Но, может быть, у нас есть возможность уточнить этот вопрос за счет локализации места битвы? Так, как делали историки, привязавшиеся к нечаевскому Куликову полю. Правда, мы уже видели, что у них результат получился сомнительный: «Засадный полк» пришлось загонять на левый фланг, несмотря на то, что большинство сведений локализует его все же на правом. Но все же…
Посмотрим, что же мы знаем о поле боя. Для начала укажем еще на одно место в том же самом Сказании, которое опровергает «школьную» схему расположения войск. Это знаменитое «гадание Боброка». Ночью перед боем Дмитрий Волынский вывозит будто бы своего тезку Дмитрия Московского в чисто поле между расположением обоих войск и показывает ему приметы. И что же они видят?
«…Став посреди обоих плъков и обратився на плък татарскый, слышить стук велик и кличь, и вопль, аки тръги снимаются, аки град зиждуще и аки гром великий гремить; съзади же плъку татарьскаго волъци выють грозно велми, по десной же стране плъку татарскаго ворони кличуще и бысть трепет птичей, велик велми, а по левой же стране, аки горам играющим — гроза велика зело; по реце же Непрядве гуси и лебеди крылми плещуще, необычную грозу подающее».
Обратили внимание? Непрядва упомянута, когда речь идет о татарах. То есть она находится никак не за спиной русских! К ним-то Дмитрий разворачивается позже, и видит, что там «бысть тихость велика».
Понятно, что «гадание» — сугубо литературный прием. Однако же Непрядву в нем автор почему-то использует при описании расположения татарского стана. Кроме того, в некоторых вариантах Сказания «трупия же мертвых обапол реки Непрядни, идеже была непроходна, сиречь глубока, наполнися трупу поганых». Традиционно считается, правда, что это удар «Засадного полка» загнал в Непрядву прорвавшихся татар. Но такая версия — именно версия, не подкрепленная свидетельствами документов. Так что вполне возможен и другой вариант: Непрядва была в тылу у татар, и их туда загнали, уже разбив и преследуя. Либо они стояли к реке левым флангом, и их трупы по обоим берегам реки — последствие удара «Засадного полка» не в тыл, а в лоб левому флангу Мамаева войска. В любом случае, местоположение русского войска с Непрядвой в источниках никак не связывается. Это про поле говорится, что оно было у устья Непрядвы, а не про позиции москвичей.
Где располагалось Куликово поле?
Что же касается самого поля, то под этим наименованием раньше фигурировало значительно большее пространство. К примеру: «Куликово поле, урочище, Тульской губернии, в Епифанском уезде, простирающееся от вершины рек Упы и Зуши к востоку даже до Дона и вмещающее в себя, кроме оных рек, множество других рек, вершины и все течение реки Непрядвы, со впадающими в нее речками»{256}. Можно представить, что автор словаря опирался на упоминавшуюся выше «Книгу Большому Чертежу», словесное описание не дошедшей до нас карты России, составленной в 1627 г. в Разрядном приказе по распоряжению государя Михаила Федоровича. Причем карта эта опиралась на более старую. И интересовали ее составителей именно те сведения, которые связаны «с обороной юга от татар и с организацией сторожевой и станичной службы»{257}. Поэтому, составлял он в первую очередь список «теми тремя дорогами рекам и колодезям, и на реках татарские перевозы и перелазы, которыми татаровя приходят на Русь»{258}. Речь идет о Муравской, Изюмской и Калмиюсской дорогах.
Так вот, там говорится: «А Тула город каменной, стоит на реке на Упе, на левом берегу, а Упа река вытекла от Куликова поля с Муравского шляху»{259}. В другом же списке перед словами «от Куликова поля» стоит «из Волово озера от верху речки Непрядвы, и реки Мечи, и реки Соловы, и Плавы от дороги»{260}.
Читаем дальше. «А ниже Березуя версты с 4 с правые стороны пала речка Иста в Оку, а вытекла из Куликова поля от Пловы… А ниже Соловы верст с 6 и больше пала в Упу река Плова; а река Солова и река Плова вытекли с верху реки Мечи ис Куликова поля от Муравского шляху»{261}.
То есть надо так понимать, что истоки Упы, так же как ее притоков Плавы и Соловы, и правого притока Оки — Исты, находятся в пределах Куликова поля. И там же расположены истоки реки Мечи.
Кроме этого, в книге сказано: «А ниже Мценска пала в Зушу речка Снежеть, а вытекла речка Снежеть из Куликова поля, из под Новосильские дороги, что лежит дорога с Ливен и из Новосили на старую Кропивну»{262}. От истоков Снежеди же до истоков Мечи километров пятьдесят. А от Дона — все 120 км.
Кстати, я не ошибся, написав название реки через «д», а не «т». Тут классный пример того, как названия по карте кочуют. Потому что есть на нынешней карте и река Снежеть, через «т», как в книге, но впадает она в Десну. А река Снежедь через «д» в «Книге Большому Чертежу» тоже упоминается. Только там как раз она впадает в Десну («Карачев на реке на Снежеде. Снежедь под Брянском в Десну, от Карачева 60 верст»){263}. Просто за неполные четыре века две реки поменялись буквами в своих именах. А теперь представьте: находит современный исследователь сообщение о некоем событии, произошедшем на реке Снежедь, и доблестно начинает встраивать его в историю Рязанской земли. А оно-то было в Брянской! Ну, хорошо, тут «Книга Большому Чертежу» сохранилась. А если бы нет? Может, у нас и с Куликовым полем ничего не получается, потому что Непрядва и Меча на самом деле — не те?
Про Непрядву, кстати, «Книга Большому Чертежу» не говорит, что она расположена в пределах Куликова поля. Только в описании Дона говорится, что «ниже Епифани, с правые стороны верст с 5, пала речка Непрядва от Муравского шляху»{264}. Правда, с тех же времен есть другие документы, в которых Непрядва с Куликовым полем связана. К примеру, в Писцовой книге Епифанского уезда 1627–1630 гг. написано: «В Себинском стану на Куликовом поле порозжие земли, что бывали в поместьях. Гавриловское поместье Вавилова жеребей пустоши Дикого поля на речке на Непрядве и на речке Буйце…»{265}. В Межевой книге за те же годы: «Межа Куликову полю епифанцов разных помещиков и порозжих земель з диким полем»{266}. Разграничивали земли князь Роман Болховский и подьячий Василий Бурцев. Межу они провели так: от верховьев ручьев (не указано, каких) к Непрядве, потом на другой берег реки, вверх по течению, назад, на левый берег и до реки Деготенки. Все, что справа, отводилось помещикам Шевыревской слободы, слева же оставались «дикое поле и дубравы государевы»{267}.
В Писцовой книге за 1669 г. указаны границы создаваемого Богородицкого уезда: «Межа же города Богородицкого Куликову полю от первого урочища, от двух колодезей, что вышли из частого березника и впали в реку Непрядву. И от тех колодезей вниз рекою Непрядвою до реки Дону, а от устья реки Непрядвы вниз рекою Доном до лощины, что пониже Татинова броду и вверх лощиною на дуб, на нем грань. А с того дубу вверх по Куликову полю через Татинскую дорогу на березу, на ней грань. А с тое березу прямо на сухой осиновый колок. А с осинового колка через большую Татинскую дорогу и через речку Смолкою прямо лощиною межа дву верхов дуб кривой, на нем грань. А с того дуба через отвершок по Куликову полю березу, на ней грань, до орлово гнездо. А с тое березы подле Донковской дороги, что ездят с Буйца в Донков, на дуб развиловский, на нем грань»{268}.
