросил встретиться с новым экспертом по безопасности хранилища в Эдинбурге, поставить ему техническое задание, сопроводить в замок в двадцати километрах от столицы Шотландии, провести совместную проверку постановки дела и уже тогда доложить свои предложения…
До встречи с Князем оставалось полчаса…
Глава пятидесятаяПрофессор Милованов-Миловидов
– Зачитались? – в юрту заглянул излучающий доброжелательность и приветливость Бадмай Владимирович.
– Очень любопытно. Но тут еще много бумаг, мной не прочитанных. А время позднее.
– Вот и я думаю. Папка старика Батая войдет в твой вместительный портфель. Я недаром попросил прихватить с собой твои последние книги, «Пассионарная Россия» и «Обретение гармонии» – о ювелирном искусстве. Книги я переложу в свой кейс, а ты положи в портфель папку нашего мемуариста.
– К чему такие предосторожности?
– Дочитаете документы – поймете, – почему-то опять перешел на «вы» Бадмай Владимирович. – Сейчас мы едем в Элисту, в гостиницу Всемирного шахматного центра. Там у вас будет возможность дочитать переданные вам документы о красивой и романтической любви. К обеду подъедете ко мне в резиденцию, и я дам вам возможность познакомиться с уголовным делом, возбужденным по факту убийства и ограбления ветерана труда Батая. На полчасика заглянем к президенту Люмиджинову – расскажете ему о промежуточных итогах вашей историко-познавательной поездки. И вас повезут на охоту.
– Я, вообще-то, не охотник, не рыбак. Вам бы сюда моего друга, писателя Валерия Поволяева, он бы душу отвел, – тоже перешел на «вы» Командир.
– И его пригласим. И для него историю найдем. Он ведь книгу о Каппеле написал? Так? А у нас недавно умер известный в республике краевед, завещал местному музею свои мемуары. Сотрудники заглянули в них – оказывается, старик в юности служил у Каппеля вестовым. Память у калмыков хорошая. Много в мемуарах неизвестных фактов. А вам отказываться от охоты не советую. Это обычай – соколиной охотой гостя радовать. Стрелять тебе не придется. Знаю, что надоело.