[89].
Мы не касаемся обстоятельства, что до сих пор ни у кого, кроме Вольфрама, не найдено ни малейшего упоминания о Киоте, который назван у Вольфрама «der meister wol bekant», а равно и следов его произведения. Упоминание о нем в «Младшем Титуреле» ничего не значит, так как автор последнего, как доказано Шимроком, не имел перед собою книги Киота; равным образом нет оснований настаивать с Сан-Марте, что автор «Младшего Титуреля» Альбрехт пользовался обработками саги, примыкавшими к Киоту. По мнению Сан-Марте, история предков Титуреля, встречающаяся у Альбрехта, заимствована последним из Киота, потому что сам Альбрехт не отличался изобретательностью – довод слишком шаткий: при всей неталантливости автора «Младшего Титуреля» он мог скропать подобную историю, как расширил Вольфрамово повествование и в конце. Составление генеалогий, бывшее тогда нередким, не свидетельствует еще о поэтическом даровании и не требовало его. Позднейшая приделанность истории Титурелевых предков в первоначальной канве несомненна[90]. Если бы произведение Киота было написано на провансальском, а потом переведено на французский язык, то следы его нашлись бы хоть в одной из двух главных литератур Франции, а между тем этого нет.
Что касается порицания Вольфрамом Кретьена де Труа, то Вольфрам мог осуждать французского поэта, пользуясь им в то же время в качестве источника, как он порицал какого-то Кретьена в «Вильгельме»[91].
Как бы то ни было, вымышлены ли Киот и его произведение, или же они существовали на самом деле, и у Киота ли Вольфрам заимствовал то, чего не встречаем у Кретьена, или же это отчасти измышлено, а отчасти заимствовано им из других источников, во всяком случае, несомненно, что сказание о Граале, переданное Вольфрамом, не имеет за собой авторитета древности или хронологического первенства в сравнении со сказанием о том же предмете, дошедшем до нас через французские памятники. Легенда, развитая Вольфрамом, явилась после того, как Грааль был выдвинут, прославлен и вошел в моду благодаря сказанию, известному из французских романов.
Против древности легенды, обработанной Вольфрамом, и об узком круге обращения ее говорит уже передача ее лишь в некоторых немецких произведениях.
Предположим сначала Киота действительно существовавшим лицом и примем на веру то, что говорится о нем у Вольфрама.
Из слов Вольфрама: «Ob von Troys meister Cristian disem maere hat unreht getân, daz mac wol zürnen Kyôt, der uns diu rehten maeré enbôt» – Барч заключает, что Киот писал до Кретьена, по мнению же Шимрока, на основании этих слов можно думать наоборот[92]. Так или иначе[93], произведение Киота, если только оно существовало когда-нибудь, могло явиться лишь во второй половине XII столетия. Сан-Марте замечал в Вольфрамовом «Парцивале» намеки на положение дел в Испании, которое могло иметь там место с начала XII столетия. То, что представляется у Вольфрама заимствованным из Анжуйской хроники (например, общее происхождение королей анжуйских и бриттских), могло быть вымышлено в это только время, и такой вымысел естественнее всего приписать Киоту, который, по Вольфраму, называл себя находчиком саги, что должно принимать в смысле изобретения ее. К тому же приводят и другие черты сказания Киота. Барч заметил совершенно справедливо, что выработка ордена рыцарей Грааля в саге могла произойти не ранее первой половины XII столетия, и к тому же времени относится приурочение ее к Испании. Но измышлению Киота могла принадлежать только история королей Грааля, а не самый Грааль, который, по словам Вольфрама, был получен Киотом уже готовым и мог быть хорошо известен ему как французу из романов труверов. Это необходимо предположить. Мы думаем, что Киот указал неверно только источник, из которого узнал впервые о Граале. Этим источником было, по его словам, повествование уже известного нам Флегетаниса. Из того, что говорится у Вольфрама об этом повествовании, можно лишь убедиться, что если оно и существовало, в записанном ли виде или в устном предании, то оно едва ли вышло непременно от Флегетаниса, которого не могло быть на свете, и не содержало истории того Грааля, который выступает в романах. Прежде всего, мыслимое ли дело, чтобы француз, попавший в Толедо[94], нашедший непонятную для него и заброшенную арабскую рукопись, стал учиться арабскому языку нарочно для того, чтобы узнать содержание ее. Вольфрамово объяснение только усиливает недоверие. Флегетанис представляется язычником, жившим до Христа и, однако, говорившим о почитании Грааля христианами. Он вычитал все это будто бы в звездах. На основании слов Вольфрама о времени, в которое жил Флегетанис, и о том, что он писал[95], можно ясно представить, чем была легенда, послужившая Киоту. Должно думать, что повествование Флегетаниса было просто рассказом о камне, упавшем с неба и имевшем отношение к первым временам мировой истории, и этот рассказ не касался судеб реликвии и истории ее на земле, а ограничивался фабулой о том, как она была принесена на землю. Давая веру словам о личности Флегетаниса, можно допустить еще, что рассказ о мнимом Граале был почерпнут Киотом из какой-нибудь книги по звездочетству[96]. Таков прямой смысл сообщения о Киоте в IX книге Вольфрамова «Парцифаля». В VIII же о Киоте говорится:
Ha основании данных IX книги это сказание о Парцифале, если только не разуметь под ним вместе с Шимроком сказание о Граале вообще, должно считать отдельным от того, которое Киот нашел специально о Граале. Думая же, что Вольфрам разумел в приведенных строках сказание о Персевале в буквальном смысле, придется обратить внимание на утверждение Вольфрама в другом месте, что Киот нашел данные о судьбах Грааля в Анжу. Может быть, и во всем другом произведение Киота было настолько заимствовано из арабских источников, насколько было арабским по происхождению сказание о Персевале, а из толков о принадлежности Флегетанису рассказа о последнем можно видеть, насколько были вообще достоверны и точны россказни о Флегетанисе. Если у арабов[98] и вообще в Испании[99] и было что-нибудь, подобное Флегетанисову сказанию, то такое сказание не может быть названо легендой о Граале и считаться подавшим повод к возникновению ее. Весьма интересно, что Киот приписывал нехристианское происхождение оригиналу своих рассказов, который был, по его словам, языческим сценарием: это дает нам новое право думать, что упомянутый оригинал, если только он был у Киота, не мог иметь своим предметом реликвию, относившуюся к лицам христианской истории, а поставлял одно из сказаний, в которых думал видеть источник легенды о Граале Опперт.
Вернее думать, что Киот из каких-нибудь других источников (хотя бы и из молвы) узнал о Граале, который у всех писателей, кроме Вольфрама, имеет исключительное отношение к христианству и самое название которого указывает на выработку его из легенды о сосуде не в арабской среде; но Киот приурочил почему-то к Граалю то, что говорилось о какой-то другой диковинке, или, лучше сказать, подставил под название Грааля другой чудесный предмет, сведения о котором мог получить как-нибудь от арабов. Если это последнее справедливо, то он выдумал Флегетаниса для того, чтобы выставить поавторитетнее свой источник. В сказании Вольфрама Киот нашел историю, которую отыскивал, в Анжу. Это нужно понимать так, что он сам приурочил сагу к Анжу, которая едва ли до того приурочивалась туда. Исходным пунктом при допускаемой нами замене одного сказания другим могла служить подробность о материале, из которого была сделана чаша или блюдо, именно – как о драгоценном камне. Известно, что генуэзцы представляли Sacro catino смарагдовым. О чаше, в которой было вино на Тайной Вечере, говорили, что она была агатовая. И как чаше, из которой вкушал Христос на этой Вечере, старались дать длинную предшествовавшую историю[100], так могли изобрести длинную историю и для этого камня. Появление Грааля у Вольфрама, после пребывания в небесных сферах, прямо в Анжу – довольно интересный факт, сообщающий значительную вероятность предположению об отдельности по происхождению сказания, усвоенного Флегетанису. За исключением этого сказания, в остальном повествование Киота должно было быть близко к повествованию Кретьена. Поэтому изложенная им легенда о Граале была в сущности французской по изобретению[101]. Не думать же, что остальные сказания о Граале вышли из рассказов Киота и Флегетаниса, который будто бы первый писал о Граале. Если сага получила начало в Провансе и если Кретьен, что несомненно, был незнаком с произведением, каким можно представить себе, по Вольфраму, сочинение Киота, то откуда совпадение между двумя поэтами? Равным образом нельзя никак полагать, что обе эти редакции, трактовавшие об одном и том же предмете, хотя и различно, и выработавшиеся в весьма близких одна к другой местностях, между которыми существовало постоянное сообщение, развились независимо[102]. Киот не мог быть передатчиком легенды, которая помещала Грааль в Испании и была там составлена. В отношении к приурочению Грааля к Испании небезынтересно, что к этой последней обращалась легенда, занесенная в один документ XIV столетия, по которой священная чаша была сохранена известным архидиаконом Лаврентием (она была передана ему Сикстом), как утверждали – испанским уроженцем.