Это восточная граница. Причем начинается она, как мы видим, все же на левом берегу Непрядвы. И на юг идет по крайней мере до Смолки. На западе же граница уезда идет с реки Упы через верховье реки Мечи, Рогачевую дуброву, Суходол (Сухие Плоты) к верховьям реки Ситки (правый приток Непрядвы) и дальше — к Смолке. Таким образом, граница Богородицкого уезда практически совпадает с границами Куликова поля.
Наконец, в послушной грамоте Алексея Михайловича Тульскому Предтеченскому монастырю от 23 апреля 1675 г. говорится: «В Епифанский уезд в пустошь Дикое поле промеж Епифанского и Ефремовского уездов, что в Куликовых полях за речкою Непрядвою по обе стороны речки Ситенки»{269}.
Южную границу еще можно уточнить. В этом помогают рукописные карты. На карте Епифанского уезда второй половины XVIII в. надпись «Куликово поле начинается у правого берега р. Сукромны, впадающей в Дон в 15 км выше устья Непрядвы, идет почти параллельно течению Дона и заканчивается за р. Рыхоткой, покрывая расстояние примерно 40 км»{270}. На карте Донковского уезда примерно того же времени «к югу от р. Рыхотки имеется циркульная надпись: „Часть поля Куликова“»{271}. Наконец, атлас Тульского наместничества 1727 г. указывает: «В здешнем уезде находится и известное по истории Куликово поле между реками Доном и Непрядвою в пятнадцати верстах от города; оно в окружности имеет около пятидесяти верст»{272}.
Так что, как бы там ни было, а Куликово поле как минимум до начала XIX в. (словарь Щекатова — 1804 г.) обозначает обширное пространство, тянущееся более чем на 100 км с запада на восток и примерно на 40 км с севера на юг. То есть от Дона до Муравского шляха и от левобережья Непрядвы как минимум до Рыхотки, а то и до Мечи. Место битвы может быть в любой его точке.
Еще раз о Муравском шляхе
В свете этого наиболее реальной представляется следующая версия. Мамай двигался традиционным путем — тем, что назывался потом Муравским шляхом, и которым крымские татары еще не один век ходили на Русь. Для человека, владевшего в тот момент только Крымом и Причерноморьем, маршрут совершенно естественный.
А шлях этот вел, как указано в «Книге Большому Чертежу», мимо верховьев Красивой Мечи, в междуречье Упы и Соловы, и к переправе через Упу в районе Дедилова («А дорога Муравскои шлях лежит мимо Тулы, через засеку, в Щегловы ворота. И лазят татаровя выше Тулы верст с 8 реку Шат, а перелезши Шат и речку Шиварань, лазят реку Упу в Костомаров брод против Дедилова, от Тулы 20 верст»){273}. Кстати, в конце XVI в. русские в тех краях стражу держали постоянную. Вот что написано в «Государевой грамоте в Темников князю Еникееву о посылке сторожей на польскии сторожи и запись о посылке таких же грамот воеводам украинных городов, с приложением росписей сторожам»:
«8-я сторожа у Волово озера, а сторожем на ней стояти из Дедилова четырем человеком, а беречи им до верх Непряды на большую дорогу, которою дорогою царевич приходил до тех мест до коих мест пригоже, в которых местах присмотрят»{274}. Волово озеро, как мы помним — это истоки Упы, которые располагаются как раз между истоками Мечи и Непрядвы. И, как видим, именно здесь ходили позже крымцы.
Место у Волово вообще очень удобно, чтобы именно здесь держать оборону, раз уж русские войска зашли южнее Оки. Ведь именно здесь истоки рек, текущих на восток и запад, находятся на минимальном расстоянии друг от друга. То есть Муравский шлях стиснут между Упой, с одной стороны, и Мечей и Непрядвой — с другой. Через долины же этих рек конницу особенно не погоняешь — они же лесом поросши были.
Первым, пожалуй, отметил это тульский краевед Виктор Шавырин. В своей книге «Муравский шлях» он пишет: «Единственная возможность решить вопрос: зачем Мамай забрел в глухой непроходимый угол между Доном и Непрядвой? — ответить, что он туда не заходил. Если так, то битва произошла в месте, которое никак не могла миновать Орда, а именно там, где водораздел стискивается с запада и с востока истоками Упы и Непрядвы. Т. е. к северу от села Красный холм Воловского района»{275}.
Правда, он считал, что русские пришли к этому месту по левому берегу Непрядвы. И битва состоялась там, на левобережье. При этом Шавырин считал: московские войска шли западнее шляха, для того чтобы не столкнуться с передовыми отрядами Мамая. На деле нашим тоже по буеракам было особенно-то не пошататься, если их было много. Там же еще и обоз есть, возы, которым тем более через заболоченные и заросшие лощины и долины речек не пройти.
Так не заняли ли русские войска позицию восточнее Муравского шляха, уже пройдя Волово? Тем более, это позволяло им прикрыть сразу и вторую дорогу, ведущую через Куликово поле, так называемую Дрысенскую. Предполагают, что она соединяла Ногайский и Муравский шляхи. Как мы помним, первым пользовались в основном татары, идущие с Волги, вторым — крымцы. Но в принципе никто им не мешал перекочевывать с одной на другую. И Дрысенскую дорогу (и идущую тут же Турмышевскую) русские в XVI в. тоже охраняли:
«11-я сторожа на Мечи у Турмышскаго броду; а сторожем на ней быти из Донкова, да из Епифани, да из Дедилова шти человеком, по два человека из города; а беречи им направо от Турмыша до Коня семь верст, а налево до Дрысинского броду шесть верст;
12-я сторожа на той же Мечи меж Зеленкова и Семенцова броду на пятнадцати верстах; а сторожем на ней стояти из Донкова, да из Епифани, да из Дедилова шти человеком, из города по два человека;
13-я сторожа на Вязовне повыше Вязовненскаго устья на Дрыченской дороге, от Донкова двадцать верст; а сторожем на ней стояти из одного Донкова четырем человекам;
14-я сторожа верх по Вязовне на Турмышевской дороге, от Донкова двенадцать верст; а стояти сторожем из одного Донкова трем человекам»{276}.
Вот и представьте: русские выходят к Волово и узнают, что Орда — за Мечей. Но куда она пойдет дальше и каким путем? Самое логичное — зайти на Куликово поле в верховьях Мечи и Непрядвы и встать там. Где бы враг ни пошел, всюду его можно перехватить.
Мамай при такой ситуации не мог оставить русских в стороне, потому как это давало им возможность ударить ему в тыл. Он должен был войти в междуречье Непрядвы и Мечи. Причем двигаясь с северо-запада. Тогда-то как раз Непрядва оказывалась слева от ордынцев. Больше того, она могла оказаться и за спиной. Если посмотреть на карту верховьев Упы, Мечи и Непрядвы, нетрудно заметить, что войти на Куликово поле можно только из района Волово. Так что наступающий будет двигаться именно с севера-северо-запада. При этом у русских вполне нашлось бы даже и сегодня, куда конницу запрятать. Взгляните, к примеру, туда, где на карте пос. Куприн.
