Миновав устье Ижоры, их корабли пристали к берегу, благо глубины там весьма подходящие.
Технически это значит, что они проплывали по течению максимум 400 с лишним метров и причаливали к берегу (320 м – ширина участка, занятого их лагерем вдоль реки, а 60 м – ширина Ижоры плюс какое-то дополнительное расстояние, потому как все встать в одном месте не могли, но минус расстояние от устья Ижоры, которое конкретный корабль занимал на старой стоянке).
Теоретически они могли остановиться и на другом берегу реки Невы, но тогда им пришлось бы бороться с течением, а не использовать его. Да и мы знаем, что русские нашли тела шведов именно на другом берегу Ижоры.
Русские тяжеловооруженные воины не могли переплыть Ижору (ширина в устье 60 м) вплавь, оставаясь в доспехах и сохраняя строй.
Если бы они попытались переплавиться без доспехов, то шведские воины на другом берегу с удовольствием встретили бы их в полном вооружении, предварительно обстреляв из луков.
Если бы русские двинулись вверх по Ижоре в поисках брода, им следовало перебираться через Большую Ижорку, а заодно преодолеть большое количество более мелких речушек, ручьев и болот вдоль берега на протяжении пятнадцати километров, до брода через Ижору, о котором мы уже говорили. После чего проделать примерно такой же путь обратно, по другой стороне реки. Это дневной переход, причем не по дороге, а по лесу, с многочисленными переправами и т. д.
И все это – после сражения, уставшие воины на уставших лошадях. По времени русские могли выехать только после полудня. Доехать до брода в тот день, а уж тем более вернуться обратно они просто не успели бы.
Войска Александра могли бы попытаться переправиться вплавь где то выше по реке, подальше от стоянки шведов. Но для безопасности шведам достаточно было послать пару дозоров вверх по реке, например, на лодке, и присматривать за русскими.
Только ночью у русских появлялся шанс на рискованную переправу и внезапную (если шведы не заметят) атаку.
В светлое время суток воинам А. Н. оставалось только наблюдать.
Это объясняет ситуацию, почему шведы на глазах русских проводят все описанные действия.
Также это свидетельствует, что у русских не было кораблей, причем даже на расстоянии нескольких часов пути.
В результате на левом берегу Ижоры шведы приводили себя в порядок на глазах своих противников в относительной безопасности.
Скорее всего, кто-то в лагере взял на себя командование и навел порядок. Судя по тому, что в Житии вновь упомянут король, да и по логике вещей, скорее всего, это был пришедший в себя руководитель экспедиции, стурман Биргер или один из епископов. Разумеется, при помощи своих дружинников.
Вполне вероятно допущение, что, отступая, шведы собрали всех своих воинов, чтобы уже позднее разобраться, кто тяжело ранен, но жив, а кто мертв.
Учитывая уровень тогдашней медицины, а также бардак и хаос отступления, можно уверенно сказать, что многие раненые шведы («язвены быша») к ночи скончались от ран и потери крови. Надо отдать должное, соплеменники решили их похоронить.
Косвенно это подтверждает версию о том, что после отступления у них теперь было время на организацию похорон и уверенность в том, что русские на них не нападут, т. е. они делали это под защитой реки.
Простолюдинов похоронили в каких-то ямах, вероятно, прочитав над ними отходные молитвы.
Обнаружение этих могил там, где не было русских воинов, вероятно, позволило автору Жития говорить, что их поразили сражавшиеся на стороне русских ангелы.
Возможно, уже под влиянием Жития, на месте снисхождения предполагаемой божественной помощи и был сооружен храм на левой стороне реки.
Самых знатных воинов шведы решили похоронить на кораблях. Вероятно, одним из них был воевода Спиридон, погибший в битве. Сколько всего было аристократов, похороненных на кораблях, сказать трудно.
В НПЛ говорится о двух кораблях, наполненных убитыми, но насколько плотно лежали тела, это вопрос, да и русские наблюдали со стороны, так что тоже не могли назвать точное число погибших.
В Скандинавии известны случаи, когда для одного вождя был предназначен один корабль. Возможно, речь идет о торжественных похоронах двух вождей (воеводы и кого-то еще?).
Или же на одном корабле похоронили всех знатных норвежцев, погибших в бою, а на другом – знатных шведов.
Возможен и иной вариант – можно допустить, что одних хоронили по христианскому обряду, в могиле, а других по языческому, на корабле. Интересный похоронный обряд для крестоносцев!
Как бы то ни было, шведы отправили вниз по Неве два судна с погибшими. Следует отметить, что эти суда вряд ли попали в море. На протяжении нескольких ближайших километров Нева течет относительно прямо, но затем начинает серьезно изгибаться, обходя острова в своей дельте, на месте нынешнего Петербурга.
Не исключено, что шведы подожгли корабли с покойниками, прежде чем отпустить их вниз по течению. Новгородцы, хорошо знавшие соседей, поняли, что означает это действие.
