[93]. А Плиний, заключает Брун, «имел сведения, хотя и не ясные, о существовании некогда древнейшей Офиуссы, совпадавшей с безымянным городом Страбона или Офиуссою Птолемея» (там же, с. 13).
Вызывает интерес также гипотеза К. Поймана. Он считал, что Офиусса находилась на месте Белгород-Днестровского, затем была перенесена южнее на более высокое место и переименована в Тиру. И поэтому, по его мнению. Страбон указывает два разных расстояния (140 и 120 стадиев), первое из которых взято у Эфора, а второе — у более поздних авторов (с. 358).
В то же время другие ученые считали Офиуссу самостоятельным, отдельным от Тиры городом и указывали ее несколько выше Белгорода — в районе села Пивденного (Г. Киперт, К. Шпрунер и Т. Менке) или у села Паланка (А. Форбигер).
В конце столетия Ф. А. Браун присоединился к сторонникам отождествления Офиуссы и Тиры. Анализируя сведения Страбона и Птолемея, он в принципе согласился с мнением Ф. К. Бруна о перенесении города, но не от села Короткое, а от села Маяки, куда приводят его измерения по данным Птолемея и 120 стадиев Страбона вверх от Белгорода (с. 202–204).
Но эти соображения не нашли поддержки и просуществовали недолго. Догадки П. В. Беккера о существовании двух Офиусс и домыслы Ф. К. Бруна о перенесении города на другое место были подвергнуты суровой критике Э. Р. Штерном. Он без всяких сомнений отождествил Офиуссу с Тирой и твердо локализовал этот город на месте Белгород-Днестровской крепости (с. 50–59). Проведенные им раскопки окончательно подтвердили эту локализацию. Противоречивые сведения древних авторов Штерн объяснил следующим образом. Страбон ссылкой на местных жителей просто уточнил расстояние до Офиуссы-Тиры: не 140, а 120 стадиев. А сведения Птолемея о том, что это два разных города, признаны ошибкой, которая появилась в результате сопоставления разных источников. Поэтому, подчеркивает исследователь, нет никакой необходимости строить различные догадки о существовании двух Офиусс или о перенесении города на новое место. Постепенно вывод об отождествлении Офиуссы и Тиры получил широкое признание. Его приняли К. Мюлленгоф (с. 344), Э. Минз (с. 445) и другие ученые.
Но через некоторое время этот устоявшийся вывод поставил под сомнение Ф. Билабель (с. 20–23). Он попытался решить проблему по-иному — с пересмотра сведений древних авторов. По его мнению, текст перипла Псевдо-Скилака испорчен: под «Тирой» здесь следует понимать не реку (ποταμος), а город (πολις), откуда вытекает упоминание трех городов: Тиры, Никония и Офиуссы. Не дошел до нас в целости, считает Билабель, и отрывок из Страбона, в котором не сохранилось название третьего города — Тира. Таким образом, получается, что Псевдо-Скилак, Страбон и Птолемей указывают самостоятельный, отдельный от Тиры город Офиуссу. Но этим сведениям противоречат данные Плиния и Стефана Византийского о том, что Офиусса — это лишь древнее название Тиры. Пытаясь устранить это противоречие, исследователь предположил, что Офиусса в позднее время не существовала: либо она слилась с Тирой, либо ее жители просто переселились туда.
Однако эта гипотеза не была принята. Офиуссу по-прежнему продолжали отождествлять с Тирой[94]. И все же сорок лет спустя мнение Ф. Билабеля поддержала и развила Т. Д. Златковская. По ее мнению, Офиусса находилась в 20 стадиях выше Тиры, и оба города существовали параллельно, во всяком случае до II в. до н. э., но Офиусса «была и осталась весьма малозначительным поселением, чем и объясняется отсутствие эпиграфических и нумизматических свидетельств о ней» (с. 69). Окончательное решение этого вопроса исследовательница откладывала до проведения археологических исследований в 20 стадиях выше Тиры.
Как мы видим, ученые возлагали большие надежды на археологические исследования к северу от Белгород-Днестровской крепости. Но они не дали положительных результатов. Неоднократные, тщательные разведки показали, что в этом районе нет такого древнегреческого поселения, которое можно было бы отождествить с Офиуссой.
Обобщающее мнение по проблеме Тиры и Офиуссы высказал П. О. Карышковский. Он подверг справедливой критике необоснованные исправления текстов Псевдо-Скилака и Страбона (с. 156–157). В самом деле, ведь тексты и того и другого источника хотя и лаконичны, но представляют собой законченные по смыслу предложения и не содержат внутренних противоречий. Поэтому можно смело сказать, что всякое их исправление нельзя расценивать иначе как стремление выдать желаемое за действительное. При толковании спорного отрывка из Страбона П. О. Карышковский присоединился к мнению тех исследователей, которые считают, что ссылка на местных жителей приведена для уточнения расстояния до Офиуссы: не 140, а 120 стадиев. Ученый пришел к выводу, что Офиусса тождественна Тире. Ведь об этом прямо свидетельствуют Плиний и Стефан Византийский, которые «не оставляют места для сколько-нибудь обоснованных сомнений» (с. 151, прим. 7). Анализируя сведения Валерия Флакка, исследователь заключил, что контекст «не позволяет рассматривать это место как заслуживающее доверия указание на одновременное существование двух наделенных пунктов, Тиры и Офиуссы» (с. 151, прим. 7). Аналогичные данные Птолемея он вслед за своими предшественниками считает ошибкой, вполне допустимой при компилятивном характере такого огромного, обобщающего труда (с. 159).