Там и до сих пор у оврага, образуемого небольшим притоком Непрядвы, лески обозначены. Кстати, как раз на правом фланге русского воинства. Поставь туда конницу, и как прекрасно она ударит в тыл противнику, прорывающемуся в узкий проход между двумя оврагами! При этом много шансов, что заранее противник ее там не обнаружит. Ведь ему туда просто не для чего будет соваться. С той стороны же русских не обойдешь, раз там овраг с речкой. Правда, такая атака будет вестись не в северном направлении, так что требованию «духа южну» версия все равно не удовлетворяет. Да и до Дону далековато.
Зато становится очевидным, почему Дмитрий из Коломны на запад забирался. Для многих исследователей это представлялось загадкой. «Почему Дмитрий отказался от переправы через Оку около Коломны и предпочел совершить кружное движение примерно на 60 километров в сторону от Коломны, вблизи устья Лопасни?» — удивлялся полковник А. А. Строков{277}. И предполагал (о чем я писал выше, в главе, посвященной разбору источников), что московский князь пытался обойти владения Олега Рязанского. Было время, и я склонялся к этому же объяснению. Тем более что границы Рязанского княжества для той поры точно не определены, и, вполне возможно, Дмитрий земли Олега Ивановича на самом деле обошел.
Но теперь становится ясным, что никаких надуманных объяснений и не требуется. Просто, очевидно, Дмитрий шел перекрывать Муравский шлях, по которому и должен был наступать Мамай.
А что касается местоположения полка Боброка… Ну, это же я просто первую попавшуюся версию выдвинул, которая в глаза бросается. Можно резерв было спрятать и где-нибудь у речки Филипповки, к примеру, не перед, а за правым флангом. Тогда это будет именно резерв, а не засада. Засаду вообще бессмысленно ставить за расположением собственных войск. Это же нужно заранее планировать, что именно здесь враг и прорвет оборону. А если бы он сделал это не на левом, а на правом фланге (при традиционной схеме построения и традиционном месте)? Или Дмитрий проявил высшую полководческую мудрость и специально поставил на левом фланге самые слабые части, чтобы заманить противника? Кстати, даже как-то странно, что никому не пришло на ум объявить московского князя достойным наследником мудрости Ганнибала. Тот, если помните, специально поставил под Каннами слабый центр и сильные фланги, чтобы окружить римлян.
Но никто о полководческом таланте Дмитрия Ивановича как-то не говорит. Видимо, не знали за ним такой «слабости». Да нет, конечно, это был не засадный, а резервный полк. Просто русские сперва перемололи основную массу противника, втянули в бой все его силы, а потом свежая конница атаковала. Это же азы военной тактики!
У Старого Донкова
Сразу скажу: у меня нет стопроцентных доказательств, что битва была именно в верховьях Непрядвы. Думаю, при таком ограниченном наборе источников, который имеется в распоряжении историков, можно найти еще не одно такое место. Я просто указываю на наиболее вероятный вариант, соответствующий максимальному количеству данных.
Есть еще гипотеза А. Ю. Низовского и П. Ю. Черносвитова{278}, что сражение было в излучине Дона у речки Рыхотки. Основания у этой версии достаточно неплохие. Причем те, которых сами авторы почему-то не указывали. Дело в том, что, по «Книге Большому Чертежу» южнее устья Рыхотки располагался брод через Дон. Вот что там написано: «А по правой стороне Дону ниже Нижних Табалов, пала в Дон речка Рыхоть, от Табалов верст с 5. А с Нагаискои стороны, против Рыхоти, пала в Дон речка Поники; а ниже тех речек на Дону Тараева гора, от старого Донкова 2 версты; а ниже горы на Дону брод. А ниже того 18 верст, с правой стороны, пала в Дон речка Вязовка. А на усть Вязовки, с Крымской стороны, поставлен город новой Донков перенесен с старого места 20 верст»{279}. Ни про какой брод выше по Дону в описи ничего не говорится. Татинский брод, который обычно считают местом переправы русских, упомянут только в писцовых книгах. Что, кстати, может вполне свидетельствовать: он имел скорее местное значение, и значительных сил через него переправить было нельзя. Старо-Данковское же городище раскопано у нынешнего села Стрешнева. Стало быть, переправившись там, русские войска окажутся как раз в излучине Дона между нынешними селами Бегичево (интересное название, да, это не в честь того Бегича, который бит на Воже?) и Полибино.
Если Мамай шел Турмышской дорогой, то он как раз сюда и должен был выйти. Потому что, если судить по росписи стражей, в междуречье Мечи и Вязовки Дрысенская и Турмышская дороги перекрещивались. Дрысенская пересекала Мечу ближе к Дону, чем Турмышская («беречи им направо от Турмыша до Коня семь верст, а налево до Дрысинского броду шесть верст»). Но уже при переправе через Вязовку ситуация менялась. Роспись указывает: «13-я сторожа на Вязовне повыше Вязовненскаго устья на Дрыченской дороге, от Донкова двадцать верст… 14-я сторожа верх по Вязовне на Турмышевской дороге, от Донкова двенадцать верст». То есть от расположенного в устье Вязовни нового Донкова до Турмышевской дороги на восемь верст ближе, чем до Дрысенской. Похоже на то, что Дрысенская шла с юго-востока на северо-запад (то есть, вероятно, именно соединяла Ногайский шлях с Муравским), а Турмышская вела с юго-запада на северо-восток. Доказательств у меня нет, но логично было бы предположить, что шла она к старому Донкову, к броду.
Кстати, Низовский и Черносвитов считают: на месте нынешнего Данкова тогда был город Чур-Михайлов. Название это всплывает в Сказании, где есть видение некого Фомы Кацыбея, поставленного великим князем на стражу на реке Чуре Михайлове: «Мужь некiй, именемъ Фома Кацыбей… поставленъ бысть стражемъ отъ великого князя на реце на Чюре Михайлове на крепкой страже от Татаръ»{280}. Есть это же название и в «Задонщине» («У Дона великого стоят татарове поганыи цар Мамай на реце Мечне, межи Чуровым и Михайловым»), но только в Синодальном списке XVII в. И если учесть, что автор списка считал Чур-Михайлов расположенным на Мече, да еще и делил его на два различных объекта, нетрудно предположить тут как раз обратное заимствование из Сказания, причем, совершенно неправильно понятое.
Что город Чур-Михайлов существовал и располагался в районе верхнего Дона, подтверждает «Хождение Пимена в Царьград». Описывая путешествие митрополита (который, как мы помним, самовольно взобрался на это место, а потому, чувствуя себя неуверенно, аж трижды ездил к патриарху), совершенное в 1389 г., неизвестный автор пишет: «В четверток же приидохом к реце к Дону и спустихом суды на реку на Дон. И в вторый день приидохом до Чюр Михайловых, сице бо тамо тако нарицаемо есть место, некогда бо тамо и град был бяше».
Обращаю ваше внимание: город там был. То есть в 1389 г. его уже не существовало. Причем исчез он явно уже приличное время, поскольку автор «путевых заметок» сообщает: город был некогда. То есть, в соответствии с правилами русского языка, неизвестно когда. Если так, ничего удивительного, что авторы Сказания в XVI в. не очень знали, что это такое. И уж тем более этого не знали те, кто еще через век писали Синодальный список «Задонщины». С другой стороны, в конце XVI в. на Вязовке стояла стража. Для автора той поры вполне логично было предположить, что и во времена Дмитрия она располагалась там же.