Ночью, не дожидаясь восхода солнца, шведы уплыли вниз по реке.
Скорее всего, это было вызвано опасением, что в темноте или ранним утром, под прикрытием тумана, русские могут все-таки рискнуть и переправиться через реку вплавь, пусть не прямо напротив шведского лагеря. А затем, приведя себя в порядок и построившись, атаковать захватчиков.
Это подтверждает вывод, что шведы считали бой проигранным и не желали нового сражения, а признали себя побежденными.
Скорее всего, спустившись вниз по реке, они проделали путь до одного из островов в устье Невы, где снова сделали передышку, и уже затем направились в Або, а оттуда в Швецию.
Потери русских
Лучше всего известны потери русских. НПЛ сообщает следующее: «Новгородец же ту паде Костянтин Луготиниц, Гюрята Пинещинич, Намест, Дрочило Нездылов, сын кожевника, а всех 20 муж с ладожаны, или мне, Бог даст». Многие историки на основании этого отрывка считают, что русские войска потеряли порядка 20 воинов.
Оценивая этот текст, следует обратить внимание на две важные детали.
Во-первых, в НПЛ не указаны погибшие дружинники А. Н., хотя благодаря Житию мы знаем, что как минимум один из них (Ратмир) погиб в бою. Кроме того, в синодике из новгородской церкви Бориса и Глеба, составленном в середине XV (!) века, сохранилось упоминание о княжеских и новгородских воеводах, погибших в этом бою197.
Да и дружина в целом, как было показано выше, активно участвовала в боевых действиях, соответственно, должна была понести потери никак не меньшие, чем новгородцы.
Это противоречие снимается, если мы внимательно прочитаем летопись. В ней летописец пишет, что он записал погибших новгородцев («новгородец же ту паде», «всех 20 муж с ладожанами»; (НПЛ с. 203), включив в их состав и ладожан (т. е. указав только жителей Новгородской земли), хотя князь формировал свою дружину в первую очередь за счет выходцев из родовых владений, т. е. из владимирских земель.
Приведенная выше реконструкция боя говорит о том, что дружина князя приняла на себя удар в начале сражения, далее часть новгородцев (дружина Миши и отряд Гаврилы Олексича) действовали на берегу, т. е. именно дружина и оставшиеся новгородцы приняли на себя удар шведов на третьем этапе.
Следовательно, дружина участвовала в наиболее тяжелых моментах боя и потеряла как минимум не меньше воинов, чем новгородцы.
На тяжелые потери указывает и то, что шведам дали уйти (наверняка чтобы не рисковать людьми).
Летописец пишет о гибели примерно двадцати мужей. В средневековых источниках слово «муж» часто означает не простолюдина, а человека уважаемого, например боярина или купца. Рядовых дружинников называли отроками. Так, при взятии Батыем Торжка погибло всего четверо мужей198.
Показателем высокого статуса в то время являлось и отчество (обычных людей называли, указывая только, чей он сын). Летописец лишь некоторых погибших, скорее всего, наиболее уважаемых перечисляет по именам.
Троих из них он перечисляет с отчествами, явно выказывая им особое уважение.
Правда, этому противоречит тот факт, что один из них, с неблагозвучным на современный взгляд именем Дрочило Нездылович, указан как сын кожевника. Получается, перед нами ремесленники, т. е. простые горожане. Но тогда встает вопрос: почему род занятий, причем не самого погибшего, а его отца, указан только у одного человека. Скорее всего, речь идет о сыне ремесленника, который сумел добиться определенного жизненного успеха (например, успешный ушкуйник или разбогатевший купец), хотя люди продолжали помнить его происхождение.
Таким образом, можно утверждать, что летописец указал не всех погибших в этом бою, а только заслуженных из числа исключительно своих сограждан.
Следовательно, количество погибших русских следует увеличить в несколько раз за счет простолюдинов. А.Н. Кирпичников предполагает, что соотношение мужей и простолюдинов (участвовавших в бою) было примерно равно соотношению европейских рыцарей и воинов их копий (отрядов), т. е. на одного рыцаря приходилось два-три простолюдина199.
Иными словами, на двадцать мужей мы можем предположить потерю еще 40–60 простолюдинов, итого 60–80 человек.
Плюс примерно равное (или даже большее) количество дружинников. Это означает, что потери русских воинов можно оценить в количестве от 120 до 160 человек, т. е. порядка 20–25 % от общего числа.
С другой стороны, в источниках встречается и другой вариант, когда мужами называют не только знатных людей, но и просто воинов или мужчин. Такие примеры приводит П.В Лукин200. Если исходить из этой точки зрения, то можно сказать, что русская армия потеряла порядка 40–60 воинов, следовательно, мы можем сделать вывод, что общие потери составили 5–8 % от общего числа.
При этом важно учитывать, что потери ранеными обычно превышали количество убитых, а низкий уровень тогдашней медицины вел к тому, что многие из них не могли вернуться в строй.