Таким образом, гипотеза о существовании самостоятельной Офиуссы, казалось бы, не имеет под собой никакой реальной основы и должна быть окончательно отвергнута. Но не будем спешить с таким заключением и прежде всего попытаемся разобраться в противоречивых и неясных указаниях античных писателей. Начнем с Валерия Флакка.
Поэт посвятил Нижнему Поднестровью следующие слова (VI, 84–85):
Linquitur abruptus pelago Tyra, linquitur et mons
Ambenis et gelidis pollens Ophiusa venenis.
В. В. Латышев перевел эти строки таким образом: «Покидается и обрытая морем Тира; покидается и гора Амбенская, и сильная холодными ядами Офиусса» (т. 2, с. 208). При переиздании «Известий древних писателей о Скифии и Кавказе» все переводы были сверены и дополнены С. П. Кондратьевым, и этот отрывок стал читаться так: «Покидается и стоящая на обрыве моря Тира, покидается и гора Амбенская, и сильная холодными ядами Офиусса» (ВДИ, 1949, № 2, с. 346). Смысл этих слов как будто вполне ясен: находящийся в низовьях Днестра покидает эту местность, где расположены города Тира и Офиусса, а также гора Амбенская. Так и понимали исследователи этот отрывок, который, казалось бы, доказывал одновременное существование этих городов. Так вот, эти сведения признаны ненадежными и не заслуживающими доверия. Однако столь категоричное обвинение античного поэта вызывает возражения.
Рассматриваемый отрывок переводился неоднократно. Причем при его переводе ученые разделились на две противоположные группы[95]. В. В. Латышев, С. П. Кондратьев, Л. Д. Дмитров, Т. Д. Златковская считают, что здесь указана Тира-город, и, следовательно, поэт упоминает два города: Тиру и Офиуссу. А Коссен де Пержеваль, П. В. Беккер, Ф. А. Струве пришли к выводу, что под «Тирой» подразумевается река, из чего следует, что речь идет только об одном городе — Офиуссе.
Причина такого расхождения связана с тем, что исследователи по-разному переводят причастие «abruptus» (от глагола «отрывать, прерывать, прекращать»), к которому относится зависимое слово «Туга». Ведь этим именем названы и река, и город. А конструкция фразы такова, что при одном значении причастия под «Тирой» можно понимать реку, а при другом — город. Как же быть?
Здесь важно отметить, что Флакк употребил слово «abruptus» еще раз, правда в женском роде: «Vasto rursus desidit hiatus abrupta revolutus aqua» (VIII, 330). Как мы видим, в этом случае дан такой же распространенный причастный оборот. Этот пример очень удачен тем, что зависимое слово «aqua» допускает только одно значение причастия «abrupta» — «прерываемая» (прерываемая ущельем вода).
А в нашем спорном отрывке, где зависимое слово представляет собой имя собственное — Тира, одноименность реки и города сыграла субъективную роль при переводе слова «abruptus». А между тем здесь еще до перевода можно было выяснить, что подразумевает поэт под «Тирой» — реку или город. Слово «abruptus» мужского рода, следовательно, и зависимое слово «Туга» должно быть того же рода. А в латинском языке существует известная особенность: реки относятся к мужскому роду, а города — к женскому. Следовательно, у нас речь идет о реке Тире.
Теперь становится понятным, что у Флакка в обоих случаях указан водный поток, который в первом отрывке имеет собственное имя — «Тyrа», а во втором назван просто «aqua». Ведь коль поэт и в той и в другой фразе использует один и тот же термин — «abruptus(а)», то вполне понятно, что его значение одинаково в обоих случаях. Таким образом, не остается никаких сомнений в том, что рассматриваемая фраза переводится как «прерываемая морем Тира»[96].
Смысл этих слов вполне ясен, особенно если учесть, что Днестр довольно быстрая река, о течении которой Овидий, например, в своих «Письмах с Понта» пишет так: «…сюда изливаются быстрый Парфений, катящий камни Кинапс и не уступающий быстротой ни одной реке Тирас» (IV, 10, 50; ВДИ, 1949, № 1. с. 241). Примечательно, что и само название Тυρας этимологизируется как «быстрая». Можно представить себе картину в устье реки, где быстрый речной поток «затухал» в необъятной морской пучине. Именно это явление хотел передать поэт словами «abruptus pelago Tyra».
Таким образом, отрывок Валерия Флакка о низовьях Днестра гласит: «Покидается прерываемая морем (река) Тира, покидается и гора Амбенская, и сильная холодными ядами Офиусса». Учитывая, что античные поэты любили фигуру тройного перечисления разнородных предметов, следует отметить, что Флакк удачно построил трехчленную поэтическую фигуру в ярком контрасте: бурная река — высокая гора — город, известный колодными водами.