Местность между Вязовкой и Рыхоткой позволяет расположить резерв за правым флангом, вверх по Дону. Особенно если сдвинуть место расположения войск южнее Полибино. А как раз у этого села, если верить карте, и сегодня есть лесной массив.
Кстати, обращу ваше внимание на еще один момент, связанный с путешествием Пимена. Через восемь лет после Куликовской битвы русский митрополит поплывет вроде бы мимо ее места. И что? Логично бы было предположить, что он остановится здесь и службу отслужит. Но вроде этого не происходит. Лишь только позже, когда караван уже дошел до Чур-Михайлова, «помолились, поцеловали крест, и с радостью и умилением проводили нас епископы, и архимандриты, и игумены, и священники, и иноки, и бояре великого князя Олега Ивановича, поцеловались все святым целованием, и отсюда провожающие возвратились восвояси». При большом желании можно, конечно, считать, что это и есть молитва на поле боя (тогда оно именно у Старого Донкова). Но все же скорее митрополит и его люди просто помолились перед началом путешествия по воде. Тем более они расставались тут с сопроваждающими.
Другие версии
В свое время я предполагал, что сражение шло между реками Смолка и Курца, и русские стояли спиной к Дону. Это как раз там, где расположен Красный холм, на котором будто бы стоял Мамай (хотя, как мы видели, свой Красный холм есть и у Волово).
Я допускал, что Мамай шел по Турмышской дороге к бродам через Дон (тем самым, которыми переправились русские), а Дмитрий поставил свои войска сбоку. С одной стороны, противник не мог их пройти, чтобы не оставлять в тылу. С другой — Дон за спиной придавал русским уверенность, что их не обойдут. Потому что расположение войск невдалеке от бродов порождало опосение, что кто-нибудь ударит в спину.
При расположении русских войск спиной к Дону вполне можно было найти место и для сведений о размещении полка Боброка вверх по Дону. Только с проклятым южным ветром в спину никак не удавалось справиться.
Но при этом оставался не решенным один из самых серьезных вопросов: как ко всему этому привязать Красивую Мечу? Ведь она фигурирует уже в Краткой повести. До этой реки русские преследуют разбитых мамаевцев. Но Меча от традиционного поля боя расположена в полусотне километров. От предлагавшегося мной двадцать лет назад места у Курцы — немногим меньше. Это что же, после трех часов жестокого боя — а даже ранние источники, типа Новгородской первой, говорят о длительном сражении («и бысть брань на долгъ час зело») — русские воины нашли силы еще и на преследование? Ну, они-то, может, и нашли бы, но их кони… По определению академика Рыбакова, день конного пути с использованием сменной лошади («о дву конь») позволял покрыть 70–80 километров. Исходя их этого, определялось расстояние между двумя почтовыми станциями при ямской гоньбе. Так что явно нереально. Почему, думается мне, Татищев и перенес само сражение на Мечу («И бысть тяшчайший бой у реки Мечи»). Все-таки в его времена люди еще понимали, что лошадь — это не автомобиль. Я тоже в ранние годы этого не осознавал. А большинство историков, похоже, так и не научились считать.
Вот от места в верховьях Непрядвы до Мечи (а тем более до ее притоков) как раз недалеко, километров десять — пятнадцать. На такое расстояние преследовать противника после боя еще можно.
Булгарские источники перемещают битву к Мече, располагая поле между Мечей, ее притоком Птанью и Вязовкой. Это решает вопрос о преследовании. И конницу там можно расположить справа (правда, не вверх по Дону), и удар наносить на север. Но чтобы притянуть сюда Непрядву, приходится изобретать историю, что раньше Непрядвой называлась Вязовка. В принципе переименование вполне могло быть. Я же рассказал вам про Снежеть и Снежедь. Но переименование Непрядвы ничем, кроме самих болгарских источников, не подтверждено. Да и там оно, честно говоря, сомнительно. Ведь, как утверждают Бегунов и Нурутдинов, Дмитрий Иванович переименовал Каенсу (Березовую речку) в Нимрад после сражения, когда бывшей речке Нимрад (по-булгарски «Полувода», т. е. река с невкусной водой), расположенной на поле битвы у Мечи, дал имя Перехвал, похоронив там славных русских пехотинцев{281}. Но в этом нет ровным счетом никакого смысла. Превратить Нимрад в Перехвал — это запросто (хотя у Перехвала смысл-то какой-то насмешливый: перехвалили, мол). Но зачем нужно старое название переносить на новую реку? Чтобы запутать будущих историков?
Тем более, название Непрядва с Нимрадом совершенно несозвучно. И значение — тоже. По этимологическому словарю Макса Фасмера, Непрядва — не прыгающая, не текущая, т. е. медленная река. Происходит от «Непреды, род. п. — дъве от предати „прыгать“, предъ „течение“ (см. пряда́ть, пруд)… Ср. пряду́н „водопад“». Прошу прощение за традиционную замену «ятя» на «е». С «ятем» было бы еще понятнее, так как эта буква вполне могла при произношении в «я» превращаться. К примеру, я уже писал, что Рязань писалась в различных летописях и через «я», и через «ять» (а иногда и через «е»). Так что русское название имеет четкую этимологию, никак не связанную с невкусностью ее воды. Относительно Красивой Мечи — Кызыл Мичи (Красивый Дубняк) можно допустить изменение названия по созвучию. Тем более, нормальной русской этимологии нет. Есть только удмуртское «мечь» — крутой, но что-то я не слышал, чтобы удмурты жили на Дону. А вот относительно Непрядвы нужно признать сведения «Нариман тарихы» крайне сомнительными.
Есть еще версия К. П. Флоренского и В. А. Кучкина о том, что битва проходила на левом берегу Непрядвы{282}.
Строится она на основании тех документов, в соответствии с которыми тела татарские после сражения лежали по обоим берегам Непрядвы (Лицевой свод Сказания). И на том, что на карте Епифанского уезда в 1785 г. на правобережье Непрядвы аж до Смолки никакого леса нет, а на левом берегу имеется. Вот только Лицевой свод — это XVI в., а карта — XVIII. Так что доказать на их основе что-то относящееся к XIV тяжеленько.
По балкам и дубравам
У всех перечисленных версий, какие бы у них ни были слабости, все же есть очевидное преимущество перед официальной. Они имеют подтверждение в целом ряде источников. Официальная же версия базируется фактически только на одном факте: битва была у устья Непрядвы. Все остальное — чистые домыслы. Причем, используя, к примеру, татищевскую версию построения войск, поздние исследователи «не замечают» его рассказа о том, что битва продолжалась длительное время после атаки «Засадного полка». И что велась она на берегу Мечи.
И все же глянем, что там, на традиционном месте.
Выясняется очень любопытная картина. Стараниями экспедиции (нужно отдать им должное) были проведены подробнейшие исследования почвы и содержащихся в ней органических следов. В результате выяснили, где росли в то время леса, а где их не было.
Начать с того, что, по утверждению Н. А. Хотинского, «изучение… балок Куликова поля показало, что за последние тысячелетия форма их почти не изменилась…»{283}. Это нужно запомнить. Значит, если мы в настоящее время находим в каком-нибудь месте овраг или долину реки, стало быть, и в интересующее нас время они там были. «Все эти исследования показывают, что рельеф Поля во время битвы был примерно таким же, как и теперь»{284}. Больше того, в соответствии с теми же исследованиями, «во время сражения глубина балок была ниже 2,5 м от современной дневной поверхности; многие балки были увлажнены и даже заболочены»{285}.
