Рассуждения Шимрока об этом не заслуживают разбора, потому что он основывается главным образом на Вольфраме и отправляется постоянно от Парциваля, который насколько имеет значения в этом случае, мы уже показали. Притом Симрок не высказывается решительно.
Фактами, накопленными у Шимрока, воспользовался один из известнейших современных знатоков старонемецкой и старофранцузской литературы Барч. В его мнении относительно Грааля весьма мало нового, да и это новое вытекло большей частью из довольно шаткого приложения к материалу, найденному у Шимрока, данных, встреченных Барчем в сочинениях других ученых.
Sacro Catino, «Генуэзская чаша». Долгое время считалась сделанной из изумруда и отождествлялась с Граалем. Но в действительности это блюдо из византийского хрусталя IX–X вв., возможно, имеющее исламское происхождение
Барч считает Киота действительно существовавшим лицом и говорит, что, во всяком случае, рассказ Вольфрама о Флегетанисе и нахождении книги Грааля в Толедо устанавливает путь, который сага о Граале получила через Испанию. Барч относится с таким доверием к сказанию о Флегетанисе, который, по его словам, «едва ли вымышлен», что решился утверждать «восточно-иудейское начало» саги, «которая проникла на Запад, вероятно, через посредство испанских арабов». Можно спросить у почтенного ученого, о какой саге он ведет речь? Излагая кратко содержание легенды, он включает в нее Иосифа Аримафейского и собирание Крови Спасителя: неужели все это явилось с Востока через арабов? Мы показали уже, чем могло быть произведение Киота, а также усвояемый ему источник. От сказания, которое выдается за найденное в Толедо, еще далеко до легенды о Граале в собственном смысле этого слова. Мы думаем также, что, с точки зрения Барча, далеко не безразличны принятие или непринятие показаний Киота о его источнике.
Что говорится у Барча о распространении сказания о Граале на Западе Европы и о примеси в это сказание кельто-бриттских стихий, представляется совершенно лишенным основания и показывает только незнание фактической стороны дела. Барч допускает, что сага о Граале распространилась и пустила крепкие корни в Бретани ранее первой половины XII столетия. Там она смешалась с местными преданиями. Связь ее во всех обработках с Артуровской сагой указывает, по мнению Барча, уже сама по себе на кельтскую основу.
Барч обращает внимание на аналогии братства Грааля с братствами духовно-рыцарских орденов и в особенности с храмовниками, указывает на то, что последние имели большие владения в местностях, где романисты помещали замок Грааля, и усматривает, подобно Шимроку, следы Грааля у тамплиеров, причем основывается на упомянутом выше обвинении. Барч также обращает внимание на эпизод «Мабиногиона» о блюде, но видит в представлении Грааля блюдом с головой не первичную редакцию легенды, как Шимрок, а «другую передачу саги». Такая традиция опять приводит, по его мнению, к тамплиерам, которые чтили в особенности Иоанна: на литургии они читали начальные слова Иоаннова Евангелия.
Отступление Барча от предположений Шимрока обставлено плохо, и вообще все замечание Барча о Граале крайне несостоятельно. Барч слил воедино сказание о Граале французских труверов с тем, которое изложил Шимрок; Барч имел в виду, вероятно, «Младший Титурель», столь мало значащий в занимающем нас вопросе.
Наряду с упомянутыми нами учеными происхождение легенды о Граале устанавливают на основании Вольфрамова повествования и другие немецкие ученые.
Лист из «Парцифаля» В. фон Эшенбаха, XV в. Собрание библиотеки Гейдельбергского университета
Некоторые из них, оставляя в стороне показание Вольфрама о его источнике, выискивают начала легенды о Граале при помощи тех или иных подробностей Вольфрамова описания Грааля и его обстановки. Фантазия, может быть, и без ведома этих ученых играет слишком значительную роль в их теориях и приводит иногда к крупным несообразностям.
Как создаются эти теории и насколько они прочны, можно видеть из разбора мнения Густава Опперта; этот разбор ярко покажет также степень запутанности нашего вопроса. Надеемся, что нам не поставят в вину критику странностей, которые мы выведем сейчас перед читателем.
Опперт является сторонником и продолжателем тех отринутых теперь мнений, которые выводили Грааль из рассказов о восточных диковинках.
Отправляясь от Вольфрамова Грааля, Опперт строит теорию о Граале вообще.
Он так резюмирует сущность своих разысканий: «Изображение чудодейственного камня, получившего название, соответствует описаниям целительного камня коралла, представляющего в переносном смысле кровь Христову, название замка Грааля (Gral-palast) напоминает староиспанский Corràl[125]; оба слова, Corál и Corrál, имеют неоспоримое сходство со словом Gral, рыцарство храмовников Salvaterra есть, как можно заметить из исторических данных, прославленное и храброе рыцарство, названное так по крепкому замку Salvatierra, расположенному в теперешней Ла-Манче в Сьерра-Морене; Тудельский архиепископ называет этот замок Castrum Salutis, а историк Луис де Мармоль – Castil de Dios; Munsalvaesch немецкого поэта напоминает своим именем замок Monsalud, где был конвент ордена до переселения его в Salvatierra и где был погребен четвертый его гроссмейстер… Замечательно также, что славящиеся источники известного своими минеральными водами Campo de Calatrava называются Hervederos de Fuen-Santa, что напоминает Fontem la Salvatsche».
