торым смерть Иисуса.
Опперт обращает далее внимание на то, что Граалю приписывалось укрепление сердца, откуда выводили и его наименование (coralere) в смысле питателя сердца; потому-то Вольфрам мог назвать Грааль раздавателем пищи храмовникам, так как он питает души. Опять довольно смелый вывод: кораллу приписывали чисто физическое воздействие на сердце, как у арабов последнее и теперь еще усвояется рубину. Другие из свойств, которыми наделяли коралл приведенные у Опперта поверья, даются арабами и теперь различным камням; без сомнения, так было и встарь, и тогда те же свойства или подобные тем, которые считались принадлежностью коралла, приписывались и другим камням, и мы не видим, почему при создании грандиозной легенды о Граале должны были остановиться именно на коралле.
Опперт готов предположить, что вместо известных слов «Lapsit exillis» у Вольфрама могло быть «Lapis corallis». Мы заметим на это, что подобное чтение слишком удаляется от рукописей, в которых, как варианты к exillis, встречаются erillis, exilis, exillix, exilix[127], да и невозможно потому еще, что коралл является у Вольфрама в ряду множества драгоценных камней, украшавших ложе Анфортаса.
Таковы черты, сближающие, по мнению Опперта, Грааль с кораллом. После разбора положений Опперта оказывается, что у коралла и Грааля немного общего, да и это общее не вполне совпадает[128], и нельзя сказать вместе с Оппертом, что «самые выдающиеся свойства Грааля приписываются и кораллу».
Опперт думает, что с отождествлением Грааля с кораллом могут быть объяснены некоторые подробности Вольфрамова сказания о Граале. Немецкий поэт говорит, что при посредстве Грааля сжигается феникс. Опперт полагает, что в этом случае можно разуметь коралл потому, что о фениксе говорили, что он сожигается в Гелиополисе в гнезде из благоуханных трав, коралл же считался в Средние века травой, запах которой не неприятен и которая растет в Красном море. «Естественная особенность кораллов, – говорит Опперт далее, – и местоположение Гелиополиса увеличили еще вероятность того, что саги о Граале развились из повествований о коралле». Но Опперт не доказал существования поверья о сгорании феникса именно в коралле. Упоминания об очень рано вошедшем в христианскую письменность фениксе встречаются нередко в средневековых памятниках. Сожжение его при помощи Грааля, может быть, должно объяснять тем, что о камне, который был подставлен под Грааль, передавалось то же, что об агате. Можно объяснять это и иначе. Уже в латинской поэме «de Phoenice» труп испускавшего дух феникса, раскаляясь собственной теплотой, воспламенялся с помощью эфирного света. У Кретьена же де Труа читаем, что, когда вошла с Граалем «une damoistóle»
Atout le graal qu’ele tint,
Une si grans clartés i vint
Que si pierdirent les candoiles
Lor clarté, com font les estoiles
Quant li solaus liève ou la lune.
Опперт заподозривает предложенные доселе производства слова «Грааль». Мы же думаем, что graal скорее могло образоваться из gradale, чем из coral[129].
Феникс в Абердинском бестиарии, Англия, XII в.
Из того, что все почти средневековые этимологические толкования неверны, не следует, что неосновательно и предложенное Гелинандом. Слово graal и теперь есть в народном языке, как было во времена Гелинанда[130], и употребляется приблизительно в том же значении. Опперт отвергает Гелинандово объяснение на том основании, что Вольфрам нигде не приводит Грааль в связь с Иосифом Аримафейским. Немецкий ученый толкует об искажении саги и обвиняет в нем даже Кретьена де Труа. Но, напротив, Грааль объясняется наиудовлетворительнее как романское или – точнее – французское слово. Формы, в которых выражался переход gradalis[131], gradalus, gradale, уменьшит. gradaletus[132], в graal, могут быть восстановлены[133]. Формы graaul, graaxts, graail, graax, greail, greal, greaus, прованс. grazaus, ит. gradale, gradaletto, не благоприятствуют производству, выставленному Оппертом. Мы не знаем вариантов выговора слова graal, которые свидетельствовали бы в пользу Оппертовой гипотезы. Могут привести исп. garral, но наряду с этой формой встречаем в исп. gresal, grial greal – формы, слишком далекие от испанского coral.
Наконец, не должно забывать, что в произведении о камнях, написанном незадолго до появления бретонских романов и получившем большое распространение, коралл является простым талисманом.