Далее, А. Л. Александровский составил карту распределения почв в этом месте. Хотинский пишет, что с помошью этой карты можно утверждать: «Куликовская битва могла происходить только на правобережье Непрядвы, где степь преобладала»{286}. Это тоже важно, поскольку делает совершенно невероятной версию Кучкина относительно сражения на левобережье Непрядвы в ее устье. И ставит под сомнение версию Шавырина. Впрочем, относительно последнего — не факт. Почвенные карты все время печатают только для низовий Непрядвы, хотя, если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, сделаны-то они для значительно большей территории.
Теперь посмотрим на карту традиционного Куликова поля времен его максимального облесения.
Что мы видим? На левом берегу лесов много. Но и на правом их тоже достаточно. Главное, поле здесь все изрезано балками. И балки эти все были заросшими лесом. Свободного пространства и тут мало. Причем в традиционном месте, между Смолкой и Нижним Дубиком, — дела совсем плохи. Здесь балки практически смыкаются, оставляя только маленькие проходы, которые в случае чего легко блокируются даже небольшими силами. Относительно приличное место — только в западном углу, у поворота Непрядвы. Или между Смолкой и Курцой. Но все равно, для нормальных боевых действий это очень маленькие пятачки. «Водоразделы… рассечены густой сетью балок, которые скорее всего, были облесены. Поэтому участки водораздела, которые могли служить местом проведения битвы, оказываются небольшими по площади (ширина 2–3 км)», — пишет Александровский{287}.
1 — леса на склонах балок и речных долин (серые лесные и в отдельных случаях дерново-подзолистые почвы); 2 — водораздельные дубравы (темно-серые лесные почвы, а также проградированные черноземы и темно-серые лесные почвы в комплексе с черноземами перерытыми); 3 — места облесения поймы; 4 — черноземная степь
Те, кто продолжают утверждать, что битва была здесь, заставляют конницу доблестно скакать по балкам. Александровский же, чтобы хоть как-то спасит традиционную версию, вынужден отметить, что «это может служить основанием для корректировки масштабов самой битвы»{288}. Именно отсюда на самом деле и растут ноги у новой версии господ Гоняного и компании: в сражении участвовали 10–15 тыс. человек. Больше, на самом деле, здесь не разместить. На самом деле и 15 тыс. — тоже. Это явно не поле для боя.
Хочется еще сказать о переправе через Дон, о тех самых Татинских бродах. Обратите внимание: по Дону, и выше, и ниже слияния с Непрядвой, отмечены пойменные леса. К тому же правый берег обеих рек в этом месте высокий, 5–6 метров{289}. А левый — низкий. Причем в это время климат был более влажный, так что, вполне вероятно, пойма была мокрой. Так что, получается, Дмитрий повел свои войска на низкий и мокрый берег Дона, чтобы после переправлять их через залитую пойму и заставлять карабкаться на косогор. Ну, очень логичное решение!
Интересно, что руководство Верхне-Донской экспедиции само, судя по всему, понимает: ищут они не там. Не зря же М. П. Гоняный в одном из своих интервью сказал: «Куликово поле примыкает к такой уникальной географической территории, как Муравский шлях. Дело в том, что это степной язык, безлесный, заросший ковылем, достаточно ровный, проходящий в верховьях реки Красивая Меча, Плава, Солова, Упа, Осетр, и достигающий практически современного Зарайска. Этот степной клин был очень удобен конному воинству и тем табунам, которые любого кочевника всегда сопровождали. Коня накормить запасами крестьянских хозяйств, когда в табуне тысячи лошадей, невозможно… И Мамай ничего не выдумывал, он шел проторенной дорогой, которая была известна его предкам»{290}.
Конечно, когда результаты археологических сезонов такие… Гоняный говорит: «Буквально год назад (интервью давалось в 2002 г. — Примеч. авт.) нам повезло. Мы в самом интересном с точки зрения географии и ландшафта месте, на участке между верховьями балки Рыбий Верх и отрогом речки Смолки, где в древности было 400–500 метров безлесной территории, нашли бесспорную находку — железную пластину от пластинчатого доспеха, пластины которого не клепались между собой, а связывались ремнями»{291}. На следующий год в 13 метрах от этой пластины нашли обрывок кольчуги. И рядом с этими двумя находками — подпружную железную пряжку, которой крепилась упряжь всадника. «Нахождение трех вещей друг от друга в 15 метрах — это, на мой взгляд, реальные свидетельства о том, что мы на месте какого-то военного столкновения… По нашим предположениям, именно на этом самом узком месте и происходили первые сшибки конных воинов. Они налетели друг на друга, стукнулись, и отскочили в стороны. А потом русские, находясь на участке северо-западнее от этого узкого рукава, могли немножко отступить к основной массе войск… Чуть северо-восточнее располагался массив Зеленой Дубравы… В районе Зеленой Дубравы нами обнаружены два бесспорных железных боевых наконечника стрел, в районе Хворостянки обнаружен еще один наконечник, обломок лезвия с саблей и фрагмент лезвия боевого топорика. Это может указывать на то, что сражение происходило и чуть южнее того участка, где мы работали в этом и прошлом году. С другой стороны, сражаться могли и не сплошной беспорядочной массой. Скорее всего, были какие-то локальные схватки»{292}.
Вот так! Найдут три детали доспехов — и вывод готов! Неважно, что в этом месте испокон веку люди жили. Что сами исследователи обнаружили в этих краях массу следов бывших поселений, в том числе XIII–XIV вв. А позже здесь постоянно происходили столкновения русской стражи с татарами. Раз есть пластина от доспеха — значит, здесь была Куликовская битва!
Вообще-то есть такая прелюбопытнейшая книженция: «Реликвии Донского побоища. Находки на Куликовом поле». Подготовила ее как раз Верхне-Донская экспедиция. Вышла книжка в 2008 г. Это не что иное, как каталог находок на Куликовом поле за все время работы на нем. Тех, естественно, которые сохранились и их можно пощупать.
Ну так вот: в этом каталоге указано целых… 34 находки, которые можно было бы связать с военными действиями на традиционной территории, то есть в среднем чуть больше одной на сезон!
Так вот, там каждая находка описана. И если мы внимательнее приглядимся, то обнаружим интересные вещи. Во-первых, из 34 находок семь (20–26) относятся к более позднему периоду, XV–XVII вв. Это те, которые обнаружил в 80-х гг. XIX в. Н. И. Троицкий. Они-то явно никакого отношения к Куликовской битве не имеют. А имеют, скорее всего, к вот этой операции:
«О Крымских Татарех. Того же месяца 16 день приходили на Рязанские места многие люди Крымские Ишьмагмет-мурза да Битяк-мурза Адрахманов и иные многие мурзы и пришли к Николе к Заразскому. И великого князя воеводы князь Петр княже Данилов сын Пронского против Крымских людей вышли и с ними ся видели и языки у них поимали. И Крымские люди от того дрогнули, пошли из великого князя Украины вон, воевав Рязанские места. И воеводы великого князя по государьскому велению многих изо многих мест ходили: с Резани князь Семен Иванович Микулинской Пунков, от Николы князь Петр Пронской, с Тулы князь Петр Куракин, с Сенкина перевозу князь Михаило да князь Александро Воротынские, из Серпухова князь Юрий Темкин, и иные многие воеводы за ними ходили до Дону. И дошли сторожи Татарских сторожей и на Куликовом поле, и многих Татарских сторожей великого князя сторожи побили, а иных переимали, а иные поутекали. И весть татарам от тех утеклецов учинилося. И Крымские татарове пошли борзо, и воеводы великого князя дошед до Мечи, а их не сошли, оттоле воротились и пришед к великому князю все Бог дал здравы»{293}.