Обратимся к поверке положений, выставленных Оппертом.
Кораллу действительно приписывалось до известной степени несколько качеств, которые усвоялись и Граалю, но сходство между тем и другим в этом отношении не простирается так далеко и не таково, чтобы могло дать право на отождествление или вывод одного из другого.
Развалины некогда принадлежавшего тамплиерам замка Салва-Тьерра в Ла-Манче, Испания. С гравюры Ф. Х. Парцеризы, 1853 г.
У приведенных Оппертом писателей коралл представляется камнем или растением, уничтожающим боль желудка, останавливающим течение крови, эпилепсию, пособляющим при нарывах и внутренних болезнях, укрепляющим глаза, исправляющим зубы, укрепляющим десны; о нем сообщается также, что он отвращает молнию, грозы, град, содействует плодородию; он охраняет от всякого вредного действия демонов, имеет силу относительно призраков, отгоняет демонские тени и представляющиеся во сне бредни, доставляет легкий вход и благополучный исход.
Даже собирая все это воедино, можно видеть, как неверен вывод Опперта, будто, по поверьям, «ношение кораллов доставляет счастье и здоровье». Кораллу приписывалось не общее такое влияние, а способность оказывать содействие лишь в некоторых частных случаях. Не должно забывать при этом, что сведенные нами поверья о коралле не встречаются все вместе у писателей, которые излагают то те, то другие из этих поверий. Коралл нисколько не выделялся в этом случае из ряда других камней, которые были наделены в лапидариях теми же или подобными свойствами. Указанные нами поверья соединены в одну картину впервые в знаменитой энциклопедии Винцения Бовезского. Можно было бы проследить, как постепенно слагались представления о коралле и на чем основывалась вера в его свойства, но мы не желаем удаляться в сторону от прямого пути нашего исследования. Нет сомнения, что по сумме благотворных свойств, как бы значительны они ни были, кораллу далеко до Грааля. Коралл является у писателей постоянно в качестве талисмана, и в этом отношении у него немало соперников. Для произведения кораллом того или другого благотворного действия в пользу какого-нибудь лица необходимо, чтобы он находился при этом лице. У одного писателя прямо говорится, что о чудесных свойствах коралла толкуют маги («magi affirment»). После этого невозможно отыскивать в лапидариях зерно так разросшейся впоследствии легенды о Граале.
Кроме поверий о благодетельных для человека качествах коралла, Опперт указывает и другие черты в сказаниях о коралле, сближающие, по его мнению, последний с Граалем.
«Как Грааль избирает в свои хранительницы только чистых девушек (sic), так и коралловый камень полезен только хорошим женщинам». Опперт выдвигает два обстоятельства, которыми коралл приводится будто бы в связь с христианством. По одному поверью, он страшен демонам потому, что ветви его часто распростираются крестообразно. Он был удерживаем в качестве поясняющего примера грешного человечества и был рассматриваем как символ Крови Христовой.
Девица обращается к королю Артуру с просьбой отпустить с ней рыцаря Ланселота. Миниатюра из средневековой рукописи романа «Ивейн» К. де Труа
Что касается уподобления грешника кораллу, то оно относилось к «doctrina moralis» и вообще не вошло в состав народного верования. Это одно из тех многочисленных нравственно-поучительных уподоблений, которые были в ходу у богословов до последнего времени[126]. То же можно сказать и о рассматривании коралла как символа Крови Христовой. Вот подлинные слова приводимой Оппертом выдержки: «…сила кораллов как дома, так и за его пределами защищает от бурь и молний, предотвращает кровотечение и защищает от демонических фантазмов. Коралл в память о Крови Христовой и его учении способен помогать разуму человеческому противостоять бурям порока и молниям вечного проклятия, а также… служить лекарством». Из этих слов можно видеть, какого рода было уподобление коралла Крови Христовой (говорилось только, что коралл может напоминать ее) и на чем оно основалось (оно шло в параллель с представлением о вышеприведенных чисто физических свойствах коралла). О чудесном происхождении коралла, от крови ли, или каким-нибудь иным способом, xpuстианские писатели не сообщают ничего; мы не нашли также положительного и распространенного верования о каком-нибудь отношении коралла к Крови Христовой. Это весьма важно. Уподобление же коралла крови вообще могло явиться благодаря внешнему виду коралла (это можно усмотреть во многих памятниках), без реминисценций язычества, в котором также сложилась легенда о коралле на основании вида последнего. Заметим еще, что и кроваво-красный агат напоминал неко