Опперт говорит: «Хотя саги о коралле, фениксе[134] и др. указывают как на свою родину на Восток, но Вольфрам выбрал несомненно сценой царства Грааля Испанию». Мы заметим по поводу этого, что если Грааль вышел из легенд о восточных дивах и однако приурочен к Западу, то, очевидно, Вольфрам находился под влиянием легенд, помещавших Грааль на Западе, которые существовали уже во второй половине XII столетия. В теории Опперта мы не имеем ничего сказать лишь против поставления в связь рыцарей Грааля с испанскими рыцарями[135]. Может быть, вследствие заимствования в роман некоторых подробностей из истории последних придумано и сказание о нахождении легенды Грааля в Испании.
Теория о Граале, которую выставил Паулус Кассель[136], относится к тому же разряду, к которому мы причислили гипотезу Опперта, и едва ли может иметь цену в науке. Поэтому мы коснемся ее лишь в немногих словах, не вдаваясь в обстоятельное опровержение ее, которого она не заслуживает.
Кассель избрал пунктом отправления Вольфрамову передачу саги Грааля, и именно – картину, нарисованную в V книге Парцифаля, где изображается обстановка, в которой Грааль предстал Парцифалю, когда тот прибыл в первый раз в замок Грааля.
Очевидно, что, если бы даже Касселевы объяснения этой части Вольфрамова рассказа были совершенно правильны, все-таки разоблачение аллегоризма Вольфрамова повествования не решило бы еще вопроса о происхождении легенды Грааля вообще. Но Кассель освещает неверно и сущность Вольфрамова сказания, уясняя неправильно аллегорию его, раскрытую удовлетворительнее у других немецких ученых[137].
По мнению Касселя, глазам Парциваля представилась в указанное нами время божественная литургия в символическом изображении, и Вольфрам описал не романтическое, а величайшее христианское событие; под носительницей Грааля (Oure pense de Joie) должно разуметь Пресвятую Деву, а под Граалем разумелся тот камень, о котором говорится в Св. Писании как о главе угла, основном камне, и тот самый, который упоминается и у некоторых христианских писателей, и у Сивиллы, именно – Христос.
Если верить Касселевым объяснениям, то почти все мелочи Вольфрамова рассказа имеют символическое значение и выказывают в авторе отличное знание всей Библии, по рецепту которой, если можно так выразиться, они составлены, а также обычаев, обрядов и учения церкви, только не западной, а восточной, от которой будто бы старофранцузская церковь отошла не особенно далеко.
Для проведения своих сближений Кассель нередко прибегает к очевидным натяжкам и произвольным гаданиям. Достаточно двух примеров. У Вольфрама говорится, что носительница Грааля вошла в залу в сопровождении шести девушек, несших лампы. Для получения числа семь Кассель готов и самый Грааль с его носительницей причислить к светильникам, хотя нет никакого основания для этого, кроме обстоятельства, что у носительницы Грааля
ir antlitze gap den schfn,
sie wânden alle ez wolde tagen.
У Вольфрама сообщается, что за оруженосцем, пронесшим копье, в залу Грааля вступили две девушки, из которых каждая несла по подсвечнику:
ietweder ûfer hende
truoc von golde ein kerzestal[138].
Кессель же говорит: «…хотя так и не сказано, но должно предположить, что это были двусвечник и трисвечник». Вслед за тем Кассель упоминает об употреблении таких подсвечников при богослужении в византийской церкви и указывает дальнейшие аналогии.
То, что в Вольфрамовом повествовании противоречит гипотезе Касселя, последний оставляет в стороне. Так, он опустил без объяснения первую сцену (пронесение копья), какую Парцифаль увидел в вале, в которую был внесен Грааль, очевидно, потому, что прямое объяснение смысла этой сцены, данное самим Вольфрамом и не согласующееся с гипотезой Касселя, не позволяло извратить смысл этого первого явления по произволу.
Бесспорно, литургическая обрядность и торжественность церковных служб должна была отозваться до известной степени в описании Вольфрама[139] так, как он воображает в чествовании Грааля в известной мере христианское богослужение, церемониал которого был, по-видимому, постоянно одинаков. Но следует ли отсюда, что в этих литургических чертах должно искать смысла сей картины? В большом французском романе о Граале описывается божественная литургия не символически, а прямо, и между тем там нет ничего, что наводило бы на заключения, к которым пришел Кассель.
Открытие центра, около которого должно группироваться исследование и выбор надлежащего исходного пункта, – дело первой важности при всяком научном изыскании. Кассель погрешил, ставши на ложную дорогу в том и другом. Для выяснения того, что должно разуметь под Граалем, он выхватил эпизод Парсиваля и попытался объяснить его, оставив без внимания общую идею произведения и все содержание его.