Это август 1542 г., то есть середина XVI в. А поскольку среди находок есть кольчуга XVI–XVII вв., предположение об отнесении всего этого комплекса к 1542 г. представляется очень вероятным.
Интересно отметить: из других находок, время бытования которых охватывает и XVI в., один наконечник стрелы (№ 2) обнаружен тоже неподалеку от Монастырщины, наконечник копья (№ 13) — вообще на левом берегу Дона у речки Себинки, место обнаружения еще одного (№ 27) не известно. И лишь наконечник стрелы № 3 найден значительно южнее, у Самохваловки. Так что все эти находки сделаны вне той местности, которую представителши Верхне-Донской экспедиции считают основным местом Куликовского боя. Зато вполне могут быть соотнесены с местом находок изделий XVI в., что делает вероятным отнесение их также к 1542 г.
Впрочем, относительно наконечника с Себинки сами авторы каталога признают, что он скорее похож на гарпун, то есть орудие промысловое{294}. И встречаются аналогичные наконечники в русских городищах и селищах только с XVI в. Относительно же двух упомянутых наконечников стрел те же авторы пишут, что «для всей территории Московской Руси данный тип начиная с конца XV в. становится доминирующим»{295}. И выделяют их в отдельную группу находок, не связывая с Куликовской битвой.
Условные обозначения:
1. Зона распространения находок XIV в. на Куликовом поле по М. В. Фехнер.
2. Зона находок предметов вооружения XIII–XIV вв. По данным археологии.
3. Реконструированные лесные массивы на территории Куликова поля.
По данным М. П. Гласко.
4. Зона работ по реконструкции ландшафта.
5. Месторасположение находок.
Номера соответствуют перечню в таблице 4
Относительно же оставшихся 23 находок нужно не забывать, что часть из них с одинаковым успехом может быть отнесена не к предметам вооружения, а к охотничьему снаряжению. Взять хотя бы наконечники копья № 12 и 14. О них в каталоге четко сказано, что «более крупные наконечники копий этого типа относятся к так называемым рогатинам»{296}. Рогатина же, как хорошо известно, использовалась как для боя, так и для охоты на крупного зверя. Кстати, и найдены наконечники этих рогатин были у Хворостянки и Верхнего Дубика, южнее все того же «основного места битвы».
1 — найдена у д. Самохваловки; 2 — уч. 22, кв. 45; 3 — там же, кв. 26; 4 — Там же, кв. 45
Тем более непонятна настойчивость, с которой в перечень военного снаряжения записывают булавку и кресало. Есть еще несколько находок (обратите внимание, где в каталоге стоят знаки вопроса), относительно которых исследователи не могут на самом деле сказать, что это такое. Но поскольку им очень хочется, чтобы это были следы Куликовской битвы, они пишут в книге что-то типа: «Очень осторожно данное изделие может быть интерпретировано как наносник шлема»{297}.
При этом время бытования аналогичных предметов XII — первая половина XV в. Стало быть, и попасть в землю они могли в любое время в течение трех с половиной сотен лет. Тем более что, по наблюдениям самих же исследователей, русские селения в этих краях были по крайней мере середины XIV в.!
Остальные вещи (а таких, за вычетом точно не относящихся ко времени Куликовской битвы и сомнительных, остается максимум 13) имеют такой же, а то и еще более широкий временной диапазон. При этом достаточно определенно к вооружению профессионального воина можно отнести, как оказывается, только два наконечника копья «бронебойного» типа (длинный и достаточно узкий треугольник, мощная втулка для крепления). Про эти наконечники авторы каталога говорят, что «перед нами одна из ярких находок оружия на Куликовом поле, которая могла быть связана с битвой»{298}. То же относится к наконечнику сулицы (метательного копья), числящемуся под номером восемнадцать. А также упоминавшиеся в интервью Гоняного пластина от панцирного доспеха и несколько звеньев кольчуги. Иногда эти находки подаются как части доспехов русского (пластина) и татарского (кольчуга) воинов, павших рядом. На деле же, как следует из описания в каталоге, это не совсем так. Да, колечки кольчуги изготовлены из сплава меди и цинка (т. н. двойной латуни). Такой сплав широко использовался ордынцами. Однако с XIII в. его стали применять и на Руси. Больше того, цинкосодержащий сплав встречается в изделиях верхнедонских селищ XIII–XIV вв.{299} Так что обе детали вполне могут быть частью снаряжения русского воина. Как раз никаких характерных татарских следов в каталоге не отмечено. Разве что один из наконечников стрел (№ 19), так называемой шатровидной формы, скорее ассоциируется у специалистов с кочевническим миром. Надо признать: столь малое представительство татарских вещей выглядит странно.
Что же касается территориальной группировки находок… Да, в перечне указано 15 вещей, обнаруженных в пределах так называемого участка № 22. Причем шесть из них найдены на еще более мелком по размерам участке у балки Верходуб. Посмотрите на карте, он расположен в верхнем правом углу участка.
Именно об этом месте говорит в своем интервью Гоняный, как о «самом интересном с точки зрения географии и ландшафта месте». Именно тут, как предполагается, были первые стычки.
Вроде бы логично, раз тут такая концентрация находок. Но так думаешь только до тех пор, пока не ознакомишься с тем, как шли исследования.
А было это так. К 600-летию битвы «были пройдены… пешие маршруты в районе дд. Хворостянка, Моховое, с. Монастырщина»{300}. С миноискателем исследовали долину реки Смолка и урочище Зеленая Дубрава. Ничего практически не нашли. Во второй половине 90-х гг. опять попытались использовать миноискатели. «На начальном этапе исследований отдельные операторы работали в индивидуальном свободном поиске (Участки 1–4, 6, 12)»{301}.
Потом стали обследовать участки так: семь человек двигались фронтом, охватывая полосу шириной 35–50 м. Таким образом исследовали верховья балки Рыбий Верх и район Хворостянки. Результаты: пять наконечников стрел и обломок топора.
Условные обозначения:
1. Зона распространения находок XIV в. на Куликовом поле по М. В. Фехнер.
2. Реконструированные лесные массивы на территории Куликова поля.
3. Поисковые участки Верхне-Донской археологической экспедиции.
4. Поисковый участок военно-исторического отряда ВДАЭ.
Но вот в 2000 г. обнаружили у балки Верходуб панцирную пластину. Поскольку здесь, по реконструкции специалистов, был безлесный участок около полукилометра по фронту, решили тут и искать. И лет пять внимательнейшим образом это место прочесывали{302}.
Надеюсь, теперь понятно, почему тут больше всего находок? Если априори для себя решить, что битва была здесь, и только здесь, и копать, обязательно что-то найдешь. А потом можешь с чистой совестью утверждать, что «скопление находок свидетельствует в пользу локализации в данном месте битвы».
На самом деле интересно другое. На участке № 22 внимательнейшим образом искали пять лет и нашли полтора десятка предметов. У Монастырщины во времена Троицкого никто специальных раскопок не производил, однако семь находок XVI в. есть. А ведь в 1542 г. столкнулись всего только сторожевые отряды русских и татар! И при этом, можно считать, осталось больше следов, чем от Мамаева побоища?! Понятно желание сотрудников Верхне-Донской экспедиции представить Куликовскую битву в виде столкновения небольших конных отрядов.
Между прочим, обратите внимание на то, где расположена знаменитая Зеленая Дубрава. На карте участка № 22 она есть, в правом верхнем углу карты. Как вы думаете, если столкновения шли там, где расположен этот злосчастный участок, в какой тыл каким татарам могли ударить русские конники, располагавшиеся за этой балкой? Если татары прорвали левый фланг и шли к Татинским бродам, они должны были как раз в лоб этой «засаде» выйти!
В пух и прах
А про братские могилы — даже не смешно! Поскольку ничего не нашли, исследователи стали утверждать: убитых было всего 2–3 тысячи, «не столь великое количество людей, чтобы их не закопать на сельском кладбище»{303}.
Это одна точка зрения. Вторая — еще фантастичнее. В 2000 г. группа энтузиастов Фонда подводных археологических исследований им В. Д. Блаватского и Института земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн РАН договорилась с дирекцией музея-заповедника «Куликово поле» о том, что им дадут возможность опробовать на поле георадар «Лоза». Георадар — это такой радиолокатор для исследования земли. Принцип тот же, только импульсы идут не в воздух, а в почву. И показывают, есть ли там какие-нибудь пустоты или, наоборот, уплотнения. Надо сказать, подобные попытки предпринимались уже неоднократно, но к успехам не приводили.
Группа кандидата физико-математических наук Владимира Копейкина начала с южной части поля от деревни Хворостянка. При этом, как признают сами участники, точного представления, как должен выглядеть «радиообраз» захоронения, у них не было. «„В 2004–2005 годах в северной части Куликова поля (примерно в центральной ее части) был обнаружен объект, похожий на большую погребенную траншею, направленную с юга на север. Результаты раскопок в нескольких местах не выявили признаков захоронения (в традиционном представлении). Запомнился необычный белесый цвет грунта внутри предполагаемой траншеи и частые белые вкрапления, подобные манным крупинкам“, — пишут участники группы в своем докладе»{304}.
В 2006 г. подошла очередь западной части Куликова поля. До весны того года эта местность регулярно засаживалась сельскохозяйственными культурами и по этой причине не обследовалась учеными. Теперь она была передана музею. «Мы давно стремились посмотреть поля, расположенные на расстоянии 300–500 метров перед линией обороны русских войск (в соответствии с общепринятой схемой Куликовской битвы), — пишут исследователи. — Первые георадарные сечения выявили объекты (близкие к прямоугольной форме) расположенные по направлению восток-запад в среднем через 100 метров. Всего таких объектов в северо-западной части поля было обнаружено шесть»{305}.
Что нашли в этих траншеях? Первый осмотр раскопок не выявил признаков захоронения. Не были обнаружены четкие границы погребения, отсутствовали кости, другие предметы, которые могли попасть в захоронение (остатки оружия, одежды).
В общем, никаких оснований считать это могилами не было. Но… исследователям, видимо, очень хотелось. Поэтому их внимание привлек белесый оттенок грунта на стенках раскопа, очень похожий на тот, что был найден парой лет раньше.
«Ширина белесых пятен (в направлении С-Ю) составляла примерно 2 метра, нижняя граница зоны белесого грунта — 150–160 см. Выделенная зона грунта резко отличалась по плотности. В грунт, окружающий пятно, сложно было воткнуть даже острие ножа. В зоне пятна нож легко входил в грунт… Пробы грунта с Куликова поля были переданы в отдел судебно-медицинской идентификации личности Российского центра судебно-медицинской экспертизы Министерства здравоохранения РФ. Группа экспертов под руководством профессора В. Н. Звягина провела анализ проб грунта»{306}.
Эксперты сказали: белесый грунт — это прах, подобный тому, который обнаруживается в захоронениях с полным разрушением плоти, включая костную ткань! Ох, как обрадовались исследователи! И тут же заявили: найденные с помощью радиолокатора «Лоза» объекты являются захоронениями наших предков, погибших в Куликовской битве!
Правда, поспешили оговориться: это только версия. Трудно было сказать по-другому, поскольку эксперты заявили: установить, люди или животные были похоронены, и уж тем более определить время захоронения, не представляется возможным. Но это «для своих». «Наружу» эти уточнения предпочитают не выдавать. Тут же изобрели объяснение, почему в захоронениях нет никаких материальных остатков. «В те времена убиенных хоронили практически голыми, — заявил в интервью „Российской газете“ заместитель директора музея „Куликово поле“ Андрей Наумов. — Не только оружие, но даже любые металлические фрагменты тщательно собирали». И почему нет костей — тоже. Исследователи заявили: тела погибших закапывались на небольшую глубину, на толщину слоя чернозема, поскольку далее следует плотная материковая глина, трудно поддающаяся лопате. А оставшиеся в живых были сильно утомлены, при этом погибших было очень много. Чернозем же обладает повышенной химической активностью по сравнению со всеми другими видами почв. Вот он и разрушил все кости.
Ну, объяснить все можно. У глинозема действительно химическая активность выше. Правда, насколько я сумел посмотреть, не у всякого и не везде. Как раз в открытой степи он ниже, чем, к примеру, на буграх. А траншеи-то обнаружены, насколько видно из описания, как раз в степи.
Но, бог с ним, я уж точно не биолог-почвовед. Впрочем, как и авторы георадарного исследования. Хочется спросить о другом: вы когда-нибудь слышали, чтобы на Руси хоронили павших воинов в траншеях? В то время если уж что-то рыли, то это бы были не траншеи, а ямы, чтобы на могилу больше походить. Да и ориентировали с востока на запад, а не с севера на юг.
В общем, не знаю, что это за захоронения. Скорее все же скотомогильники. А что неглубоко, так, может быть, старые, поэтому верхний слой уже размыло.
Искать — не переискать
Так что настоящее Куликово поле, похоже, еще искать и искать. И неплохо было бы для начала проверить как следует район Волово. А может, его втихую уже проверяют? Ну, не зря же сами руководители Верхне-Донской экспедиции о Муравском шляхе говорят. Да и южнее Рыхотки покопать неплохо было бы. Все же в версии о тамошнем местонахождении поля битвы тоже резон есть, хотя, на мой взгляд, и меньший, чем в Волово.
И еще: все-таки выступали ли русские в 1380 г. в качестве самостоятельной силы? Или все-таки главным огранизатором борьбы с Мамаем был Тохтамыш? И в таком случае: был ли Дмитрий Московский его союзником или просто верным подданным?
Напомню: знаком Тохтамыш нашим мог быть еще с весны 1371 г. С того самого момента, когда его монеты появляются в Сарае в первый раз, а Дмитрий решается не признавать ярлыка Мамая. И уж почти наверняка у них были возможности установить контакт в 1376-м, когда Тохтамыш довольно надолго оседает в столице Орды, а Дмитрий с помощью суздальцев ставит под контроль Булгар. Путь по Волге свободен. И нет никаких оснований не предположить, что между Москвой и Сараем не устанавливаются связи.
Вот какого плана… Признает ли Москва себя в вассальной зависимости от Сарая? Подтверждения этому нет. В принципе контроль над Средней Волгой москвичи установили в марте 1376 г., а летом 1377 г. Тохтамыш уже потерял Сарай. За год вопрос о получении Дмитрием ярлыка от сарайского хана мог и не успеть решиться. Хотя… Раньше такие дела решались достаточно оперативно.
Если же Дмитрий Московский еще в 1376–1377 гг. договорился с Тохтамышем, что признает себя его вассалом, возникает любопытная ситуация. Даже после свержения Тохтамыша можно было продолжать не подчиняться Мамаю и ничего ему не платить, а все денежки (ордынскую дань) оставлять себе. Ведь Москва признала своим сюзереном свергнутого, но живого сарайского хана, а темник столицей так и не овладел. Там сидели Араб-шах, Урус-хан, но они не слишком долго занимали престол и им явно было не до Руси.
Но вот в 1380-м весной Тохтамыш возвращается. Думаю, все же именно это время необходимо признать датой его появления, а не весну 1379-го, как можно заключить из некоторых монет. И вот почему. Летом 1379 г. ставленник Москвы на митрополию Митяй едет в Константинополь через Дон, а не через Волгу. А его противник Дионисий — как раз по Волге.
При здравом размышлении, это имеет смысл только в том случае, если к июлю-августу 1379 г. у Дмитрия отношения с Мамаем были все же лучше, чем с ханом, сидевшим в Сарае. То есть Тохтамыша там, скорее всего, еще не было, а был его противник, тот же Урус-хан. Понятно, что он не пропустил бы через Волгу ставленника московского князя, если последний признавал его врага Тохтамыша. Зато Дионисий, который не любил Москву (и, напомним, от москвичей сбежал), мог рассчитывать на понимание в тогдашнем Сарае.
А вот Мамаю в этот момент Тохтамыш еще не грозил. Да, Дмитрий тоже не был его большим другом, и дань, очевидно, давно уже не платил. Но и откровенным врагом, возможно, тоже не был. Вы помните, что принадлежность к Мамаевой Орде Бегича — вопрос дискуссионный. И что за его разгром на Воже Мамай Москве не мстил. Так что Митяя темник на время задержал. Были бы они с Дмитрием в дружбе — не задерживал бы. Но потом-то отпустил, что нереально для ситуации, когда Москва и Мамаева Орда находились бы во враждебных отношениях. И даже упомянутый ярлык дал как митрополиту. Странный ярлык, кстати, поскольку Митяй еще не был утвержден патриархом. С чего это в Мамаевой Орде заранее подтверждают его претензии на господство над Русской церковью? Насколько я знаю, предыдущие ярлыки давали все же уже утвержденным митрополитам. Такой — «на вырост» — единственный. Не демонстрировал ли Мамай таким образом свою готовность восстановить дружеские отношения?
Однако к весне 1380 г. Тохтамыш точно в Сарай вернулся. В этом, как мы видели, сходятся данные нумизматики и ряда восточных авторов. Как вы думаете, обратился бы он за поддержкой к Москве, если бы еще раньше уже давал ее князю ярлык? По-моему, ответ очевиден. Он не то что обратился бы, а просто должен был отдать приказ вассалу спешить на помощь.
Так что наиболее реальной представляется все же версия, что московский князь летом 1380 г. действовал не сам по себе, а в связке с сарайским ханом. При этом неважно, насколько Дмитрий считал себя подчиненным Тохтамышу. Важно, что вряд ли инициатором столкновения был Мамай. Скорее наступающей стороной были его противники.
За весну, как выходит по данным нумизматики, Мамай потерял Приазовье (монеты Тохтамыша в Азаке). Вполне возможно, данные булгарских летописей о битве его с Тохтамышем где-то между Доном и Волгой вполне соответствуют истине. Тогда он действительно мог оказаться летом 1380 г. в районе Воронежа, куда его отправляют некоторые русские источники. Но устраивать в этом момент нападение на Русь… У Мамая и своих забот хватало!
Зато московский князь вполне мог двинуться на юг по требованию из Сарая. Отсюда и купцы-сурожане в его войске в качестве проводников. Подробность эта, хотя и появилась в поздних документах, похожа на правду. Хотя бы потому, что выдумывать ее вроде особо не для чего.
А вот дальше до сих пор остается возможность двух сценариев. Если в это время войска Тохтамыша Мамая не преследовали (к примеру, были заняты на юге разборками с Мухаммед-Булаком в Предкавказье или двинулись сначала вдоль берегов Азова на Крым), темник мог решить сначала разбить русских. Бить противника по частям — азы тактики.
Кстати, Тохтамышевых людей в Крым на самом деле могло тянуть больше, чем добивать Мамая. Ведь верным сторонником нового сарайского хана был Кутлубуга, бывший предводитель Крымской Орды. Что этот человек, игравший далеко не последнюю роль во времена Бердибека, стал близким помощником Тохтамыша, мы знаем хотя бы по тому, что именно он возглавлял посольство Орды к Ягайло в 1392 г., о чем свидетельствует ярлык Тохтамыша. А с 1382, а то и с 1381 г. уже заправлял снова своим Крымом. Так что Тохтамыш вполне мог решить в этот момент сначала подкрепить свои силы крымскими татарами, вернув во главу их верного человека, а уж потом добивать непокорного темника.
Если так, то битва Мамая с Дмитрием должна была произойти именно у Муравского шляха, на территории, удобной для передвижения конных масс и фактически не принадлежащей ни Руси, ни Орде. Но если война Мамая с Тохтамышем была в самом разгаре, тогда на правду больше похож вариант, который я изложил в главке «Фантазия на донскую тему». Дмитрий должен был зайти значительно дальше к югу, чем традиционно считается, и перехватить отступающего от Волги Мамая где-то на Нижнем Дону. Ну, или, возможно, на Северском Донце. В общем, по пути на запад. И тогда мы вообще не знаем пока, где искать следы битвы.
Вот что в обоих вариантах, похоже, останется неизменным, это дальнейший ход событий. Разбитый в верховьях Непрядвы ли, или на Нижнем Дону, Мамай отступает на свои родные территории на Ворскле и в Поднепровье. Именно здесь, как и предполагал Ляскоронский, его настигли и добили. Бегство в Кафу — это не что иное, как попытка скрыться за границу. Причем обращаю ваше внимание: Мамай не пытается уйти в Литву. Что лишний раз доказывает: никаким союзником его Ягайло не был. Вот Тохтамыш, который с Литвой находился в тесных отношениях (и даже, если судить по его ярлыку 1392 г., получал дань с некоторых земель), после поражения от Тимура именно туда и скрылся. Что касается Мамая же, то даже его сын предпочел поступить на службу к Тохтамышу. И лишь внук пошел к Витовту.
Но в общем-то, все, о чем я говорил выше, можно характеризовать только как версии той или иной степени достоверности. Поскольку реальных данных у нас, еще раз подчеркну, очень мало. Слишком рано и слишком старательно начали предприниматься попытки фальсифицировать историю Куликовской битвы. Нужно еще искать и искать. И в первую очередь, копать не только в одном месте. Да только эту задачу не осилить без помощи и заинтересованности государства. А ему, похоже, проще оставить все, как есть. Уж больно хорошая легенда получается!